Петр с отвращением плюнул на пол.

— Мы все знаем почему. Пасха — самое прибыльное время в году для Храма. Тогда происходит самое большое число жертвоприношений и обменивается больше всего монет.

— Это урожайное время для торговцев и менял, — добавил его брат Андрей.

— И главные спекулянты среди них — Ионафан Анна и его зять, — согласился Иуда. — Неудивительно, что эти двое стоят во главе тех, кто хочет нас дискредитировать. Мы должны вести себя здесь очень осторожно, или они заставят Пилата отдать приказ об аресте Исы.

Когда мужчины начали говорить, в возбуждении перебивая друг друга, Иса поднял руку.

— Мир, братья мои, — сказал он. — Мы пойдем в Храм завтра и покажем братьям нашим Анне и Каиафе, что намерением нашим не является бросить им вызов. Мы можем мирно существовать вместе, и нет нужды устранять друг друга. Мы пойдем праздновать святую неделю вместе с нашими братьями-назареями. Они не могут запретить нам, и, может быть, мы заключим с ними перемирие.

Иуда сомневался.

— Не думаю, что мы найдем какой-то компромисс с Анной. Он презирает нас и все, чему мы учим. Последнее, чего хотели бы Анна и Каиафа, — это вера людей в то, что им не нужен Храм для обретения Бога.

Мария поднялась со своего места на полу и тепло улыбнулась Исе с другого конца комнаты. Он поймал ее взгляд и улыбнулся ей в ответ, когда его жена тихо повернулась, чтобы покинуть комнату через заднюю дверь. Она слишком устала, чтобы разрабатывать стратегию. Кроме того, если Иса был решительно настроен устроить представление в Храме на следующий день, у нее было сильное ощущение, что им всем надо немного отдохнуть.

Мария делила комнату с детьми, как она всегда делала, когда они путешествовали. Она верила, что это дает им чувство безопасности, необходимый элемент для детей, которые часто вели бродячую жизнь. Они спали, как ангелы: Иоанн-Иосиф, с длинными темными ресницами, бросавшими тень на оливковые щеки, и Сара-Фамарь, укрывшаяся облаком блестящих, золотисто-каштановых волос.

Их мать удержалась от порыва поцеловать их. Фамарь спала особенно чутко, и она не хотела никого будить. Детям надо отдохнуть, если они хотят сопровождать ее завтра по Иерусалиму — город казался им таким захватывающим и красочным. Пока это будет для них безопасно, она будет разрешать им гулять по Иерусалиму. Но если обстановка для Исы станет угрожающей, ей нужно будет увезти детей прочь из города. Если должно случиться худшее, даже имение Иосифа не будет безопасным местом. Ей придется переправить их в Вифанию, в безопасное убежище — дом Марфы и Лазаря.

Наконец Мария устроилась в своей постели и, закрыв глаза, попыталась отвлечься от этого богатого событиями дня. Но сон не приходил, хотя она желала его и сильно в нем нуждалась. Слишком много мыслей и образов теснилось в ее голове. Мысленно она видела женщину в плотном покрывале, ту, которая вынесла ребенка из дома Иаира. Увидев лицо той женщины, Мария сразу поняла две вещи. Во-первых, она — не иудейка и не простолюдинка. Что-то в поведении выделяло ее из толпы простого народа. И Мария очень хорошо ее понимала, когда женщина пыталась замаскироваться; разве она сама не делала так много раз, когда этого требовала ситуация?

Второй вещью, которую заметила Мария, было полное отчаяние женщины. Отчаяние изливалось из нее; как будто сама печаль взывала к помощи Исы. Взглянув в лицо женщине, Мария увидела то же самое ощущение утраты, которое чувствует каждая мать, когда она бессильна спасти своего ребенка. Это боль, которая не знает различия между расами, вероисповеданиями или классами, горе, которое могут разделить только страдающие родители. За последние три года их служения Мария множество раз видела такие лица. Но множество раз она также наблюдала, как выражение на этом лице меняется от отчаяния к радости.

