Ролан шагнул вперед.

— Мадемуазель Паскаль, мадемуазель Уиздом, с удовольствием представляю вам нашего уважаемого друга, кардинала Де Каро.

Де Каро сперва протянул руку Морин, потом Тамми. Он тепло улыбнулся обеим женщинам.

— Очень приятно. — Он жестом показал на Морин и спросил Ролана: — Это наша Долгожданная?

Ролан кивнул.

— Простите, вы сказали «кардинал»? — спросила Морин.

— Не позволяйте простой одежде ввести вас в заблуждение, — сказал Синклер позади нее. — Кардинал Де Каро обладает огромным влиянием в Ватикане. Возможно, вам поможет его полное имя. Это Томас Франческо Борджиа Де Каро.

— Борджиа? — воскликнула Тамми.

Кардинал кивком дал простой ответ на невысказанный вопрос Тамми. Ролан подмигнул ей с другого конца комнаты.

— Его превосходительство хотел бы провести некоторое время с мадемуазель Паскаль наедине, так что мы сейчас оставим их вдвоем, — сказал Ролан. — Пожалуйста, позвоните, если вам что-то потребуется.

Ролан придержал дверь для Синклера и Тамми, а кардинал Де Каро жестом предложил Морин сесть за стол из красного дерева. Он занял место напротив нее.

— Синьорина Паскуале, прежде всего я бы хотел сказать вам, что встречался с вашим кузеном.

Морин была захвачена врасплох. Она не знала, чего она ожидала, но явно не этого.

— Где Питер?

— На пути в Рим. Сегодня утром я видел его в Париже. Он — в порядке, и документы, которые вы нашли, в безопасности.

— В безопасности где? И у кого? Что…

— Терпение, я расскажу вам все. Но есть кое-что, что я хотел бы показать вам в первую очередь.

Кардинал сунул руку в свой «дипломат», который он принес собой в комнату, и вытащил несколько красных папок. На каждой из них была наклейка: «ЭДУАРД ПОЛЬ ПАСКАЛЬ».

У Морин перехватило дыхание, когда она увидела наклейки.

— Это имя моего отца.

— Да. И в этих папках вы увидите фотографии вашего отца. Но я должен подготовить вас. То, что вы увидите, вас расстроит, но это очень важно для вашего понимания.

Морин открыла верхнюю папку и уронила ее нас стол, потому что руки у нее задрожали. Кардинал Де Каро рассказывал, пока она медленно просматривала черно-белые снимки ран своего отца.

— Он был стигматиком. Вы знаете, что это такое? На его теле проявлялись раны Христа. Вот его запястья, его ступни и пятая рана здесь, под ребрами, где центурион Лонгин пронзил копьем Господа Нашего.

Морин смотрела на фотографии, потрясенная. Двадцать пять лет размышлений о так называемой «болезни» ее отца извратили ее мнение о нем. Сейчас все встало на свои места — страх ее матери и ее враждебность, ее злость по отношению к Церкви. И это объясняло письмо от ее отца к семье Жели, которое хранилось здесь, в архивах замка. Он писал Жели из-за своих стигматов — и потому что хотел защитить своего ребенка от такой же ужасной судьбы. Морин сквозь слезы посмотрела на кардинала:

— Я… Мне всегда говорили, будто он покончил собой из-за душевной болезни. Моя мать сказала, что он был безумен, когда умер. Я не представляла, никто никогда не говорил мне ничего подобного…

Церковник серьезно кивнул:

— Ваш отец остался непонятым для великого множества людей, — сказал он. — Боюсь, даже для тех, кому следовало помочь ему, для его собственной Церкви. Той самой, в которую вступил ваш кузен.

