— И что же вы, если не секрет, обо всем этом думаете? — спросила она меня, помешивая ложечкой в чашке.

Я пожала плечами:

— Не знаю, что и думать, Анна Федоровна.

— И тем не менее?..

— Ну, в данной ситуации ничего нельзя сказать однозначно, — осторожно начала я, тщательно подбирая слова. — Но в первую очередь, безусловно, подобный прокол конторы бросает тень на юриста.

— То есть вы склонны более доверять Анатолию Эдуардовичу? — уточнила Анна Федоровна, словно размышляя о чем-то своем.

Я вздохнула.

— Пока не знаю. Будем искать…

Анна Федоровна посмотрела с сожалением, легонько коснулась моего плеча:

— Сдается мне, деточка, вы не там ищете. — И вышла.

Озадаченная, я осталась стоять посреди кухни, глядя ей вслед. Повернувшись к столу, я увидела чашку Анны Федоровны, она осталась нетронутой.

А если вдуматься, Анна Федоровна не одинока, взяв сторону Снегова в этой истории — большинство сотрудников, похоже, придерживается того же мнения, что и она. Только Козлов пребывает в полной растерянности, не в силах никого заподозрить. Несмотря на солидный возраст, он уверен, что среди его знакомых не может оказаться непорядочных людей.

Дотащившись до дома, я быстро и без настроения сообразила некое подобие ужина, сжевала его и устроилась на диване, по уши завернувшись в пушистый плед. Мне предстояло в последний раз обдумать сложившуюся ситуацию и принять наконец решение.

Замечательно теперь будет выглядеть мое гипотетическое увольнение: довела агентство до ручки, спровоцировала скандал и сбежала. Как крыса с корабля. «Чем это ты его, интересно, спровоцировала?» — въедливо спросил внутренний голос. «Попустительством, моя радость, попустительством!» — сурово ответила я. Не знаю уж, в чем оно проявлялось, но раз в подведомственном мне учреждении произошло что-то подобное, все равно я виновата — так или иначе.

Ситуация складывается отвратительная. А мне ведь еще предстоит, наверное, как-то разбираться с виновными. Но кто все-таки виновен — Снегов или Лисянский?

Вспомнился вчерашний разговор с Бродягой. Интуиция, ощущения, голос сердца! Я прислушалась. Ощущения говорили мне, что Снегов не виноват. А про Лисянского они просто молчали как зарезанные. Но поверить, что он в лицо обманывал, уверяя в своей невиновности, было выше моих сил.

А что там насчет логики? Слова Лисянского и Снегова прямо противоречили друг другу — значит, как ни крутись, а один из них говорит заведомую неправду.

Ошибка, нестыковка? Вряд ли. Мог Лисянский перепутать, представив Снегову папку по другой сделке? Нет, в этот период на стадии оформления у него была только одна квартира — я проверяла. Мог он забыть отдать документы на проверку? Нет, он уверял, что помнит, как отдавал их. Могло ему, наконец, показаться, что он уже ходил к Снегову? Конечно, нет, с головой у Лисянского всегда было хорошо.

А мог ли Снегов забыть, как Лисянский приносил ему папку? В принципе это более вероятно — но только не с нашим Снеговым. Этот человек никогда не упускает из внимания ничего, что касается работы. Могли документы проваляться у него на столе достаточно долго, чтобы можно было счесть, что все проверено? Исключено, на столе у Снегова царит абсолютный порядок, каждый вечер все документы сортируются и отправляются в соответствующий ящик. Мог ли он небрежно проверить документы или вовсе не проверять их, посчитав, что они в порядке? Скорее верблюд пройдет через игольное ушко… Снегов и небрежность — две вещи несовместные.

Итак, ответы «нет», «нет» и «нет» — всего этого быть не могло. Понять, кто говорит неправду, я даже не пыталась — затея заведомо безнадежная. Как верно заметил Бродяга, знать все факты нам не дано, того же, что есть, явно недостаточно. Ну и какой я после этого директор?

За окном темнело, дождь постукивал в стекло, делать ничего не хотелось. Завтрашний разговор с гендиректором нависал дамокловым мечом.

Лучшее, что я могла сделать, это лечь и уснуть. Тоскливо-то как! Хоть засни и не просыпайся. Даже идти в Интернет не хотелось. О чем я могу сейчас говорить? Бродяга, конечно, утешит, наговорит милой ерунды, но я и так последнее время позволяю себе слишком много слабостей.

