Значит, не все еще потеряно?
Я набрала номер сотового: «Аппарат абонента выключен» и так далее. Позвонила домой. «Рюшик еще не вернулся», — ответила Кассандра Антониновна. Она, похоже, не узнала мой голос. На всякий случай отправила SMS-сообщение: «Рюрик, пожалуйста, позвони. Тикки». Отчета о доставке не последовало.
Все, что мне теперь оставалось, это ехать домой.
Дома, увидев себя в зеркале, я первым делом отправилась в ванную — смыть остатки косметики. Никакая тушь, даже суперстойкая, не выдержит нескольких часов почти непрерывного плача. Хорошо, что после возвращения в офис я не выходила из своего кабинета.
Умывшись, сразу пошла в Интернет. «Приват» был пуст. Оставив открытыми оба сайта — вдруг кто-то из них все-таки объявится, — я прилегла.
Внезапно меня будто что-то толкнуло. Я повернула голову и тут же вскочила: на экране появились строки:
Не может быть, чтобы все совпало.
Не ходят вместе зима и лето.
Все, что звенело и расцветало,
Забыто, выстужено, отпето.
Он возвращается с первым ливнем.
Она чуть раньше уйдет под вечер
По талым водам. Все время мимо.
Едва ли сбудется эта встреча.
По бездорожью — не оглянуться.
Едва ли зов долетит сквозь вьюгу.
Следы вот разве пересекутся —
И вновь хожденье вдвоем по кругу.
Магнитной стрелкой — на юг — на север,
Туда — обратно топтать пунктиры.
Но это разные направленья,
Противовесы-ориентиры.
И будет стужа. Мотив приманкой,
Но ветер звуки собьет ладошкой.
Она придет со своей шарманкой,
И он уйдет со своей гармошкой.
Ощущение непоправимого оглушило меня. Только я начала думать, что не все еще потеряно… А вот теперь, кажется, все. Предыдущее его стихотворение, найденное в зеленой тетрадке, пульсировало как живая, кровоточащая рана. А это было безжизненно, как некролог. Хуже — как эпитафия. Рюрик словно ставил им точку.
Что же делать? Отвечать поздно — «приват» пуст.
Сцепив зубы, я еще раз позвонила Кассандре Антониновне. Нет.
Я судорожно соображала. Почему-то представить себе Снегова сидящим в Интернет-кафе упорно не получалось. Значит… Остается одно, он сейчас на работе! Я заметалась по квартире, путаясь в рукавах плаща. Отчетливо осознала: не успею!
И в этот момент в дверь позвонили. Безумная алогичная надежда подбросила меня на месте. Я распахнула дверь.
— Вечер добрый, Людмила Прокофьевна! — На пороге стоял Ясенев. — А я вот вам саженцев привез. — Он протягивал мне укутанный в полиэтилен кулек. В голосе его звучала легкая укоризна.
После секундного разочарования я поняла: Ясенев был вторым в мире человеком, которого я сейчас была рада видеть.
— Глеб Евсеич, голубчик! — Я чуть на шею ему не бросилась. — К черту саженцы! Умоляю вас, скорей на работу! Не откажите в спасении!
Ясенев отставил кулек в угол:
— Поехали.
Уже в машине я с ужасом вспомнила, надо было оставить в «привате» сообщение — вдруг он заглянет туда еще раз? Почему я не сделала этого сразу? («Не успею, не успею!» — билось в голове.)
«Рюрик, ты только не уходи! — мысленно заклинала я. — Только дождись меня, пожалуйста, только не уходи!»
Обожгла страшная мысль, да его, наверное, давно там и нет; с чего я вообще взяла, что он там?!
«Рюричек, милый, пожалуйста — подожди! Рюрик!..»
Представить невозможно, что еще недавно мне не нравилось его имя! Да ведь это лучшее имя, какое я встречала за всю свою жизнь!
Ясенев как ястреб несся по вечернему Питеру. Потрясающий человек! Он не задал ни единого вопроса. Через десять минут машина резко затормозила у подъезда нашего офиса.
— Глеб Евсеич, я ваш вечный должник! — крикнула я, выскакивая из машины.
