Женщина из видений оказалась Марией Магдалиной.

Рейчел была настолько добра, что заварила немного травяного чая в задней комнате магазина. Она позволила Морин посидеть одной на маленьком складе. В магазин зашла молодая пара, разыскивающая книги по астрологии, и Рейчел выскользнула, чтобы помочь им. Морин сидела за маленьким столиком в задней комнате, прихлебывая чай из ромашки и надеясь, что заявление на коробке с чаем — «успокаивает нервы» — не просто рекламный трюк.

Когда Рейчел закончила свои дела, она вернулась к Морин.

— Вы в порядке?

Морин кивнула и сделала еще глоток.

— Сейчас хорошо, спасибо. Извините, пожалуйста, за мой срыв, я, просто… это вы нарисовали?

Рейчел кивнула.

— Художественные способности передаются у нас в семье по наследству. Моя бабушка — скульптор; она несколько раз лепила Марию из глины. Я часто спрашивала себя, почему Мария является именно нам — не потому ли, что мы можем тем или иным образом изобразить ее.

— Или потому, что художественные натуры более открыты, — вслух подумала Морин. — Что-то, связанное с правым полушарием мозга?

— Возможно. Я думаю, здесь, во всяком случае, есть и то, и другое. Но я скажу вам кое-что еще. Я всем сердцем верю: Мария хочет, чтобы ее услышали. За последние десять лет ее явления в Маклине участились. Она буквально преследовала меня весь прошлый год, и я нарисовала ее, чтобы обрести некоторый покой. Как только портрет был закончен и выставлен, я смогла снова спокойно спать. И действительно, с тех пор я ее не видела.

Поздно вечером, вернувшись в свой номер в отеле, Морин плеснула красного вина в стакан и уставилась на него отсутствующим взглядом. Она включила телевизор и настроилась на кабельный канал, с трудом пытаясь не принимать близко к сердцу высказывания ультраконсервативного гостя ток-шоу. Внешне казавшаяся сильной, Морин ненавидела любое противостояние. Даже мысль о том, что они могут обсуждать ее книгу, причиняла ей боль. Как будто наблюдаешь за ужасным дорожным происшествием — и все-таки она не могла оторвать глаз, неважно, насколько малоприятным было зрелище.

Рьяный ведущий обратился к своему уважаемому гостю со следующим вопросом:

— Не является ли это еще одной попыткой в длинной череде выпадов против Церкви?

Надпись «Епископ Магнус О’Коннор» появилась на экране под морщинистым лицом разгневанного церковника, когда он начал отвечать с явным ирландским акцентом:

— Конечно. Столетиями мы подвергаемся клеветническим нападкам со стороны испорченных личностей, которые пытаются разрушить веру миллионов ради своих собственных корыстных целей. Этим экстремистки настроенным феминисткам надо принять тот факт, что все признанные апостолы были мужчинами.

Морин капитулировала. Хватит с нее на сегодня — уж больно длинным и насыщенным был день. Нажав на кнопку пульта, она заставила церковника замолчать, желая, чтобы это можно было так же легко сделать в реальной жизни.

— Да пошли вы, ваше святейшество, — пробормотала она, падая в кровать.

Огни, сверкавшие за окном номера Морин, бросали лучи на ночной столик, освещая остатки ее сонного зелья: полупустой стакан с красным вином и коробочку со снотворным. В маленькой хрустальной пепельнице рядом с настольной лампой лежало древнее медное кольцо из Иерусалима.

Морин беспокойно металась в кровати, несмотря на все свои попытки погрузиться в безмятежный сон. Пришло видение, жестокое и непрошенное.

Оно началось, как всегда — суматоха, пот, толпа. Но когда Морин заметила женщину, все потемнело. На неопределенное время она погрузилась в пустоту.

А потом видение изменилось.

Прекрасный день на берегу Галилейского моря, маленький мальчик бежит впереди своей очаровательной матери. Он не унаследовал ее поразительных зеленовато-карих глаз и густых волос цвета меди, как его младшая сестра. Он выглядит иначе, темноволосый и смуглый, удивительно задумчивый для такого малыша. Бегая по берегу, он нашел интересный камешек, который привлек его взгляд, и теперь высоко поднимает его, заставляя сверкать на солнце.

