К моему удивлению, он зло развернулся:

— Мне безразлично, что вы обо мне думаете. Если для вас это так важно — можете завтра меня уволить. Но сейчас вы выпьете чаю и поедите. И не спорьте, все равно не получится — уж поверьте мне.

Я посмотрела на его ожесточенно нахмуренное лицо и поверила: не получится. Непонятно только, почему он вдруг так разозлился. Вроде бы я не сказала ничего плохого. А впрочем, все равно.

Сев за кухонный стол, я отрешенно наблюдала, как он деловито ополаскивает заварник, ищет соль, что-то передвигает…

Вскоре по квартире разнесся непередаваемый аромат жареной рыбки. Я потихоньку включилась в процесс, нарезала хлеб и салатик. Снегов на мои манипуляции с ножом поглядывал бдительно, но молчал.

Когда обед — если, конечно, обед может быть в одиннадцатом часу ночи (а впрочем, неважно: в любом случае еда впитывалась организмом без следа еще при глотании, не доходя до желудка), подошел к концу, Снегов о чем-то спросил меня. Убейте — не помню, о чем. Своего ответа тоже не помню — помню только, что был он развернутым. В себя я пришла около трех, когда поток слов начал иссякать. Мы все так же сидели за столом, и я цепко сжимала руку Снегова. Он смотрел на меня внимательно, видимо, ожидая, что еще я скажу. Смутившись, я выпустила его пальцы (ужасно хотелось сделать это незаметно, но увы!), сбивчиво проговорила:

— Извините, Рюрик Вениаминович, я совсем вас заговорила. А у вас ведь, наверное, были свои планы.

— Нет, что вы, я как раз никуда не спешу.

Показалось мне или правда тончайшая ирония промелькнула в его словах?

Я виновато улыбнулась:

— Ну, куда-либо спешить уже в любом случае поздно.

Я постелила в гостевой и отправила Снегова спать.

Самой же мне не спалось. Страшная вещь одиночество! Стоит чуть-чуть утратить контроль над собой — и вот малейший камешек взывает целый обвал. Мне было чудовищно стыдно. Три часа безостановочно грузить человека совершенно ненужными ему вещами! Кажется, я взахлеб рассказывала что-то об отце, о своем безоблачном детстве и взаимоотношениях с миром.

Наконец заснула и я.

Утром, уже уходя, Снегов выразил надежду, что все у меня образуется. Я еще раз поблагодарила его.

— Да, вы позволите взять? — Он кивнул на томик Лу. — Не успел дочитать.

Я улыбнулась.

— Конечно, Рюрик Вениаминович.

Возможность выговориться, долгий сон и душистые травки сделали свое дело: в понедельник я была готова с новыми силами встретить рабочую неделю. Усевшись за родной стол, я принялась пересматривать свежую стопку бумаг, принесенных Мишенькой. Первый же документ вызвал мое недоумение. Не вникая как следует, я для начала вызвала своего секретаря.

— Объясните, Миша, что это?

— Документы по квартире на Грызуна, — осторожно ответил Миша.

Мне не понравилось, как он при этом посмотрел на меня.

— Где? — Что за дурацкое название…

— Ой, ну то есть на улице солдата Корзуна.

Такой сделки я не помнила.

— А почему не указано, кто занимается?

Мишенька испуганно уставился на меня.

— Так… Людмила Прокофьевна… Это же по сделке с Перовым квартира. Вы же сами вчера, то есть в пятницу… долговое обязательство подписали…

— Что-о?!

— И оф-формить велели…

Долговое обязательство? Я пробежала документ глазами. Да, действительно, выдано агентством «Шанс» Снегову Рюрику Вениаминовичу. Подпись моя. Та-ак… Хотелось бы знать, что еще я тут наработала.

— Миша, мне нужны все документы за пятницу. И пусть меня никто не беспокоит.

Слава богу, больше никаких особенных сюрпризов я не обнаружила. Зато через пару часов позвонила мама. Отец пришел в себя, и врачи обещают, что дело медленно, но верно идет на поправку. Можно жить дальше.

Когда я вышла из кабинета, Мишенька доложил, что в офисе успели побывать чуть ли не все сотрудники, но буквально каждый проносился метеором и отбывал в своем направлении. Ольга Николаевна, в частности, отправилась с приглашенным на разовую работу юристом в регистрационную палату — дабы на месте перепроверить ситуацию по нашей скандальной сделке. Юрист этот, будучи плотно задействован по основному месту работы, сам назначил время встречи, причем в последний момент. Анечка в РОНО, Мари собирается бежать на коллективный показ, остальные кто где.

