Подойдя к воротам, Дима легонько толкнул их, и они отворились. За ними взору открывалось небольшое помещение квадратной формы и еще одни ворота, только запертые. Дима осторожно, пытаясь не издать ни звука, подошел к ним и приложил к холодному дереву ухо. Из-за ворот доносилась едва слышимая музыка. Дима отчетливо различал звуки арфы, лиры и свирели.

Он уже целый год пытался открыть эти ворота, но все попытки были тщетны. Если Первые он попросту открыл ключом, который был вставлен в замочную скважину, то Вторые открыть никаким образом не удавалось. Замочной скважины не было, как таковой, а все попытки силой открыть ворота заканчивались провалом. Казалось, они сделаны не из простого дерева, а из прочного железа.

– Все хорошо, – прошептал Дима, – Теперь можно спокойно уезжать. Думаю, дома я найду ответы.

Вернувшись к двери, он вышел обратно в подвал и повторил весь ритуал от начала до конца.

– … всех уводящий к смерти предреченной.

Ощущения не изменились, но Дима понял, что все прошло успешно. Он вытер со лба пот, развернулся, подошел к лестнице, поднялся наверх и, молясь всем известным богам, открыл дверь.

Свежий летний воздух всколыхнул его длинные черные волосы, и юноша вздохнул с облегчением. Как-то раз, когда порядок проделывания ритуала вылетел у него из головы, он на весь день застрял в том коридоре с Воротами, тайнами и загадочной музыкой и не желал, чтобы это повторилось. Ему даже представить было страшно, какая мучительная смерть ждала бы его в этом случае. Ему часто снились сны о том, как он застревает у Ворот, но еще чаще в своих сновидениях Дима видел, как в первый раз проделывал ритуал, чтобы попасть к Воротам. Этот сон повторялся раз за разом, и это пугало его.

Однако все обошлось, и Дима, как можно скорее, поспешил к автобусной остановке. Поезд из небольшого городка Латин отбывал через сорок минут.

Одинаковые зеленые пейзажи центральной части России Диму ничуть не интересовали. Ему нравились горы, озера, горные долины и глубокие реки, а бесконечные поля с лесами его взор к себе совсем не притягивали, поэтому большую часть пути он лениво листал сборник рассказов, изредка разбавляя скучную дорогу прогулками по незнакомым городам, когда поезд останавливался на станциях на долгое время. Эти прогулки освежали и тело, и мысли. В плацкартном вагоне беспрерывно стояла ужасная жара, пахло рыбой и немытыми ногами, которые свешивались в проход между кроватями и сильно затрудняли людям жизнь, когда те решали сходить в туалет или за водой.

Дима расположился на верхней полке кровати и почти не слезал с нее. Напротив него слушала громкую музыку некрасивая девушка с торчащими во все стороны зубами, а внизу кряхтела жалующаяся на жизнь и нынешнюю молодежь старуха, которая ехала в сторону столицы вместе со своим непослушным внуком, доставляющим неудобства всему вагону. Он то ревел, то смеялся, то, сопровождаемый матом бородатого мужика, который ехал за стенкой, бегал из одного конца вагона в другой.

Ни о каком покое не могло быть и речи, а наушники Димы, как назло, сломались, и ему приходилось терпеть все муки долгого путешествия на плацкарте. Он и не помнил, сколько раз проклял себя за решение съездить домой.

– Самолет был бы лучше, – сказал Дима девушке, когда до его станции осталось примерно двести километров.

– Что? – страшненькая не поняла, – Самолет?

– Да, самолет, – ответил Дима, – На плацкарте с ума сойти можно. Ты, ведь, в Перми на поезд села?

– Да.

– До Перми я на самолете долетел, а дальше до Латина – в поезде, но в купе вместе с отцом.

– Рада за тебя, – девушка, разговаривая с ним, неимоверно стеснялась лишний раз открыть рот, а Дима, на протяжении всего пути, пытался разговаривать с ней как можно чаще, чтобы заставлять ее чувствовать стыд.

– Да, наверно, – юноша зевнул, – Ладно, мне пора собираться.

– Но ты же говорил, что в Москву едешь.