Мать зовет его, предупреждая, чтобы он не заходил далеко в воду. Сегодня на ней нет обычного покрывала, и длинные распущенные волосы развеваются вокруг лица, когда она идет, держа за руку маленькую девочку, точную копию себя самой в миниатюре.

Голос мужчины с таким же добродушным предостережением обращается к маленькой девочке, которая вырвалась из рук матери и сейчас бежит к своему брату. Девочка не слушается, но мать смеется, бросая взгляд через плечо, чтобы нежно улыбнуться мужчине, идущему вслед за ней. На этой семейной прогулке со своей молодой женой и детьми он одет в свободную, неподпоясанную рубаху из небеленого полотна, а не в белоснежное одеяние. Он отбрасывает с глаз длинные пряди каштановых волос и дарит женщине в ответ улыбку, полную любви и радости.

Морин вернулась к реальности с жестокой внезапностью, как будто ее физически вышвырнули из сна и забросили в номер в отеле. Сны всегда тревожили ее, но этот особенно вывел из равновесия ощущением броска сквозь время и пространство. Она учащенно дышала и должна была собраться с силами, чтобы восстановить равновесие и начать дышать более спокойно.

Морин только начала приходить в себя, когда почувствовала в комнате какое-то движение. Она была уверена, что слышала шорох, и все же скорее ощутила, чем увидела, фигуру, возникшую в дверях комнаты. То, что она увидела в действительности, не поддавалось описанию — образ, фигура, движение. Это было неважно. Морин знала, кто это, так же уверенно, как и понимала, что больше не спит. Это была Она. Она была здесь, в комнате Морин.

Морин сглотнула. Рот у нее пересох от потрясения и нешуточного страха. Она знала, что фигура в дверях не принадлежит физическому миру, но именно это ее и беспокоило. Она собрала в кулак все свое мужество, и ей удалось прошептать призраку, стоящему в дверях:

— Скажи мне, как я могу помочь тебе. Пожалуйста.

В ответ раздался легкий шорох, как будто шелест покрывала или дуновение ветра в весенней листве, а потом ничего. Привидение исчезло так же быстро, как и появилось.

Морин вскочила с кровати и включила свет — 4:10 утра, если верить электронным часам. В Лос-Анджелесе на три часа раньше. «Простите меня, отец мой», — подумала она, хватая телефон с ночного столика и набирая номер так быстро, как только могли позволить трясущиеся пальцы. Ей нужен был лучший друг — и может быть, еще больше ей был нужен священник.

Настойчивый голос Питера, с его успокаивающей ирландской напевностью, вернул Морин обратно на землю.

— Крайне важно, чтобы ты проследила эти видения. Надеюсь, ты записываешь увиденное.

— Видения? Еще не хватало, Пит, чтобы весь Ватикан на меня набросился, — громко простонала Морин. — Я скорее умру, чем стану героиней шумного судебного дела с участием римской инквизиции.

— Фу, Морин, я бы никогда так с тобой не поступил. Но что если это действительно видения? Ты не можешь недооценивать такую возможность.

— Прежде всего, было всего два так называемых видения. Остальное — сны. Очень яркие и отчетливые, но все-таки сны. Может быть, дело в генах безумия. Передается по наследству, ты знаешь, — Морин тяжело вздохнула. — Проклятье, это пугает меня. Вроде бы ты должен был помочь мне успокоиться, помнишь?

— Прости. Ты права, и я действительно хочу тебе помочь. Но пообещай мне, что будешь записывать время и дату своих ви… — извини, снов. Просто лично для нас. Ты же историк и журналист. Сама понимаешь: документальное подтверждение информации имеет решающее значение.

Морин позволила себе легкий смешок.

— О, да, и это, несомненно, историческая информация. — Она вздохнула в телефонную трубку. — Ладно, я запишу. Может быть, это поможет мне когда-нибудь найти смысл. Я просто чувствую: происходит нечто, совершенно мне неподвластное.