Я наконец-то осознала, что сегодня его энтузиазм отдает чем-то нездоровым, изрядно меня раздражая. И не сдержала язвительной нотки:

— Инициатива наказуема, Анатолий Эдуардович. Идея ваша, вот и покажите коллективу пример.

— С превеликим удовольствием. — Он, кажется, не заметил иронии. — Я — Кристофер Робин, разумеется!

— И вовсе даже не разумеется! — медовым голоском пропела Мари. — Ну какой из вас Кристофер Робин? Если вы запамятовали, это мальчик, который таскал Винни-Пуха за ногу, бумкая головой по ступенькам. Не своей головой, что характерно. А поскольку кандидатура Винни-Пуха самоочевидна и дебатов не вызывает…

— А чего я-то сразу!.. — басовито пробормотал Мишенька, вновь обнаруживая себя в эпицентре внимания.

— …то еще вопрос вопросов, кто из вас кого в случае нужды протащит головой по ступенькам.

— А по-моему, даже и не вопрос! — рассудительно заметил Глеб Евсеевич.

У Мишеньки засветились в темноте уши.

— Ты — Тигра! — вдруг подала голос Марточка, ткнув пальцем в Лисянского.

— Устами младенца глаголет истина! — обрадовалась Мари.

— Эх, Машенька…

Мари с хорошим замахом хлопнула коллегу по плечу:

— Так и быть, Анатоль. Только для вас — Мария Авенировна.

Лисянский посмотрел на нее с укоризной, тряхнул плечом и невозмутимо продолжил:

— Так, замечательно, Винни-Пуха определили…

— А кто Винни-Пух? — требовательно вопросила Марточка, не заметив и не поняв наших экивоков.

— Я, — обреченно сказал многострадальный Мишенька.

— Следуя логике, сейчас мы должны найти Пятачка? — Родион Иванович, похоже, счел необходимым принять участие в общем разговоре. — Кто у нас Пятачок?

Повисло молчание. Все переглядывались, поочередно впадая в задумчивость. Наконец всеобщее мнение словно бы осело кристаллами, озвучил его, как ни странно, Снегов:

— А Пятачка-то у нас, выходит, и нет. Не вырастили мы, товарищи, Пятачка — упущение, однако.

Надо же… А мне-то казалось, что он нас и не слышит. Весь вечер он был особенно молчалив и задумчив.

— Чем оправдается отдел кадров? — Я обернулась к Оленьке.

Но оправдаться отделу кадров не дал Глеб Евсеевич:

— Как это «нет Пятачка»? Просто вы моего сына не видели!

— Ура! Отдел кадров докладывает: Пятачок найден! — закричала Оленька. И неожиданно сухо добавила: — Так что нечего на нас бочку катить. — Не выдержав роли, прыснула и тут же обратилась к Ясеневу: — Ну а вы-то у нас кто в таком случае?

— Известно кто: «Посторонним В.» я у вас. Пятачков, как выражается мой сын, предок.

— Ну-уу, так можно кого угодно обнаружить. И где угодно, — недоверчиво протянула Анечка. — Я в таком случае — родные и знакомые Кролика.

— Ух ты! — потрясенно пробормотала Марточка. — Одна тетенька — сразу все родные и знакомые Кролика!

— Да, Анечка, прямо скажу, не ожидал! Вы мне казались куда более цельной личностью. — Лисянский вновь подхватил упущенные было бразды. — Кто следующий? Родион Иванович?

Козлов нервно хихикнул. Видимо, он только сейчас понял, что и его очередь неминуемо должна была подойти.

— Да я как-то… Даже не знаю…

— Граждане, объявляю конкурс! Кто отгадает Родиона Ивановича?

Мне стало не по себе. И, кажется, не мне одной. Что и говорить, сплоченный у нас коллектив, все догадывались, кем должен оказаться Родион Иванович. Положение спасла Марточка:

— Давай ты будешь ослик Иа-Иа? — простодушно предложила она.

По лицу Козлова было видно, что ему решительно не хочется быть осликом, как бы его ни звали.

— А может быть, меня там вообще нет? — с надеждой спросил он.

— Да что вы, — с жаром начал Мишенька. — Иа-Иа потрясающий персонаж! Единственный обстоятельный и надежный человек во всем этом… зоопарке. И вообще он там самый рассудительный.

— Вы действительно так думаете? — слегка оттаял Козлов.

— Да! — решительно соврал Мишенька.

— А я тогда буду Совой! — азартно воскликнула Анна Федоровна.

