Мотор с комбайна у «Чёрного» Коли зимой снимали и крутили этим мотором жернова на мельнице. Какая произошла при этом трагедия на мельнице – описано в рассказе «Родители».
Как быстро пролетела жизнь!
Как вчера, помню в мельчайших деталях свадьбу Коли Ванюшина. Тётя Клавдия Бояркина, одетая мужчиной в солдатских брюках, с усами, нарисованными углём, с яркими щеками от красной свёклы – раздобыла где-то ружьё и стреляла у дома Вероньки Хорошевой!
– Отдавайте, ярку, заплутавшуюся в вашем доме!
Теперь никого нет! Все умолкли. Нет даже домов многих, в том числе директора школы Скуратова и его соседей Дудукиных. Кто-то из благодарных учеников сохранил о нём память.
КОЛЯ-ОБЪЕЗДЧИК
Стояла чудная Гоголевская Ночь! Полная луна щедро освещала сказочные деревья, покрытые пушистым, серебристым инеем! Хрустящий от мороза снег, заигрывал крохотными лунными зайчиками, покрывая все толстым голубоватым покрывалом!
В доме горела керосиновая лампа. Фитиль был убран так, что свет напоминал лампадку. Лунный свет в окна был ярче ее. Лампа ждала с посиделок Володю. Все спали мирным сном.
Вдруг где-то грохнул выстрел! Гулким эхом он прокатился вдоль засыпанной снегом речки. Деревья, вздрогнув от неожиданности, уронили часть своих драгоценных украшений. Мать, молниеносно соскочив с постели, перекрестившись, бросилась к окну. Грохнул второй выстрел! Мы, кто были на печке, опасливо поглядывали из-за занавески на всполошившихся родителей. Мать начала строить тревожные догадки из-за появившихся в последнее время в Кевде двух бандитов. Как показали последующие события, её сильное материнское чутье не подвело! Отец, как мог, успокаивал ее. Их приглушенный разговор прервал стук в дверь! Стук, со слабого, резко нарастал в сильный!
Отец в кальсонах и ночной рубахе вышел в сени.
– Кто там?
– Минька, скорей, скорей открывай! Коля!
– Какой?
– Открывай, моп твою ять, скорее!!!
Отец открыл. В избу влетел как ошпаренный Коля Объездчик. Первым делом подлетел к лампе и дунул в пузырь сверху.
– Дверь-то закрыл в сенях?
– Да. Закрыто. Что случилось?
– Ты чего, глухой? Два раза звезданули!
– Да, слыхали. Но ведь кто знает где?
– Против Ванягиных. Гребанули в меня!
– Это как же так получилось?
– Пили у Саняна, Мишка Пичужкин, я, Аляханов и Киселев. Нагрузились порядочно. Мы, после пьянки, еле выползли с Мишкой. Добрели до Земёнковых и он потащился на свою Бочкаревку, а я поплелся протоптанной школьниками тропочкой по прямой до своей Котышовки. Из Земёнкова оврага еле вылез ползком. Добрел до взлобинки против Ванягиных, вот тута они в меня и гребанули. Пуля просвистела около башки. Значит, в неё, суки, метили! Я, вгорячах, пробежал немного и жуякнулси. Бежать дальше – это только быть мишенью. Пуля догонит. Она быстрей бегыт. Притворилси убитым. И хмель весь в момент вылетел! Гляжу с дороги, от Ванягиных опускаются два мужика вниз. Дошли до речки, дальше загвоздка. Через снег стали проваливаться в тину. Видать ключи в речке не давали ей замерзнуть. Стали совещаться, где ловчее перейтить. По разговорам я понял, кто меня пас! Это Аляханов и Киселёв. Я ещё у Саняна понял их намёк. Аляханов пригрозил, что он в долгу за землянку не останется!
Потоптавшись около речки, Киселёв предложил:
– Жуй с ним! Подохнет и так. Кровью изойдет!
– Аляханов еще раз звезданул в меня. Пуля впилась в снег около самой хари. Я не шелохнулси. Они решили, что я подох, и пошли вверх к дороге. Потом постояли и пошли в сторону Симановки. А я до Котышовки, и вниз к вам.
– Ой, Коля, как же ты так живёшь на лезвии бритвы?
– А я, Миньк, ни жуя ничево не боюсь!
– Как же так, при такой опасности для жизни, и ты без отпора?
– Отпор был, он почти завсегда со мной. Да что толку, он был не заряжен! Я сам опустошил барабан, чтоб соблазна по пьянке не было, или случайно кому чужому в руки попадет. Поэтому я и лежал на тропке школьной, как на сковороде. И есть чем ответить, но ево не взять! Они упредят!
– Ну а по следу они сюда не выйдут?
– Пусть только сунутся! Теперь я зубастый.
Они догадывались, кто разорил их гнездо в «Малинове». Один человек из Кевды мне «шикнул» (подсказал) на ухо об их пещере в «Малинове», где они прятали награбленное у людей добро. Этот человек ездил за песком для печки и случайно наткнулся на эту заросшую тайную базу. Я съездил, нашел, удостоверился и сказал участковому Ишкину. Тот устроил им засаду там. Но они, как волки, учуяли опасность и в капкан не попались, но зло на меня с той поры затаили. И вот тут решили рассчитаться. Жуя они меня голыми руками возьмут!
– Ты ба уж, Коля, не рвалси на рожон. Пережди до свету тута. Днем – то они, уж поди, не решатца на такой шаг.
Так за разговорами незаметно подкралось утро, и он ушел.
Много лет спустя, история эта снова вспомнилась, когда мы с Володей на велосипедах ездили в «Малинов» за грибами «осенниками». В поисках опят, мы забирались во всякие глухомани. В одной из которых, мы нашли нечто подобное, о чем говорил «Коля Объездчик».
Уйдем мы, и уйдут вместе с нами эти следы истории.
А вот как мы привезли из «Малинова» два мешка опят, это воспоминание может прожить подольше, если эта история попадёт в Лидину «Амбарную» книгу – памяти. Женщины в это же время ходили за опятами в «Каменный». Принесли по пригоршне. А наши мешки в сенях пинали ногами, приговаривая при этом:
– Не лень было шерсть с потолка снимать, чтобы нам мозги запудрить!
А когда развязали мешки – сказка оказалась былью!
«ПОЖАЛЕЛ»
На столе стояла бутылка самогона. Рядом располагалась скромная, но оригинальная закуска. Нарезанная ветчина, пол ковриги хлеба, солоничка, рядом с которой лежала разрезанная пополам нечищеная луковица и несколько сырых яиц в самой солоничке, чтобы не раскатились по столу. В сервировке стола чувствовалась только суровая мужская рука. Двое мужчин, оприходовав 2/3 бутылки с самогонкой, беседовали о жизни.
– Миньк, а ты помнишь вот такова-то мужика с Кевды?
– А то, как жа!
– А де он?
– Так хто знат? В народе был разговор, вроде в НКВД взяли!
– А эт за чево жа?
– А туды за чево хошь лехко попасть! Вот оттуда трудно выбратца. Может где чево лишнего сказал, ай ище чево.
– А ведь это я ево убрал! Эт я ево на тот свет отправил!
– Эт ты, маненько перебрал, и чевой-то зрятиной несешь!
– Нет, Минька! Все так и есть! Ты знашь, что за сила и власть у меня в руках была? Я был тайный помощник НКВД! Я мог любова человека убрать! Он женихалси с подругой одной, а мне она тоже глянулась. Ну и на кой жуй мне этот конкурент? Я и позвонил куда надо. Сказал, что он агитирует против власти. На другой день меня вызвали в Совет и сказали, что надо ево сопроводить в Чембар. А такие приказы оттуда не обсуждаютца и огласке не подлежат! Запрягли лошадь и поехали. Доехали до «Мельского». Я ему и говорю:
– Ну что, чуешь, что жизнь твоя на волоске висит? В НКВД тебя везу. Конец тебе!
– Не пугай! Мне не страшно. Там разберутца, кто в чем виноват!
– Во, во! Там быстро разберутца. Раз и к стенке! Жалко мне тебя, дурака! Беги, пока я добрый!
Но он, падла, видать сразу понял, чево к чему!
– Никуда я не побегу. Вези куда везешь!
– Доехали до грани (граница Кевденских полей). Я остановил лошадь, отошел отлить и ему велел. Он тожа слез, а я потихоньку отошел к повозке, вытащил револьвер и жахнул ему в спину! У нево из груди аж шмоток воронкой вырвало! Отлетел вместе с внутренностями! Пуля была разрывная. Он так плашмя снопом и грохнулси, как подкошенный.
– Да ты што!? Как же можно руку на живова человека поднять?!
– У меня, Минька, рука твердая! Я могу любова человека уложить. У меня рука не дрогнет!
– И как же ты в Чембаре-то отчиталси?
– Да очень просто. Подождал, пока он дрягаться перестал, погрузил на повозку, подложил одежонку, а сверху прибрылил соломкой, навроде, как спит, и отвез. А там сказал, что он, видать, почуял вину и драпанул! Я прокричал «стоять!», но он не остановилси. Ну, пуля ево и догнала. На этом дело и закрыли. При попытке к бегству – убит.