Поднимаясь по лестнице, я почувствовала, каким гулким стало пространство. Сердце разносило грудную клетку.
Дверь офиса открыта. Я остановилась, выдохнула и вошла.
В кабинете Снегова горел свет. Я приблизилась. Рюрик сидел неподвижно, устремив невидящий взгляд в потолок. Услышав шорох, он поднял голову. Во взгляде его что-то затеплилось. Я шагнула к нему — и он поднялся мне навстречу.
Меня затрясло. Ощущая жгучую смесь бешенства и облегчения, я медленно подошла, яростно, неотрывно глядя в глаза. Подойдя почти вплотную, остановилась, судорожной хваткой вцепилась в лацканы его пиджака и притянула к себе — так, что мы чуть не соприкасались лицами:
— Я тебе покажу «И он уйдет со своей гармошкой»!..
«МЫ С ТОБОЙ ОДНИМ УКРЫТЫ НЕБОМ»
Побелевшими пальцами я намертво держала его, раскачиваясь и порой пытаясь встряхнуть. Борясь с желанием одновременно придушить и зацеловать насмерть, я плохо понимала, что говорю:
— Я тебя никуда больше не отпущу. Слышишь? Никуда! Ни на шаг! — Рыдания подступали к горлу и прорывались наружу вперемешку с выкриками. — Как ты мог? Эти два дня… Я тебя искала… Ты где вообще был? Ты обо мне подумал? О себе подумал? Как ты без меня… Я тебе… Я тебя…
В голос зарыдав, я вжалась в него лицом. И только тут ощутила, что меня давно уже бережно обнимают его руки.
— Ну что ты, маленький, что ты… — Голос был бесконечно заботливым и усталым.
— Я… — всхлипывая, непослушными губами силилась выговорить все сразу. — Я…
— Тихо, родная, тихо… — Он крепче прижал меня к себе, поглаживая по голове. — Все хорошо, успокойся…
— Правда? — Я подняла голову, с надеждой вглядываясь в его лицо.
Он отвел прядку с моего лба:
— Правда.
Я закрыла глаза.
— Прости меня.
Невесомые горячие прикосновения к сомкнутым векам, к одному, к другому. Прерывистый шепот:
— Тикки… За что?
— За все…
Он тихо рассмеялся. Я удивленно открыла глаза: сквозь измученное лицо, на котором тенью лежала вся тяжесть предыдущих дней, явственно проступала мягкая ирония Бродяги.
— Нет, малыш, так не пойдет… За все — это слишком много. Давай сделаем по-другому: за половину всего я прощу тебя сразу, а за остальное ты отчитаешься по пунктам. Потом. Если захочешь… А там уж видно будет.
Счастливо засмеявшись, я, все еще всхлипывая, начала:
— По некоторым пунктам очень хочу отчитаться прямо сейчас. Можно? — Он кивнул. — Во-первых, твое заявление я, разумеется, не подпишу. Во-вторых, раз уж ты доверил мне на хранение настолько важный документ, как долговое обязательство, я решила, что теперь у тебя нет от меня секретов, и устроила в твоем кабинете обыск. Стихи — извини — реквизировала.
Рюрик резко покраснел, заморгал, затем поднял на меня глаза и, стремительно бледнея, спросил:
— И?..
Я притянула его к себе, бесконечную секунду смотрела в глаза.
— Я люблю тебя.
Мы оба застыли. И все вокруг словно остановилось. Даже время… Нет, время вообще перестало существовать.
Потом Рюрик преодолел разделяющие нас пару сантиметров и начал целовать меня. Я ответила — так, словно он вот-вот должен исчезнуть, истаять струйкой тумана. Его руки, как когда-то, были сомкнуты за моей спиной — я снова была «в домике».
Сквозь ощущение полной растворенности пробивался легкий дискомфорт. Чуть отстранившись, я поняла, что по-прежнему держу лацканы его пиджака сведенными пальцами. И не могу выпустить.
Рюрик проследил за моим взглядом, высвободил одну руку, другой продолжая обнимать меня, и, ласково улыбаясь, осторожно, по одному, отцепил мои пальцы. Я немедленно обвила его освободившимися руками и прижалась щекой к влажной рубашке:
