Выяснить, что мать, которую я не видела и с которой не общалась много лет, умирает от рака, а отец, с которым я разговариваю раз в несколько недель, заботится о ней, скрывая это от меня четыре месяца, слишком много, чтобы проглотить.
Думаю, отец боялся, что я буду злиться на него за скрытность, но я его не виню, это просто... странно.
В последний раз я видела их обоих вместе в тот день, когда мама ушла от нас с небольшим чемоданом в руках.
Она оставила гормональную девочку-подростка на воспитание отца, который был беспомощен и едва мог позаботиться о себе. Мы никогда ничего не слышали о ней, кроме случайных телефонных звонков с объявлением о том, что она выходит замуж за очередного кавалера.
До сих пор.
Только полное отчаяние могло натолкнуть ее на мысль обратиться к отцу за помощью.
Я всегда подозревала, что отец так никогда и не разлюбил ее, и мать, должно быть, знала это. Он больше ни с кем не встречался после того, как она ушла. Все его дни проходили за работой в гараже. Буквально. Поэтому я не сильно удивлена, что он согласился заботиться о ней.
Он всегда был деликатен, когда дело касалось мамы, и мне грустно знать, что он теряет ее снова и снова.
Поскольку я сама теряю маму второй раз, я не уверена, что чувствую. Я была без нее так долго. И честно говоря, никогда не чувствовала, что она есть у меня, даже когда она жила с нами.
Мне, наконец, удается задремать на несколько минут до того, как автобус подъезжает к станции, и я вскакиваю, когда водитель ударяет по тормозам. Это похоже на массовое переселение, так как каждый сражается за место в центральном проходе. Я хватаю свою сумку и пристраиваюсь за пожилым человеком, который сидел рядом со мной.
Когда я выхожу из автобуса, сразу вспоминаю еще одну причину, почему покинула это место. Долбаная влажность. С ума сойти, как всего четыре часа южнее могут существенно изменить климат, но поверьте, это так. Не требуется много времени, чтобы капельки пота собрались у меня на лбу, и я уверена, что если задержусь здесь, то буду выглядеть как утопленная крыса с вьющимися волосами.
Затеняя рукой глаза от утреннего солнца, я выглядываю своего отца, и когда, наконец, замечаю его, он машет мне. Ностальгия, любовь и намек на вину сплетаются в водоворот внутри меня. Он стоит у своей машины, и мои глаза наполняются слезами, когда я вхожу в его объятия.
- Кади, я так рад тебя видеть. Спасибо, что приехала домой, - говорит он печальным шепотом.
- Привет, папа. Я тоже рада тебя видеть.
Он берет мою сумку и кладет на заднее сидение своего грузовика. Мы примерно в тридцати минутах езды от моего родного города, и я знаю, что нам есть, что сказать друг другу, но когда мы выходим из автовокзала, я пользуюсь моментом, чтобы посмотреть на своего отца.
Он выглядит так же - более или менее - но есть некоторые различия. Морщины более выражены, в волосах прибавилось седины, но не это ранит мое сердце больше всего. Он полностью измотан. Да, отец работал шесть дней в неделю последние двадцать пять лет, но дело не только в этом. Он слишком худой, слишком хрупкий и кажется значительно постарел с того дня, когда я видела его в последний раз. Должно быть, он делает все возможное, чтобы позаботиться о моей матери, игнорируя собственные потребности.
От этого мне грустно, и я злюсь.
Грустно, потому что он так сильно заботится о ком-то, кто не заслуживает этого, а сержусь я потому, что хочу лучшего для него.
- Как тебе живется в Далласе? - спрашивает отец.
Я пожимаю плечами, не желая распространяться о своих делах.
Кроме того, он знает, что я все еще работаю в закусочной, что тут еще сказать?
Наши телефонные разговоры весьма поверхностны, потому что мне никогда не было комфортно делиться с ним чем-то более глубоким. У нас просто никогда не было настолько близких отношений.
- Как обычно, - отвечаю я.
Он понимающе кивает головой и продолжает вести машину. Мой отец - человек немногословный, но могу сказать, что тишина между нами заставляет его нервничать. Он пытается отложить разговор о моей матери.
