- Поэтому, конечно, Кади убежала. Она до сих пор убегает. Ну, не домой. Она села в автобус, идущий туда. Но она все еще бежит от своего чувства к тебе. Так что, я думаю, ты еще не опоздал. Если хочешь доказать, что ты больше, чем просто хорош в постели, и это не какой-то чертов проект, о котором она говорила, то, я думаю, у тебя есть шанс.

- Проект? – с каждым упоминанием я ненавижу это слово все больше и больше. - Она тебе тоже это сказала?

- Да, что-то про бывшую девушку, поведавшую ей о тебе и о проектах, которые ты бросаешь после завершения. Она не хотела оставаться и проверять правда ли это.

- Кади никогда не была проектом, - бормочу я, вцепившись в салфетку, чтобы не пробить стол кулаком.

- Я-то это знаю, но тебе придется потрудиться, чтобы убедить Кади. Она упрямая. Она должна быть такой, потому что те немногие люди, которых эта девушка впустила в свою жизнь, стали полным разочарованием. Из-за этого она может быть крепким орешком.

- Что значит - ее мать умирает? - Вот что меня больше всего волнует на данный момент. Я знаю, что все остальное, сказанное ЛуЭнн, правда. О Кади и ее прошлом. Но мне нужно знать о ее матери.

- Кади придется сказать тебе об этом. Все, что я знаю - она взяла выходные.

Я вздыхаю, зная, что должен быть благодарен за информацию, которую ЛуЭнн дала мне, и не испытывать судьбу.

- Спасибо, ЛуЭнн.

Она улыбается, выпрямляется и приглаживает волосы. Я замечаю, что легкий оттенок розового появляется на ее щеках, когда она прочищает горло.

- Я действительно сказала слишком много. Это не мое дело, но Кади - моя девочка, и я хочу только лучшего для нее.

- Я очень тебе благодарен, правда.

 Я до сих пор не рад, что Кади уехала, но это такое облегчение - знать, что ее отсутствие не имеет ничего общего со мной.

- Не за что. Но могли бы мы сохранить это разговор между нами?

- Конечно.

- Тебе что-нибудь нужно?

- Нет.

Нужно. Мне нужна Кади. Но поговорить с ЛуЭнн – вернее, послушать ЛуЭнн - было более чем полезно.

Это дает мне надежду.

Надежду на то, что у нас с Кади еще есть шанс быть вместе.

После ухода ЛуЭнн я оставляю хорошие чаевые рядом с недопитой чашкой кофе, выхожу из закусочной и иду вниз по тротуару, на ходу доставая свой телефон.

Мои пальцы не могут набрать номер Кади достаточно быстро. До сегодняшнего дня я думал, что звонить ей бесполезно, но теперь  не могу себя остановить. Мне нужно знать, что с ней все хорошо, и поскольку я не могу увидеть ее сейчас, услышать ее голос будет отличной альтернативой.

Телефон звонит с полдюжины раз или больше, а затем автоматический голос сообщает мне, что у человека, которого я пытаюсь вызвать, нет голосовой почты. Конечно, у нее нет. Мы говорим о Кади. У нее даже не было телефона, пока я не дал ей тот, на который сейчас звоню.

Что, если она оставила его в своей квартире?

Что, если она его выбросила после того, как оставила меня в гостинице?

Разочарованно застонав, я подумываю о том, чтобы бросить свой собственный телефон, но быстро беру себя в руки и засовываю его обратно в карман костюма.

- Не заставляй меня ездить по всему Техасу в поисках тебя, Каданс Девис, потому что я это сделаю.

- Простите, сэр? - спрашивает швейцар в моем доме, держа дверь открытой для меня.

- Ничего, Джордж. Просто разговариваю сам с собой.

Он улыбается, прищурившись.

- Я делаю так все время.

Похлопав его по плечу, я прохожу мимо.

- Это признак гениальности. Не позволяйте никому думать иначе.

- Ты сидишь в этом кресле с тех пор, как приехала сюда вчера, - говорит папа, прислонившись к двери спальни.

- Знаю.

- Тебе не кажется, что ты должна поспать или отдохнуть? Прислушайся к тому, кто знает, о чем говорит. Слишком много времени взаперти в этой комнате, и ты начинаешь чувствовать, что тоже умираешь.

Я смотрю на него, снова впитывая его внешность – выраженные морщины, лишние седые волосы - и удивляюсь, как много всего произошло за последние четыре месяца.

- Я в порядке, - говорю ему, обернувшись к постели, где без сознания лежит моя мать.

Прошлой ночью она шевельнула рукой несколько раз, как будто была возбуждена, но глаз не открыла. А рано утром застонала. Я подумала, что ей может быть больно, но через несколько секунд она остановилась. И она выглядит старой, очень-очень старой. В последний раз, когда я видела ее, она была полна жизни, цвет волос такой же, как у меня, и кожа была гладкой…

Одна из вещей, которые я больше всего помню о матери - ее глаза. Они всегда были добры, даже когда ее поступки и слова были противоположными. Не знаю, как они выглядят сейчас, но я бы хотела увидеть их в последний раз, даже если только ради моей памяти.

- У меня есть кое-что, о чем я хочу поговорить с тобой, - зовет отец через плечо, когда идет обратно по коридору.

Посмотрев на мать, я встаю из кресла, потягиваясь, и разминаю тело, чтобы заставить себя идти.

Я действительно долго сидела.

Я не привыкла к этому. Мне привычнее ходить все время, днем и ночью. Обычно я могу присесть, только когда прихожу на ночь домой и иногда, когда мы с ЛуЭнн садимся за поздний обед. Все остальное время я ем стоя.

Это всегда беспокоило Нейтана. Он спрашивал меня, сажусь ли я когда-нибудь во время приема пищи. Я убеждена, что именно поэтому он начал приглашать меня на ужин.

Я скучаю по Нейтану.

Возможно, даже больше, чем день назад.

Что-то в том, что я нахожусь здесь - в доме, где выросла, и в городе, где жила без матери, бросившей меня и отца, который не знал, что делать со своей жизнью после ее ухода – заставляет меня больше скучать по нему.

Я скучаю по ощущению его рядом со мной. Я даже скучаю по тому, как он командует мной. Я скучаю по его беспокойству о том, ужинала я или нет. Я скучаю по тому, как он делает мне бекон. Мне не хватает его рук, его объятий.

Ночью я особенно скучаю по знакомому стуку его сердцебиения, пока он спал. Я лежала с открытыми глазами и часами слушала его. Это было время, когда я могла беспрепятственно смотреть на него. Мне не нужна была причина. Я могла просто впитывать его вместе с его силой, уверенностью и добротой. Это было опьяняюще. Он был как наркотик, но не плохой наркотик, а тот, который заставляет чувствовать себя лучше.

- Присаживайся, - говорит папа, глядя на меня со своего места за кухонным столом.

Я проскальзываю на стул, где всегда сидела, когда мы вместе обедали.

Потянувшись, он хватает со столешницы коробку из-под обуви и кладет ее между нами на стол.

- Твоя мать, - начинает он, но замолкает. - Она любит тебя. Я знаю, в это трудно поверить. Но она любит.

Я не реагирую. Только смотрю на него, размышляя, к чему он ведет.

Прокашлявшись, он продолжает.

- Она не хотела иметь детей. Когда она была моложе, то делала некоторые плохие вещи и всегда говорила, что не хочет приносить ребенка в этот мир. Когда мы забеременели тобой, я думал, что она передумает, – на мгновение он замолкает, и я вижу, как он сортирует свои воспоминания, решая, какими хочет поделиться со мной. - Она сдерживалась какое-то время, но я знал, что она все еще боится. Всегда боялась, что все испортит, облажается с тобой.

Я почти смеюсь над этим, но мне удается сдержаться.

- И она сделала это, - продолжает он, его глаза прикованы к стене напротив. - Но сделала на своих собственных условиях.

Мы сидим в тишине несколько минут. Я чувствую, что должна что-то сказать, но мне нечего сказать по этому поводу. Он знает, что я чувствую. Нет смысла ворошить старое.

- Я всегда думал, она поймет, что оставила позади, и вернется, - признается он.

Я всегда знала, что отец это чувствовал, поэтому заканчиваю за него:

- Но она этого не сделала.

- Нет, не сделала. И я не могу придумать оправдания для нее. Но я просто хочу, чтобы ты знала, она любит тебя по-своему.