Словно подтверждая его слова, Мари вышла из кухни, поздоровалась и направилась к выходу — но по дороге автоматически взяла трубку звякнувшего телефона:

— Агентство «Шанс»…

Прикрыв ладонью микрофон, она обернулась к Мишеньке и невинно вопросила, играя чертиками в глазах:

— Это кто тут у нас Михаил Израилевич?

Ответив ей лишь укоризненным взглядом, Мишенька отобрал трубку и получил в нагрузку прощальный поцелуй, побагровев до полупрозрачности. Однако!

— Да! Как, прямо сейчас? Ой, нет!.. И что — больше некому?… Ну тогда… — Он отчаянно и бегло глянул на меня. — Полчаса подождешь? Постараюсь, конечно.

Положив трубку, он растерянно спросил:

— Людмила Прокофьевна, может, вы придумаете, кому можно перепоручить одно дельце…

Оказалось, что минут сорок назад, когда в конторе, не считая меня, пребывали только Мишенька и Ольга Николаевна, на мобильник последней поступило сообщение, с которым она тут же ознакомила единственного, кто оказался под рукой.

— Миша, беда! Мой, как вы однажды выразились, любимый однокорытник до глубокого вечера увяз в переговорах с пострадавшим в той сделке на Ленинском проспекте. А у него, если помните, маменька. Так вот, если ее не удастся нейтрализовать, она через пару часов начнет обрывать ему телефон. Отключиться он не может, поскольку ждет важной информации, а прерывать сегодняшнюю встречу разборками с мамой тоже не может себе позволить. Я бы взяла ее на себя — нам уже приходилось общаться, — но мне пора убегать, и не уверена, что освобожусь к нужному времени. Мишенька, порадей за контору, а? Я напишу адрес — съезди, пожалуйста, успокой старушку. Главное — ни в коем случае не подпускать к телефону. Зовут ее Кассандра Антониновна.

Мишенька не без трепета согласился, а теперь оказалось, что некому везти в роддом родственницу, раньше времени неизвестно с чего вздумавшую рожать…

— Давайте бумажку и бегите, — прервала я поток панических излияний.

Проспект Ветеранов пересекал множество идиллически зеленых улочек с грозными милитаристическими названиями. Помнится, на одной из них, а именно на улице Солдата Корзуна, располагалась квартира, одолженная агентству Снеговым. А неподалеку, на улице Партизана Германа, обитают, стало быть, Лисянский с матерью.

Отыскав перекресток Ветеранов и Партизана Германа, я вытащила из сумочки изъятый у Мишеньки помятый листок — освежить в памяти адрес и имя хозяйки…

Неприятно вступать в контакт с человеком, о котором довелось узнать много лишнего, по преимуществу плохого. С другой стороны, теперь я сумею предстать во всеоружии и начать с домашних заготовок. Трудно угадать наверняка, что окажется сильнее в женщине, прикованной к инвалидному креслу и давно лишенной нормального общения, — разумная осторожность или желание поговорить. Требуется, чтобы победило второе. Следовательно, впечатление я должна произвести безобидное, но интригующее.

Нажав на кнопку звонка, я приготовилась ждать. И не ошиблась — не знай я наверняка, что хозяйке негде больше быть, кроме как дома, решила бы, что мне давно пора уходить. Затем дверь все-таки приоткрылась — на длину цепочки.

— Кассандра Антониновна? — обратилась я к девически ясному зеленому глазу в образовавшейся щели.

Молчание стало мне ответом, но не обескуражило: все шло согласно плану. Я решительно продолжила:

— Здравствуйте. Я коллега вашего сына. Так получилось, что сегодня часов до десяти вечера он не сумеет вам позвонить, поскольку будет плотно занят на выезде и одновременно в важных телефонных переговорах. Он попросил Ольгу Николаевну зайти к вам и все объяснить, но ей в последний момент пришлось заняться разрешением авральной ситуации по своему профилю. У нас в конторе сейчас не самый легкий период, знаете ли… Так вот, Ольга Николаевна вынуждена была обратиться ко мне — с тем, чтобы я, раз уж мне все равно по пути, заменила ее и ответила на все ваши вопросы. Если они у вас, конечно, возникнут.