Нет уж, господа звездецы!
А впрочем, постойте, постойте… Где там, Кассандра Антониновна, расположены ваши карстовые пещеры? Афганистан?..
Мила, ты тормоз! Между Питером и Афганистаном три часовых пояса… То есть вообще-то от двух до четырех, но в интересующей нас точке… Раз Снегов родился не в Питере, значит, и космический резонанс должен быть другим!
Первое, о чем я вспомнила, проснувшись — это о том, какой сегодня день. Решимость дрожала внутри меня натянутой стрункой.
Бродяга был прав, говоря, что внутри каждого из нас звучит целый хор голосов. Возможно, кому-то хоть один из них и может служить оракулом. Мой же «основной» внутренний голос был существом глупым, трусливым и закомплексованным. Только я вышла из дома, как он робко и опасливо зашептал: «И все же это Снегов. Человек, которого ты, как выяснилось, совсем не знаешь! Опомнись, подумай, пока не поздно». «Я обещала тебе ни во что не вмешиваться? — спросила я у него. — Так вот: я тебя обманула!»
Встретившись утром, я поздоровалась со Снеговым вежливо и прохладно — как обычно. И глядя, как он уходит, снова не могла поверить себе. Составив вчера новый гороскоп, я обнаружила у Снегова по отношению к себе жребий Любви. Это казалось едва ли не более невероятным, чем прежний результат, хотя и обнадеживало.
Но раздумывать уже поздно. Весь день я ловила каждый шорох из соседнего кабинета. Время было медленным и напряженным.
В середине дня я не выдержала и отправилась караулить форумы. Бродяга отсутствовал, а вот Профессор был на месте и методично разносил творения очередного новобранца. Я робко постучалась в «приват».
ТУУ-ТИККИ: Добрый день, Профессор. Может, оставите от несчастного хоть кусочек?
ПРОФЕССОР: Разве что рожки да ножки. Вам хватит?
ТУУ-ТИККИ: Вообще-то я заинтересована не в нем, а в вас.
ПРОФЕССОР: Хорошо, пусть считает, что ему повезло. У вас что-то случилось?
ТУУ-ТИККИ: Не могу сказать, что ничего не случилось.
ПРОФЕССОР: Тикки, вы знаете, я всегда готов вас выслушать.
ТУУ-ТИККИ: Вряд ли я знаю такие слова, Профессор.
ПРОФЕССОР: Попробуйте стихами. А я помогу. Правда, Тикки, что-то давно мы с вами не говорили высоким стилем.
ТУУ-ТИККИ: В самом деле. Хорошо, давайте попробуем.
Глухими заборами да за город выбраться,
Дремучими борами — ни сбиться, ни вырваться;
Желание наглое — хоть насмерть, да свидеться;
Не выстоять — надвое располовиниться.
ПРОФЕССОР:
Не выстоять — значит, ночами морозными.
Разбить свое имя в осколки меж соснами.
Воспрянуть — стать вровень
с столетьями грозными;
Не выстоять — кануть под синими звездами.
ТУУ-ТИККИ:
Не вспомнить — и значит, слова затаенные
Останутся в горле непроизнесенные;
И значит, колодцы бездонные памяти
Камнями завалены; значит, на паперти
Стоять тебе, нищему, с ладонью дрожащею,
Протянутой жалко — дорога пропащего,
Дорога свернувшего в сень безопасную,
Забывшего ночь путеводную ясную.
ПРОФЕССОР:
Оставив сомненья, не верь эзотерикам.
Дорога моя пробирается берегом,
Рекой, островинами травомохнатыми,
Гремящими, шепчущими перекатами.
Поспешно — но ты не смотри укоризненно;
Борьба неизбежна, и все же прижизненно
И небо, что выше и цели, и истины,
И черные кедры с ветвями пушистыми.
ТУУ-ТИККИ:
Чье прошлое тощей собакою брошенной
Все следом таскается тенью непрошеной,
Тому, проклиная судьбу окаянную,
В потемках сырых прозябать безымянному.