— А я — крошкой Ру! — поддержала Марточка.

Анна Федоровна притянула внучку к себе:

— В таком случае, крошка, нам срочно нужна мама Кенга.

Маша как-то вдруг подалась вперед и с совершенно детским выражением лица — куда только делась ее дежурная ирония — сказала:

— Ольга Николаевна, вы будете мамой Кенгой!

— Конечно, деточка, — в тон отозвалась Оленька.

Видимо, каждый из нас, лишенных нормальной семьи, на всю жизнь остается ребенком, до старости испытывая тоску по маме, словно та отошла на минуточку, да так и не вернулась за нами. Конечно, в обыденной жизни мы солидны, уверены в себе (порой даже слишком), но стоит сгуститься сумеркам… Стоит дрогнуть сердцу… Стоит нам, в общем, расслабиться и утратить бдительность… Тут-то и выползает из атавистических глубин подсознания: «Мама-а-а!»

Мне, казалось бы, грех роптать — уж я-то росла в замечательной семье… Когда папу, а вместе с ним и маму не уносили черти с неблагозвучными именами «Соцзаказ» и «Загранкомандировка».

Ощутив, как тонка становится от этих размышлений моя скорлупа, я решительно встряхнулась и бодро спросила:

— Ну-с, кто остался необилеченным?

— Я! — Мари рассмеялась. — И раз уж у нас были даже все кроликовые знакомые и родные в одном флаконе, я, стало быть, могу стать Пчелами.

— Как, всеми сразу? Опять? — игриво ужаснулся Лисянский.

— Я на мелочи не размениваюсь, — небрежно отмахнулась Мари. — Ж-ж-ж…

— Это «Ж-ж-ж» — неспроста, — пробормотали из темноты.

— Рюрик Вениаминович, решайтесь. — Анна Федоровна разрезвилась как дитя, не хуже Марточки. — Кто вы у нас?

— Даже не представляю, кем я могу быть в этой сказке… Разве что Кроликом?

— А… что у вас общего с Кроликом? Извините… — озадачился Мишенька.

«Занудство, — подумала я. — Хотя на Кролика он все равно не похож».

— Ну, если у вас есть другие предложения — заранее готов согласиться.

Мишенька задумался, затем растерянно огляделся:

— Ой. А… других-то… и нет. Никого вроде не осталось. А как же Людмила Прокофьевна?

— Я почему-то уверен, что Людмила Прокофьевна выкрутится, — твердо сказал Снегов. — Кто вы, Людмила Прокофьевна?

Что-то в его тоне и взгляде показалось мне странным, как будто вопрос его имел второй, сокровенный смысл, двойное дно. Будто он был адресован не мне. От этого почему-то было немного грустно.

— Выкручусь-выкручусь. Спасибо за доверие, Рюрик Вениаминович. Так вот, дорогие мои, я буду зверем по имени Щасвирнус.

Коллектив протестующе взвыл.

— Нет уж, достаточно с вас на сегодня, — поспешно возразил Снегов. — Да и с нас тоже.

— Хорошо. — Я не могла не улыбнуться. — Таким образом, господа, поздравляю вас, Винни-Пуха мы добили.

— За что? — страдальчески вопросил Мишенька.

В ответ раздалось нестройное «ура».

— Тише! — шикнула Оленька. — Ребенок спит, разбудите.

Марточка и впрямь спала, устроившись на коленях у бабушки.

— Разбудишь этого ребенка, как же! Никогда не угадаешь, когда ей вздумается уснуть, но разбудить ее после этого задача не из простых, — добродушно успокоила нас Анна Федоровна.

— Ладно, ребята, — поднялся Ясенев. — Пойду-ка я займусь автобусом.

— А как же муми-тролли? — У Мишеньки словно отняли леденец.

Милый Мишенька! Я испытала внезапный приступ благодарности за то, что он вспомнил о славных зверьках — сама я постеснялась бы, хоть и нежно люблю Туве Янссон. Если в двадцать три года приверженность к детским сказкам выглядит мило, то в тридцать три — смешно. Но мне таки жуть как хотелось увидеть сослуживцев сквозь призму любимой книжки, и не поддержать начинания я не могла:

— Муми-тролли от нас не уйдут. Глеб Евсеич, определитесь и можете быть свободны. Я, как директор, вас отпускаю.

— Еще бы вы меня не отпустили, Людмила Прокофьевна! В противном случае вам как директору придется возглавить пеший переход до города. Этакий марш-бросок по болотам.

Массы вразнобой прокомментировали: