Лицо Синклера отразило дилемму, стоящую перед ним. Мысль о том, что содержимое кувшинов может быть уничтожено, была слишком ужасной. Но искушение увидеть мечту всей своей жизни, которая находилась в каких-то дюймах от кончиков его пальцев, было трудно побороть, как и его внутреннюю подозрительность к чужакам, вмешивающимся в дела его семьи. На минуту он лишился дара речи, в то время как Ролан встал на колени перед Морин.

— Мадемуазель, — начал он, — это ваше решение. Я верю, что она привела вас к нам и что через вас выскажет нам свою волю.

Морин начала отвечать Ролану, но остановилась, когда ее охватила волна головокружения. Питер и Тамми одновременно рванулись, чтобы поддержать ее. Все померкло для Морин, но только на миг. А потом оно пришло к ней с кристальной ясностью. Когда появились слова, они прозвучали как приказ:

— Открой кувшины, Ролан.

Указание вылетело из ее уст, но голос, который произнес его, не был голосом Морин.

Синклер и Ролан осторожно вытащили кувшины из сундука и положили их на большой стол из красного дерева.

Ролан обратился к Морин с исключительным почтением:

— Какой первым?

Морин, которую с одной стороны поддерживал Питер, а с другой — Тамми, положила палец на один из кувшинов. Она не могла сказать, почему выбрала именно этот, она просто знала, что это правильный выбор. Ролан последовал ее указаниям, обхватив пальцами горлышко кувшина. Синклер нашел на своем письменном столе старинный нож для вскрытия конвертов и начал трудиться над восковой печатью. Тамми стояла рядом, замерев и не отводя глаз от Ролана.

Питер, казалось, окаменел. Среди них он был единственным, кто знал, как надо работать с древними документами и бесценными предметами из прошлого. Возможность полного разрушения была огромной. Даже повреждение кувшинов было бы ужасным несчастьем.

Как будто чтобы подчеркнуть его мысль, отвратительный треск раздался в напряженной атмосфере комнаты. Нож Синклера разбил край кувшина и отломил кусок пробки. Питер сжался и закрыл лицо руками. Но он не мог долго так оставаться, резкий вздох Морин заставил его поднять голову.

— Мои руки слишком большие, мадемуазель, — сказал Ролан Морин.

Своими дрожащими ногами Морин сделала шаг вперед и засунула руку в поврежденный кувшин.

Она вытащила — медленно и осторожно — две книги, написанные на древней, похожей на льняное волокно, бумаге. Черные чернила представляли собой яркий контраст с пожелтевшими страницами. Буквы были маленькими, четкими и вполне разборчивыми.

Питер наклонился над Морин, неспособный сдерживать свое собственное возбуждение перед тем, что сейчас лежало на столе перед ними. Он посмотрел на восторженные лица вокруг него, но вынес свой приговор, обращаясь прямо к Морин. Его голос дрогнул, когда он произнес:

— Свитки. Они написаны на греческом.

У Морин перехватило дыхание. Она с надеждой спросила его:

— Ты можешь что-нибудь прочитать?

Но она знала ответ заранее; вся краска схлынула с его лица. В этот момент каждому в комнате было ясно, что мир, который знал отец Питер Хили, никогда больше не будет для него таким же.

— «Я — Мария, прозванная Магдалиной», — медленно переводил он. — И… — Он остановился не для драматического эффекта, а вследствие сомнения. Но один взгляд на лицо Морин — и Питер понял, что обязан продолжать.

— «Я — законная жена Иисуса, прозванного мессией, который был царским сыном из дома Давидова».

Замок Синих Яблок

28 июня 2005 года

Питер всю ночь трудился над переводом. Морин отказалась покидать комнату, периодически отдыхая на бархатном диване. Ролан принес еще подушек и одеяло. Морин ободряюще улыбалась ему, пока он заботливо суетился вокруг нее. Странно, но она хорошо себя чувствовала. Голова совсем не болела, силы прибавились.

