– После Вьетнама, – не веря, что случайность могла свести его с человеком, как и он, медленно стареющим, ответил Грегори, – Постойте, вы что-нибудь знаете об этом?

– Абсолютно ничего! – Николай Федорович заулыбался, – Знаю лишь, что некие высшие силы, или даже сам Бог, свели нас сегодня. Вам определенно нужно в Россию. Запишите мой адрес, буду вас ждать… когда приедете, тогда все и обсудим… простите, что сегодня поговорить не получается. У меня уже билеты на самолет куплены, через пару часов вылетаем.

Николай Федорович, оставив Грегори в глубокой задумчивости, пожал ему руку, и экскурсия продолжилась дальше.

Вечером, ложась спать, Грегори задумался о возможности, что энергия, скрытая за тонкой пеленой в том вьетнамском храме, может не только замедлить обыкновенное старение, но и сделать человека бессмертным или наделить его могущественной силой, которой обладал старик, оторвавший ему руку и ногу. До короткого разговора с Николаем Федоровичем Грегори ставил под сомнение существование того старого вьетнамца, но после уже точно был уверен, что конечности ему оторвало не миной, а загадочной силой, которой управлял старик. «Если я вновь найду что-нибудь подобное, то эта сила, возможно, станет моей, – засыпая, думал Грегори, – Но во Вьетнам я вновь не сунусь. Ни за какие деньги моей ноги там больше не будет!»

С такими мыслями он уснул, а утром сразу направился к ученым, исследующим его организм, чтобы попросить у них небольшой отпуск. Грегори думал, что ничего не получится, но уже через год по странному стечению обстоятельств он стал полноправным жителем Российской Федерации. Ничего не понимая в страшном круговороте событий, разговорах со странными людьми и выполнении таких же странных поручений, он уснул в квартире Николая Федоровича, а когда проснулся, последний документ, делающий его гражданином России, был уже готов. Хоть Грегори и уверили, что все документы настоящие, он в это никогда не верил. «Люди долгими годами пытаются переехать жить в другую страну, – говорил он, – а я стал гражданином России всего за один год. Не верю».

Но никаких проблем с гражданством не было, а Николай Федорович часто напоминал ему, что он зачем-то понадобился высшим силам, Богу, и именно поэтому его жизнь складывается наилучшим образом. Грегори отвечал ему, что сильно в этом сомневается, но факты говорили сами за себя. У него появилась работа, подходящая ему по силам, крыша над головой и верный друг, помогающий ему всем, чем только можно. Грегори никогда не чувствовал острого голода, высыпался по выходным и, пока жена Николая Федоровича не умерла, был окружен дружелюбной средой, уважающей его и принимающего таким, каким он является.

Жена Николая Федоровича умерла, и все изменилось. Николай Федорович огрубел, ни с кем не разговаривал и, однажды, оставив после себя лишь записку, в которой говорилось, что искать его не следует, куда-то пропал. Он забрал шкатулку с жетонами, которыми Грегори дорожил больше всего на свете, и исчез, заставив бывшего солдата вспомнить, зачем именно он покинул родину и переехал жить в другую страну.

Грегори принялся искать, и поиски, в конечном итоге, привели его в Латин. Как и все происходящее с ним в последнее время, это тоже произошло случайно. Грегори просто бесцельно ехал в поезде на восток, и, будучи уже рядом с Уральскими Горами, вдруг почувствовал что-то, что напомнило о том чувстве, которое снизошло на него в помещении с линиями на стенах во вьетнамском храме. Случилось это в совсем маленьком городке, которого не было даже в расписании поезда. Грегори, повесив на спину рюкзак со всеми своими вещами, вышел из вагона и понял, что прибыл в место, которое долго искал.

Поезд уехал, а он остался…

Почти без денег, без жилья и знакомых, Грегори попал в совершенно незнакомый город, но опять все сложилось так, что он не умер от голода или холода. Грегори без проблем нашел для себя дешевое жилье и вскоре устроился на работу кондуктором на железнодорожном вокзале. На жилье и еду денег хватало, а больше Грегори ничего и не нужно было.

Прошел год, и в него влюбилась молодая девушка, а еще через полгода они сыграли свадьбу. Грегори переехал жить к ней, и никаких трудностей, кроме поисков энергии, скрытой за пеленой, в его жизни не осталось.