ПРОФЕССОР:
Но тот, кто, внимая невнятному голосу,
Рискнет пересечь пограничную полосу,
Сквозь мшистые гати, болото горячее,
Минуя дуплистое дерево зрячее —
Ему, уходящему в черные заросли,
Да сбудутся самые смелые замыслы,
Да высветит память блужданья и тьму,
Да будет любовь оберегом ему.
ТУУ-ТИККИ: Ох… Если бы это была дуэль на стихах, вы победили бы, Профессор.
ПРОФЕССОР: Бог с вами, Тикки! Стать против вас? — неважно, вооружившись клинком или словом… Нет, это немыслимо. Так о какой победе вы говорите?
ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Профессор, у меня и в мыслях не было вызывать вас к барьеру.
ПРОФЕССОР: У вас бы это и не получилось.
ТУУ-ТИККИ: Рада слышать. Спасибо за стихи. Мне нужно идти.
ПРОФЕССОР: Будьте счастливы, Тикки.
ТУУ-ТИККИ: Ну, если вы этого хотите…
ЗАЧЕМ ТАК МНОГО МНЕ ОДНОЙ?
Народ потихоньку расползался по домам — и чем меньше оставалось людей, тем страшнее мне становилось. Весь день в голове крутились строчки: «Боже! Решение все-таки принято, дьявол его забери».
Вчера все выглядело ясным и правильным, но теперь, оказавшись перед реальной угрозой претворения своего плана в жизнь, я заколебалась. А что, если я все же ошибаюсь? Если это не он, если мне все показалось, приснилось, придумалось?.. Что тогда скажет Снегов? Я услышала его участливый голос: «Людмила Прокофьевна, у вас крыша поехала?» Как знать, Рюрик Вениаминович, как знать — может, и поехала.
А пусть даже и он — что тогда? О чем буду я с ним говорить? Оказавшись моим виртуальным собеседником, он не перестанет от этого быть Снеговым. И еще неизвестно, между прочим, как он отреагирует, узнав, что его Тикки зовут столь прозаично: «Людмила Прокофьевна».
«Так! — оборвала я себя. — Хватит клеить отмазки! Коль скоро Снегов и есть Бродяга, он наверняка понял все гораздо раньше тебя. То есть меня. И вообще: все это ты уже говорила. Вчера. И раз уж решила — иди». Легко сказать «иди». А если мне страшно? Одно дело обличать Бродягу на форуме, когда ты надежно отгорожена своим семнадцатидюймовым монитором — и совсем другое вот так, когда нельзя в любой момент выйти из Нета, и спрятаться в случае чего тоже некуда.
Как решительна была я тогда! «Вот вы и попались, Штирлиц»; «Двойной жизнью живете, товарищ!» А сейчас? Внутри что-то непрерывно дрожит. Ах, была не была, не до утра же мне тут вести диалоги с внутренним голосом!
Остальные уже разошлись. Чувствуя себя преглупо, я зачем-то сделала вид, что собираюсь и ухожу. Заперла кабинет, строевым шагом прошагала до входа, хлопнула дверью. Подождала, затаившись (нет, идиотизм все-таки!), сделала пару шагов и снова остановилась.
Дверь кабинета Снегова полуоткрыта. «Решайся! — А вдруг это не он? — Решайся!» Я помедлила, потом тихонько подошла (хорошо, что полы у нас не скрипят) — и замерла в дверях, опершись о косяк и не в силах перебороть волнение.
Снегов не заметил моего вторжения. Он сидел за столом, неспешно что-то чертил на листе бумаги (ручаюсь, это не имело к работе даже отдаленного отношения) и вдумчиво созерцал результат. А на лице его было выражение мягкой печали… Нет, это был не Снегов — это был Бродяга… или Профессор… или они оба. И как этого я раньше не видела? Совладав с непослушным голосом, я еле слышно позвала:
