Тамми закончила объяснение:

— Очень консервативная группа, по крайней мере ее европейская ветвь. — Она кивнула в направлении женщины с головой: — Пародия. Довольно грубая, смею добавить. Хотя это их и не оправдывает.

Гости в бальном зале наблюдали за пародией с разной степенью изумления. Одни откровенно смеялись; другие качали головами; третьи смотрели с возмущением.

Дерек, явно неспособный долго задерживаться на одной теме, прервал разговор:

— Мне нужно выпить. Кто хочет что-нибудь из бара?

Питер воспользовался уходом Дерека как возможностью извиниться и отойти на время. Его костюм сидел плохо, и он чувствовал себя очень неуютно по причинам, гораздо более важным, чем одежда. Он сказал Морин, что пойдет поищет уборную, однако вышел прямо в патио. Помимо всего, он был во Франции — наверняка кто-нибудь угостит его сигаретой.

К Морин и Тамми подошел француз, невероятно элегантный, несмотря на свою простую катарскую мантию. Он кивнул Тамми и поклонился Морин.

— Bienvenue, Marie de Negre.1

Почувствовав себя неловко от такого внимания, Морин рассмеялась:

— Простите, я плохо понимаю по-французски.

Француз заговорил на безупречном, надо подчеркнуть, английском языке:

— Я сказал: «Этот цвет вам идет».

С другой стороны комнаты раздался голос, зовущий Тамми. Морин взглянула туда, подумав, что это, вероятно, Дерек, потом снова посмотрела на Тамми, которая просияла от радости.

— Ага! Похоже, в баре Дерек припер к стенке одного из моих потенциальных инвесторов. Извинишь меня, если я отойду на минутку?

В мгновение ока Тамми исчезла, оставив Морин с таинственным французом. Он поцеловал ей правую руку, на миг задержавшись, чтобы взглянуть на узор на ее кольце, а потом официально представился:

— Я — Жан-Клод де ла Мот. Беранже говорит, что мы с вами родственники. Моя бабушка тоже носила фамилию Паскаль.

— Правда? — Морин была взволнована этой связью.

— Да. Здесь, в Лангедоке есть еще несколько Паскалей. Вы ведь знаете нашу историю?

— На самом деле — нет. Мне стыдно, но почти все узнала от лорда Синклера за эти несколько дней. Я бы хотела узнать побольше о своей семье.

Танцоры в нарядах Версаля восемнадцатого века кружились мимо них, пока Жан-Клод рассказывал:

— Фамилия Паскаль — одна из самых старых во Франции. Это имя, которое взяла одна из великих катарских семей, прямые потомки Иисуса и Марии Магдалины. Большую часть семьи уничтожили во время крестового похода против нашего народа. Тех, кто остался в живых после резни в Монсегюре, позже сожгли заживо как еретиков. Но некоторым удалось бежать, позднее они стали советниками при королях и королевах Франции.

Жан-Клод жестом показал на пару танцоров, одетых в точности как Мария-Антуанетта и Людовик XVI.

— Мария-Антуанетта и Людовик? — удивилась Морин.

— Oui.1 Мария-Антуанетта была Габсбург, а Людовик — Бурбон, оба — потомки Династии от разных ветвей. Они объединяли две линии крови, вот почему люди их так боялись. Революция произошла отчасти от страха, что две семьи объединятся вместе и образуют самую могущественную династию в мире. Вы бывали в Версале, мадемуазель?

— Да, когда проводила исследование о Марии-Антуанетте.

— Тогда вы знаете «деревушку»?

— Конечно. — «Деревушка» была любимым местом Морин в огромном дворцово-парковом ансамбле Версаля. Она испытывала непреодолимое чувство симпатии к королеве, когда шла по залам королевской резиденции. За каждым шагом Марии-Антуанетты в течение дня, от сидения в туалете до подготовки ко сну, как сторожевые псы, наблюдали придворные. Ее дети родились в присутствии знати, толпившейся в ее спальне.

Королева Мария восстала против удушающих традиций французского королевского двора и изобрела способ убежать из своей позолоченной клетки. Она построила свою личную «деревушку», крошечный Диснейленд в виде деревни, окруженной прудами, где плавали утки и можно было кататься на деревянных лодках. На миниатюрной мельнице и маленькой ферме проводили пасторальные увеселения самые доверенные друзья королевы.

— Тогда вы также знаете, что Мария очень любила одеваться как Пастушка. На всех своих частных встречах она носила только такой костюм.

Морин изумленно покачала головой, когда все детали встали на свои места.

— Я узнала в Версале, что Мария-Антуанетта всегда одевалась как Пастушка. Но тогда я понятия не имела обо всем этом. — Она жестом обвела безумную обстановку, окружавшую их.

— Вот почему «деревушка» была построена в стороне от дворца и в строжайшей тайне, — продолжал Жан-Клод. — Для Марии это был способ соблюдать традиции Династии в уединении. Но, конечно, другие тоже знали, так как ничто не могло быть тайной в этом дворце. Слишком много шпионов, слишком много власти стояло на карте. Это один из факторов, приведших к гибели королевы — и к революции. Паскали, конечно, часто приглашались на личные праздники Марии. Но семья бежала из Франции во время террора.

Морин почувствовала, как ее руки покрылись гусиной кожей. Трагическая история австриячки, королевы Франции, всегда была для нее источником вдохновения и стала главным мотивом, лежащим в основе ее книги. Жан-Клод продолжал:

— Большинство обосновалось в Штатах, многие из них в Луизиане.

Морин сразу ухватилась за это:

— Именно оттуда родом моя семья.

— Ну, конечно. Любой, у кого есть глаза, сразу поймет, что вы принадлежите к этой ветви царственной династии. У вас бывают видения, правда?

Морин заколебалась. Она с неохотой говорила о своих видениях даже с самыми близкими ей людьми, а здесь был абсолютно незнакомый человек. Но какое огромное облегчение находиться в компании себе подобных — тех, кто считает такие видения совершенно естественными. Она ответила просто:

— Да.

— У многих женщин из династии бывают видения Магдалины. Иногда даже у мужчин. Беранже Синклер видит их с детства. Весьма распространенное явление.

«Оно явно не считается распространенным», — подумала Морин. Но ее очень заинтересовало новое открытие.

— У Синклера бывают видения? — Он не упоминал ей об этом.

Но у нее появилась возможность спросить у него самого, поскольку Синклер незаметно подошел к ним, одетый в точности как последний граф Тулузский.

— Жан-Клод, я вижу, ты нашел свою давно потерянную родственницу.

— Oui. И она делает честь семейному имени.

— Несомненно. Могу я украсть ее у тебя на минуточку?

— Только если ты позволишь мне взять ее завтра с собой в поездку. Я бы хотел показать ей некоторые достопримечательности, которые имеют отношение к имени Паскаль. Вы же не были в Монсегюре, правда, дорогая?

— Нет. Ролан возил нас сегодня, но мы не добрались до Монсегюра.

— Это священная земля для Паскалей. Ты не против, Беранже?

— Вовсе нет, но Морин вполне способна сама принять решение.

— Вы окажете мне эту честь? Я могу показать вам Монсегюр, а потом отвезти вас в традиционный ресторан. Они подают только блюда, которые приготовлены по подлинным катарским рецептам.

Морин не могла найти благовидного предлога, чтобы отказаться, даже если бы хотела. Но сочетание французского шарма и возможности больше узнать об истории семьи оказалось неотразимым.

— Я была бы рада, — ответила она.

— Тогда увидимся завтра, кузина. В одиннадцать, хорошо?

Когда она согласилась, Жан-Клод снова поцеловал ей руку, потом попрощался с Беранже:

— А сейчас я удаляюсь, поскольку у меня есть планы на утро.

Морин и Синклер улыбнулись ему вслед.

— Вы произвели впечатление на Жан-Клода, я вижу. Неудивительно. В этом платье вы выглядите чудесно, как я и думал.

— Спасибо вам за все. — Морин знала, что краснеет. Она совершенно не привыкла к такому проявлению мужского внимания. Она снова перевела разговор на Жан-Клода.

— Он кажется очень славным человеком.

— Блестящий ученый, непревзойденный эксперт в истории Франции и Окситании. Несколько лет проработал во Французской Национальной библиотеке, где имел доступ к самым поразительным исследовательским материалам. Он оказал мне и Ролану неоценимую помощь.