– Уже нет, – Дима улыбнулся, – Отец звонил, сказал, что на лето на дачу жить переехал. Вот и я на даче поживу. Чего плохого?

– Ничего, – девушка покраснела и отвернулась, – Ладно, собирайся.

Дима осторожно спустился вниз и стал аккуратно складывать постельное белье на край кровати и стирать все следы своего пребывания в этом вагоне. За пять минут со всеми делами было покончено, и оставалось только ждать.

В его деревне поезд не останавливался, поэтому на подступах к ней юноша пересел с него на электричку. После душного плацкартного вагона недолгое пребывание в прохладной и не набитой потеющими людьми электричке показалось ему настоящим раем.

Утопающая в зелени станция, которая выглядела, как обычная автобусная остановка, встретила Диму с распростертыми объятиями. Точнее, это сделал его отец, Хандорин Андрей Иванович, ждущий своего сына рядом с узкой протоптанной тропинкой, уводящей к деревне, в которой Диме предстояло провести некоторое время.

– Дима! – еще издалека закричал Андрей Иванович, – Иди сюда, быстро!

Дима рассмеялся и со всех ног бросился к отцу, который так обнял его, что выбил весь воздух из легких.

– Я соскучился! – Андрей Иванович был готов разрыдаться от радости.

– Я тоже, тоже! – Дима, действительно, соскучился, – Ну, пойдем?

– Да, конечно!

Андрей Иванович выпустил сына из крепких объятий и с гордостью посмотрел на него.

– Совсем на меня уже похож, – сказал он.

Дима вновь не сумел сдержать приступ смеха. До отца ему было еще далеко. Андрей Иванович был сильным высоким мужчиной с вздувающимися под одеждой мускулами, короткими стрижеными волосами и суровым лицом, которое покрывала трехдневная щетина. Рядом с ним не настолько крепкий и волосатый Дима выглядел неважно, однако ростом и манерой поведения он был схож с отцом. Даже походка у них была одинакова.

Деревня, в которую прибыл Дима, была построена недавно. Все дома и постройки отличались своей новизной, и в большей степени являлись загородными домами людей из городов и столицы, находящейся в ста километрах от деревни, которая в буквальном смысле тонула в лесной зелени. Деревья росли везде, и даже в огородах некоторых немногочисленных домов, которых стояло всего тридцать, можно было увидеть высокие ели или лиственницы с березами. В центре под легким ветерком плескался своей немного мутной водой пруд, в котором жители разводили карпов и окуней, изредка выпрыгивающих из-под воды и разжигающих у людей желание порыбачить, а рядом с ним расположилось единственное в деревне каменное строение, в котором находился медпункт. Фельдшер, работающий в нем, жил в доме напротив, и был самым уважаемым человеком в деревне.

Дима все это знал, ведь проводил в этой деревне уже не первое лето. Его отец купил участок земли и дом сразу же, как только все это начало продаваться, и заселился в новую дачу одним из первых, а Дима тогда был вместе с ним. После того, как от них ушла его мать, которая никогда не любила ни Андрея Ивановича, ни самого Диму, он постоянно находился рядом с отцом, пока не пришлось уехать учиться в другой город, ставший для Димы вторым домом.

Юноша шел по деревне и вспоминал, как хорошо было жить, когда рядом был кто-то взрослый. Хоть ему и недавно исполнилось девятнадцать, он все еще чувствовал, что жить в одиночку ему трудно… но глаза боятся, а руки делают. Дима спокойно прожил целый год без отца, и проблем с этим у него почти не было, разве что тоска по дому иногда давала о себе знать. Но интерес брал вверх. Дима мог бы учиться в Москве и жить с отцом, но тайна Ворот не давала ему покоя, он должен был разгадать ее, выдерживая при этом все лишения, подставляемые ему жизнью.

– За год тут ничего не поменялось, – сказал Дима, когда они подошли к дому.

– А чего менять-то? – весело спросил отец, – Все и так хорошо. Хотя, смотри, ставни поставил.

– Не так уж заметно.

– Но от солнца они хорошо защищают, – уверил его отец, – Пойдем, ты, наверняка, кушать хочешь.