Грегори проснулся в холодном поту, но, вспомнив, что война во Вьетнаме уже давно закончилась, успокоился и с любовью обнял свою молодую двадцативосьмилетнюю жену, мирно сопящую на его плече. Был выходной, и часы показывали десять утра.

Грегори встал, оделся, причесал слегка поседевшие после Вьетнама черные волосы и выглянул в окно. Жил он на десятом этаже высокого многоквартирного дома, и почти весь небольшой Латин просматривался с этой высоты. Из квартиры Грегори был виден и асфальтобетонный завод, и спортивный стадион, и несколько больниц, торговых центров и разнообразных образовательных учреждений. Он смотрел на все это через окно, но интереса не испытывал. С недавних пор ощущаемое им чувство ослабло и сконцентрировалось лишь в одном месте – в подвале соседнего дома.

Грегори часто спускался в помещение с начерченными маркером линиями на стенах, но не знал, что нужно делать. Ответ маячил где-то рядом, но постоянно ускользал от него, и Грегори лишь раз за разом безрезультатно исследовал подвал соседнего дома, надеясь хотя бы на малый успех. В отчаянных попытках разузнать хоть что-либо, он обращался в церковь, в старые музеи и библиотеки, но никакой информации не находил и, отчаявшись, решил, что будет просто ждать…

Укушенная нога болела, и кожа под повязкой чесалась, но Дима с этим ничего поделать не мог. Он, лишь иногда уезжая с отцом в ближайший поселок, чтобы ставить уколы от бешенства, днями напролет лежал в кровати и думал.

Алиса уехала обратно в Латин, и с тех пор жизнь Димы в деревне стала скучной и неинтересной. Он понимал это, и оттого боялся.

Пока Алиса была с ним, заботилась о нем и по возможности старалась не покидать его в то время, пока он лежал в кровати, Дима почти не чувствовал боли в ноге и совсем не думал о Николае Федоровиче, который забрал шкатулку, найденную в подвале сарая. Юноша ощущал заботу девушки и неосознанно радовался тому, что она рядом.

Но Алиса уехала вместе со своими родителями, и мысли тяжелым камнем навалились на него. Дима плохо спал и размышлял о старике. Он думал о нем, думал о солдатских жетонах, найденных в подполье сарая, о мгновенном старении дома и цветочного сада Николая Федоровича, о волке и не постаревших иконах. Чем больше он думал, тем загадочнее становилось всё случившееся с ним за последнее время. Перед тем, как встать на ноги, Дима уже не ставил под сомнение то, что Николай Федорович, действительно, живет уже больше двух сотен лет и за всю свою жизнь учувствовал во многих важных для мира войнах.

Выздоровление ноги шло долго и мучительно, но ближе к началу нового учебного года Дима, лишь слегка прихрамывая и ощущая несильную боль в бедре, спокойно ходил, бегал и почти не жаловался на жизнь. После того, как Алиса уехала, за ним ухаживал Андрей Иванович, его отец, и помощь его была куда заботливее, хоть девушка и старалась изо всех сил. Дима не хотел гостить дома долго, ведь в Латине у него осталось много дел, но укус дикого животного заставил его задержаться, поэтому Дима покинул отца только в конце августа, когда погода была еще жаркой и свобода до сих пор правила жизнью, но уже чувствовался холод предстоящей осени и учебы.

Они, Дима и Андрей Иванович, шли к железнодорожной остановке и оба молчали. Отец клял себя за то, что не вмешался в отношения своего сына и Алисы, что не помог девушке, а Диму терзали страшные мысли о том, что он грустит без Алисы. Он успокаивал себя, думая, что это нормально, когда человек грустит по своему другу, но его грусть не была похожа ни на что подобное. В ней перемешалась и тоска, и желание вновь увидеть девушку, прикоснуться к ней и обнять; и стремление поговорить, выразить благодарность; и что-то такое, о чем Дима старался не думать. Лишь малой долей своего сознания он осознавал, что Алиса ему небезразлична, но всячески отказывался принимать это. «Она – мой друг, – оглянувшись на отца, решил он, – Друг, и все!»