Она оставалась на диване, потому что не хотела стоять у Питера над душой. Достаточно было Синклера, который делал это за всех. Но Питер, казалось, не придавал этому значения; Морин подумала, что он, возможно, даже не замечает этого. Питер полностью погрузился в перевод, с головой ушел в свою священную задачу, как древний переписчик.

Тамми периодически появлялась, чтобы проверить, как идут дела, но потом уходила — в то же самое время, что и Ролан. Морин весь день наблюдала их вместе и пришла к заключению, что это не совпадение. Она подумала про ночь после вечеринки, когда слышала голос Тамми в коридоре у своей комнаты, с ней был мужчина, который говорил с акцентом. Тамми и Ролан. Здесь что-то определенно происходит, но создавалось ощущение, что этот союз сложился недавно. Морин не думала, что они давно увлечены друг другом. Когда все успокоится, она вытянет эту историю из Тамми. Хочется узнать всю правду о взаимоотношениях людей здесь, в замке Синих Яблок.

Ее внимание резко вернулось к свиткам, когда Синклер громко воскликнул:

— Боже мой! Вы только посмотрите на это!

Он стоял над Питером, наблюдая и нервничая. Питер яростно царапал на желтых страницах блокнота, записывая предварительный перевод греческих слов. Все это пока не имело смысла. Предстояла большая работа.

— Что там? — спросила Морин.

Питер взглянул вверх и провел руками по лицу.

— Тебе надо это увидеть. Подойди сюда, если можешь. Я не осмеливаюсь двигать свиток.

Морин медленно поднялась с дивана, все еще чувствуя рану в голове, несмотря на свое чудесное исцеление. Она подошла к столу и заняла место справа от Питера, который сидел в окружении своих заметок, разбросанных вокруг него. Синклер показал на свиток, который изучал Питер.

— Это встречается в конце каждого большого куска, назовем их главами. Выглядит как восковая печать.

Морин проследила за пальцем Синклера и увидела символ, о котором шла речь. Теперь уже знакомый рисунок с кольца Морин, девять кругов, вращающихся вокруг центрального десятого, были вытиснены внизу страницы.

— Личная печать Марии Магдалины, — с благоговением сказал Синклер.

Морин поднесла к изображению свое кольцо. Они были идентичны. В самом деле, отпечатки могли быть сделаны этим же самым кольцом.

К тому времени как солнце встало над замком Синих Яблок, большая часть первой книги, рассказа о жизни Марии Магдалины от первого лица, была переведена. Питер трудился как одержимый над этим Евангелием от Магдалины, склонившись над страницами. Синклер велел принести ему чай, но Питер остановился, только чтобы сделать несколько быстрых глотков. Он выглядел ужасно бледным, и Морин забеспокоилась.

— Пит, ты должен сделать перерыв. Тебе надо поспать несколько часов.

— Нет, — твердо отказался он. — Я не могу остановиться сейчас. Ты не понимаешь, потому что ты еще не видела то, что вижу я. Надо продолжать. Я должен узнать, что будет дальше.

Они все решили подождать, пока перевод не устроит Питера, прежде чем он прочитает им хоть какую-то часть. Они все уважали способности Питера и ту огромную ответственность, которая, как они понимали, лежит на его плечах, но все же им было трудно ждать. На этот момент только Питер знал содержание свитков.

— Я не могу их оставить, — продолжал он, глаза его горели таким лихорадочным огнем, какого Морин никогда не видела раньше.

— Всего на несколько минут. Давай выйдем минут на пять и прогуляемся по свежему утреннему воздуху. Для тебя это будет хорошо. Потом ты сможешь вернуться, и мы попросим принести тебе завтрак сюда.

— Нет, никакой еды. Придется попоститься, пока перевод не будет закончен. Я не могу сейчас остановиться.

Синклер подумал, что понимает чувства Питера, но он также видел, насколько физически истощенным тот выглядит. Он попытался применить другую тактику.

— Отец Хили, работа, которую вы проделали, достойна похвалы, но точность перевода пострадает, если вы будете перегружены. Я попрошу Ролана прийти и охранять свитки, пока вы сделаете перерыв.