Морин подняла глаза, слушая со всем вниманием. Она почувствовала, как мороз пробежал у нее по спине и по всему телу, пока кардинал продолжал:

— Ваш кузен — хороший человек, синьорина. Я думаю, вы не будете осуждать его за то, что случилось, когда я вам все расскажу. Но, понимаете, мы должны начать с того времени, когда вы были ребенком. Когда у вашего отца начали появляться стигматы, он обратился за помощью к местному священнику, который входил в одну одиозную организацию внутри Церкви. Мы — как и все люди, и ничто человеческое нам не чуждо. И хотя большинство из нас внутри Церкви посвятили себя дороге добра, есть те, кто готов защищать свои убеждения любой ценой. В случае с вашим отцом следовало обратиться прямо в Рим, но этого не произошло. Мы бы помогли ему, мы бы работали с ним, чтобы найти источник или понять священное значение его ран. Но люди, которые оказались на его пути, сделали свой собственный вывод, что он опасен. Как я сказал, они обособлены внутри Церкви, действуют по своему собственному плану, но у них есть влияние, которое простирается до высших кругов, что я только недавно обнаружил.

Кардинал продолжал объяснять про обширную сеть, которая берет начало из Ватикана, про десятки тысяч людей, действующих по всему миру, стремясь сохранить веру. При таком огромном количестве людей, рассыпанных по всей земле, невозможно проследить личные мотивы отдельных людей или даже групп. После Второго Ватиканского Собора возникла теневая экстремистская организация, состоящая из священников, которые яростно сопротивлялись реформам Церкви. Молодой ирландский священник, по имени Магнус О’Коннор был принят в члены этой организации, как и несколько других молодых ирландцев. О’Коннор стал служить в приходе в окрестностях Нового Орлеана, когда Эдуард Паскаль обратился за помощью к Церкви.

О’Коннор был испуган стигматами Паскаля, но еще больше его обеспокоили видения Иисуса рядом с женщиной и Иисуса со своими детьми. Ирландский священник оценил этот случай в рамках скорее своей собственной тайной организации, чем согласно официальным церковным каналам. После того как Эдуард Паскаль покончил с собой от отчаяния и смятения перед своими стигматами, эта теневая организация внутри Церкви продолжала следить за его женой и дочерью. У маленькой Морин Паскаль бывали видения, подобные видениям ее отца, с того времени, как она начала ходить. О’Коннор убедил ее мать, Бернадетту, отдалить ребенка от семьи Паскаль. Именно тогда мать Морин переехала обратно в Ирландию и вернула себе девичью фамилию Хили. Она попыталась изменить и фамилию своей дочери, но почти восьмилетняя Морин уже тогда обладала сильной волей. Девочка отказалась, настаивая, что Паскаль — это ее фамилия, и она ни за что ее не изменит.

Для Магнуса О’Коннора, теперь уже поднявшегося до ранга епископа, оказалось очень кстати, что у девочки был близкий родственник, обладающий призванием к Церкви. Когда Питер Хили поступил в семинарию, О’Коннор использовал те же ирландские уловки, чтобы добраться до Питера так же, как они воздействовали на Бернадетту. Питера проинформировали об истории с Эдуардом Паскалем и попросили внимательно приглядывать за его кузиной и регулярно сообщать о том, как она развивается.

Морин остановила кардинала.

— Вы говорите мне, что мой кузен следил за мной и сообщал о моих действиях с тех пор, как я была ребенком?

— Да, синьорина, это правда. Однако отец Хили делал это только из любви к вам. Эти люди манипулировали им, заставили его думать, что все это в интересах вашей защиты. Он так и не узнал, что они отказались помочь вашему отцу и именно на них лежит вина за его печальный конец. — Кардинал с сочувствием посмотрел на нее. — Я верю, что мотивы, которыми руководствовался ваш кузен и которые вас больше всего тревожат, были самыми чистыми и похвальными, так же, как я верю, что он предпочел передать свитки Церкви из благих побуждений.

— Но как же это может быть? Он знает, что в них. Как он может хотеть скрыть это?

— Легко неверно судить о нем, опираясь на ограниченную информацию, которой вы обладаете. Но я не верю, что отец Питер Хили хотел что-либо скрыть. У нас есть причины подозревать, что епископ О’Коннор и его организация оказывают на него давление, угрожая вашей безопасности. Пожалуйста, поймите, что это совершенно не связано с официальной Церковью и не санкционировано Римом. Но ваш кузен взял свитки для О’Коннора в обмен на вашу безопасность.

Морин позволила себе поверить всему этому, но не знала, как это следует воспринимать. Она почувствовала облегчение, узнав, что Питер, ее единственный настоящий и верный союзник в жизни, не предал ее в подлинном смысле этого слова. Но надо было переварить так много новой информации.