Зарывшись в одеяло, я еще раз вспомнила последний разговор в привате. Бродяга, Бродяга! Что бы я без тебя делала? То есть без вас, конечно, поправилась я. Новый облик моего старого виртуального знакомца зацепил меня гораздо сильнее, чем я ожидала. Это было так неожиданно — услышать, как ирония в речах Бродяги исчезает, сменяясь вдумчивостью и глубиной.

Неожиданно и… волнующе. Он говорил суровые вещи — но сколько участия было в его словах!

В который раз с ужасом ощутила: это самый близкий мне человек. Я знаю его тысячу лет — и честное слово, мне кажется, что мы не раз встречались вживую. Мне почти помнятся бессчетные разговоры за чашечкой кофе в маленьких уютных забегаловках… Разговоры, которых не было.

Пронзило: кто я для него?

И еще одна мысль — не новая, но давно не навещавшая меня — окончательно обнажила всю иллюзорность моей личной жизни. Как там говорил Бродяга? «В любой момент все может оказаться не таким, как мы привыкли видеть». Перспектива нарисовалась с небывалой отчетливостью: однажды я выйду на форум — и не найду там Бродягу-Профессора. Никогда больше не найду. И даже не узнать будет, почему…

Захотелось плакать. Что-то нервы у меня последнее время никуда не годятся. Устала, устала! Бродяга прав — нельзя все время опираться только на себя, сил не хватит. Весь ужас в том, что кроме него, опереться мне вообще не на кого. Да и силы, похоже, на исходе.

Ах, как мне нужен отпуск!..

— Людмила Прокофьевна, мне нужно с вами поговорить.

— Заходите, Рюрик Вениаминович.

Снегов был более обычного угрюм. Я ощутила смесь удивления и разочарования: неужели за аферой и впрямь стоит он? С таким видом, наверное, в милицию сдаваться приходят. И все-таки странно… Что-то не сходится.

Снегов, конечно, субъект непростой, так сразу в нем не разобраться, и за последние месяцы он показал себя весьма неоднозначно… Но ни в одном проявлении я не могла увидеть человека, способного на обман. Собственно, главным доводом против него было отсутствие доводов «за». В нашей ситуации по-другому и быть не может… Я не знала, кому из запятнанных подозрением тяжелее. Потому что не понимала, кто виноват. Такая вот абсурдная логика вещей: тому, на ком, помимо тяжести подозрений, лежит еще и тяжесть вины, могло быть легче. Тот же, кто знал о своей невиновности — и при этом об абсолютной невозможности оправдаться… Едва ли чистая совесть способна полностью утешить человека, увязшего в омерзительной и унизительной беспомощности.

Вот мы и пришли к тому, с чего начали: угнетенный вид юриста мог объясняться чем угодно. Он между тем занял кресло для посетителей и посматривал на меня с привычным неодобрением.

— Слушаю вас.

— Людмила Прокофьевна, я тут подумал о ситуации с семейством Перовых.

— Неудивительно… Я вот тоже о ней думаю.

— Наша часть проблемы распадается на несколько частей помельче. У агентства, как мы оба знаем, сейчас нет достаточных резервных средств. Но денежная компенсация клиента и не устроит. Перову в качестве возмещения ущерба надо предоставить другую квартиру.

— Рюрик Вениаминович, голубчик, да где ж мы ее возьмем! — Я раздраженно всплеснула руками. — Будь у меня собственная «левая» квартира, про запас, так сказать, я бы уже и ее с радостью отдала! Даже если б у нас нашлись нужные средства — страшно представить, сколько времени уйдет на поиск подходящего варианта и оформление документов! А Перов в отчаянии, у него со дня на день семья приедет, ему срочно нужно куда-то вселить четверых человек плюс он пятый, понимаете — сроч-но!

Снегов тяжело вздохнул.

— Видите ли, Людмила Прокофьевна… — сказал он, хмурясь. — Я подыскивал жилье… Мои обстоятельства… Впрочем, они тут не при чем. Словом, у меня есть в данный момент квартира. Моя собственная, пока пустующая, в состоянии ремонта. Правда, однокомнатная, — но в совокупности она и двухкомнатная Гловача по цене равны четырехкомнатной, указанной в договоре. Если ситуация настолько критична — а она, насколько я понимаю, именно такова, — мы можем вселить семейство клиента туда, а бумаги оформить позже. Возможно, этот вариант устроит их даже больше — ведь там, насколько я помню, родители… Это позволит растянуть решение проблемы во времени. Клиент получит недостающую жилплощадь, чем инцидент будет исчерпан. А финансовый вопрос, таким образом, можно будет решать по частям.