- Как она? – Мне нужно оторвать пластырь и признать слона в машине.
- Умирает. – Прямо, грубо и печально. В нем никогда не было много притворства, но могу сказать, что он рад покончить с этим.
- Сколько у нее времени?
- Несколько дней... неделя максимум, - говорит он с тяжелым вздохом. - Вот почему я
позвонил тебе. Она не знает. Она не хотела, чтобы ты знала, но я не мог с тобой так поступить. Ты, как никто другой, имеешь право попрощаться с ней. Она должна тебе так много.
Так всегда было между нами. Он знает, какая она мать, и, думаю, ненавидит ее за это, но он так же помнит женщину, в которую влюбился и которая украла его сердце, и не может отпустить эту часть.
- Почему она пришла к тебе? - Я ненавижу то чувство, которое всколыхнул во мне этот вопрос, но в то же время меня бесит, что она поставила отца в такое положение. Она так долго обходилась без нас. Зачем вернулась домой сейчас?
- Ей больше некуда было пойти. Она развелась со своим последним мужем и кочевала с места на место. Невозможно так жить, когда ты не можешь позаботиться даже о себе.
Я вздыхаю, понимая, почему отец так поступил, но все равно мне это не нравится.
Потирая свою грудь, я пытаюсь избавиться от боли.
- Мне кажется, она ждет тебя, - говорит он почти шепотом. - Я знаю, она сказала, что не хочет, чтобы ты приезжала, но думаю, именно это удерживает ее здесь.
Я замерла на пассажирском сиденье, не в состоянии говорить. Я боюсь, что если сделаю это, то буду плакать, а я не хочу плакать.
- Не ожидай слишком много, когда мы доберемся до дома. Она была не в себе последние два дня.
- Ладно, - говорю я, сглатывая комок в горле. Слезы, скопившиеся в уголках глаз, угрожают скатиться. Я не знаю, кто является их причиной – она, он, я... все мы.
- Я привез ее домой из больницы на прошлой неделе. Думал уже тогда позвонить тебе. Прости, что не сделал этого.
- Все нормально.
- Нет, это не так, - говорит отец сердито, его слова пропитаны усталостью и многолетней горечью. - Я не должен был позволять ей командовать. Я просто не знал, что делать. Она появилась из ниоткуда и выглядела так, будто смерть уже стучится в ее дверь. Я…
- Папа, все в порядке, - я останавливаю его, потому что все действительно в порядке. Я не знаю почему, но это так, и не хочу, чтобы он терзал себя. Потянувшись, я кладу руки поверх его и сжимаю сухую кожу.
Следующие двадцать пять минут мы едем в тишине, пока не раздается хруст гравия под колесами старого грузовика. Я замечаю серый автомобиль на дороге, но папа отвечает даже прежде, чем я спрашиваю.
- Хоспис, - говорит он. - Они приезжают два раза в день. Я убедился, что они останутся, пока я съезжу забрать тебя.
Я только киваю головой и прочищаю горло, когда выхожу из машины, нервы наводняют мое тело.
* * *
Я уже переживала смерть. Брат моего лучшего друга погиб в автокатастрофе, когда мне было четырнадцать. На следующий год от сердечного приступа скончался единственный брат моего отца.
Я также потеряла оба комплекта бабушек и дедушек и двух собак. Но не думаю, что мы когда-либо будем готовы к ней, даже когда это происходит прямо перед нами, с матерью, которую не видела уже десять лет.
Она не знает, что я плакала перед сном в течение недели после ее ухода.
Она не знает, что через месяц у меня начались месячные, и я использовала два рулона туалетной бумаги, прежде чем набралась достаточно смелости, чтобы попросить папу отвезти меня в магазин.
Она не знает, что я ждала, пока мне исполнится семнадцать, чтобы поцеловать мальчика.
Или что я потеряла девственность через две недели после этого.
Она ничего не знает обо мне.
Я не уверена, может ли она слышать меня, но теперь, когда у меня есть ее безраздельное внимание, я расскажу ей все, что она пропустила. Она заслуживает знать. И я заслуживаю шанса сказать ей.