Иса спас множество детей Израиля. И сейчас, казалось, он смог спасти одного из детей Рима.

Иса и его последователи, как и планировали, пришли в Храм на следующий день. Мария взяла детей с собой в Иерусалим, останавливаясь, чтобы стать свидетелем деятельности и споров, кипевших за священными стенами. Иса находился в центре большой и все растущей толпы, проповедуя Царствие Божие. Люди из толпы бросали ему вызов и задавали вопросы, на которые он отвечал со своим обычным спокойствием. Ответы Исы были исчерпывающими и опиравшимися на учения писания. Прошло немного времени, прежде чем стало очевидно, что его знание закона неоспоримо.

Позднее, благодаря сведениям, полученным от Иаира, они обнаружили, что Анна и Каиафа заслали в толпу своих собственных людей. Им было поручено задавать умышленно вызывающие вопросы. Если бы ответы Исы можно было истолковать как богохульство, особенно в такой тесной близости к Храму и при таком множестве свидетелей, первосвященники получили бы еще одно доказательство, которое могли использовать против него.

Один человек вышел вперед, чтобы задать вопрос по поводу брака. Иуда видел этого человека и узнал его; он прошептал на ухо Исе, что это фарисей, который отослал свою старую жену, чтобы жениться на молодой.

— Скажи мне, равви, — спросил этот человек, — позволительно ли разводиться мужу с женою? Я слышал, ты говоришь, что нет, а однако закон Моисея говорит другое. Моисей позволил писать разводное письмо.

Иса заговорил так, что его голос громко и отчетливо прозвучал над толпой. Ответ его был резким, потому что он знал о личном грехе этого человека:

— Моисей написал вам сию заповедь по жестокосердию вашему.

Толпа состояла, прежде всего, из людей Иерусалима, которые знали этого фарисея. Среди них поднялся ропот, когда они услышали этот явный намек. Но Иса еще не закончил. Он устал от продажных фарисеев, которые жили, как праздные цари, на подношения от бедных и набожных иудеев. Он считал это нынешнее поколение священников, людей, которые должны были поддерживать строжайшее соблюдение закона, лицемерами. Они проповедовали святую жизнь, но сами, без сомнения, не вели такую жизнь. За последние годы своего служения Иса пришел к пониманию того, что народ Иерусалима запуган ими; они боялись власти фарисеев так же сильно, как боялись власти Рима. Во многих случаях эти люди из Храма были так же опасны для простых иудеев, как и римляне, потому что у них была такая же возможность воздействовать на повседневную жизнь простого человека.

— Разве вы не читали писание? — вопрос Исы являлся еще одним обвинением человеку, который, как он знал, был священником. Потом он обернулся, чтобы обратиться к толпе в целом. — В начале же создания Бог сотворил мужчину и женщину и сказал: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью. Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». А я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние, тот сам прелюбодействует.

— Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться, — пошутил человек в толпе.

Иса не засмеялся. Священное таинство брака и важность семейной жизни были краеугольными камнями назарейского пути. Он высказался против этой идеи.

— Есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть скопцы, которые оскоплены от людей. Лишь для этих людей брак неприемлем. Кто может вместить — да вместит. Пусть всякий, кто может получить святое таинство брака, получит его, ибо такова воля Господа, Отца нашего. И пусть он прилепится к жене своей, пока смерть не разлучит их.

Задетый фарисей не сдавался:

— А как насчет тебя? Закон Моисея гласит, что каждый помазанник должен брать за себя девицу, и никогда блудницу или даже вдову. — Это была открытая атака на Марию Магдалину, которая стояла позади, в толпе, вместе со своим детьми. Она предпочла одеться просто, чтобы смешаться с толпой, и не надела красное покрывало, свидетельствующее о ее положении. Она радовалась этому, ожидая ответа Исы.

Его ответом был еще один вопрос фарисею:

— Из рода ли я Давидова?

Человек кивнул.

— В том нет сомнения.