Крёстная всегда накормит, как дома! Варила мне всегда лапшу молочную. Вот только в эту минуту я начинаю понимать, а где же она покупала крупу?! Ведь даже в Пензе она продавалась строго по талонам! А в «Сельмаше» тем более! Получается, что она сама недоедала, а сохраняла для нас!

Вот почему и в Кевде часто лапша была самодельной! Мать замесит тесто из муки, раскатает, поджарит на плите и мы с ума сходили от вкусноты! Съедали половину без молока. Утерпеть было очень трудно!

Когда я учился в авиационном институте в Ленинграде, то всегда на каникулы и с каникул заезжал к ней. Она тогда была в хорошем состоянии здоровья. Ко всем землякам из Кевды, переехавшим в «Сельмаш», относилась всегда доброжелательно Она ходила к ним в гости, особенно любила соседей по нашей улице из Кевды. Таковыми были Панины, Палагины, которые жили в Кевде напротив нас на нижней дороге. Выезд в «Сельмаш» у них был очень тяжёлым. Дед Палагин говорил:

– Ну, куда мы поедем с Родины?! Я же там с тоски помру! Как это я среди чужих людей буду жить? Ни поговорить, ни покурить?

Молодёжь, дети его, уговаривали, что будут работать на «производстве» и будут жить лучше.

Дед пожил в «Сельмаше» как-то недолго. Мне кажется, он, действительно, ушёл из жизни от тоски по Кевде!

Крёстной, как и матери, естественно, было очень важно, чтобы мы, дети, все росли без вредных привычек. Не курили, не пили, ни прибивались к каким-то бандитам. И мы их желания и стремления все выполнили. Все учились в институтах. Единственная «вредная» привычка была это учёба, без начала и без конца! Что касается меня, Крёстная знала, что после окончания техникума, я получил хорошую работу конструктором в Научно-исследовательском институте. Отличное жильё новое, чистое, тёплое, светлое, в 2-х местной комнате в общежитии! Родители мои были в гостях, и просто умилялись от восторга:

– Ну, Коля, не зря ты страдал, когда учился! Теперь живи, работай и радуйся!

И вот «вредная» привычка снова учиться дальше опять взяла верх. Всё эти прекрасные условия, завоёванные таким трудом и лишениями, были добровольно оставлены, и снова на 6 лет очередные лишения и голод.

Один раз, когда в каникулы я заехал к ней, Крёстная повела меня к Кевдяшам с нашей улицы. Это была сказка – побывать в гостях, как в родной семье! Не случайно пословица говорит «хороший сосед, это тоже семьянин»! Погостили у Паниных, пошли к Палагиным.

Встретила нас у входа Немая. Она была одной из дочерей у деда Палагина. От какой-то болезни в детстве потеряла слух. В итоге стала Немой. Она прекрасно всё понимала по губам. Была хорошей труженицей по домашним делам. При входе в дом, она первой встретила всех гостей.

Что происходило далее – описано в рассказе «Часовой».

Устраивать такие вот импровизированные, неожиданные для всех и для неё самой, в том числе, простые, но очень глубоко трогательные сцены – было Божьим даром у Крёстной!

Много лет спустя, когда уже в живых не осталось ни Немой, ни её сестры Пелагеи, Крёстная, вспоминала нашу встречу с ними в «Сельмаше», и очень горевала об одном упущенном моменте в этой встрече.

Когда Палагины уезжали из Кевды на производство в «Сельмаш», было много слёз, и не только у деда Палагина, но и у молодых его детей. Я, в это время, был в возрасте 3-х лет. Решил пожалеть плачущую Пелагею (вероятно, ровесницу моей матери):

– Не плачь! Я вырасту большим, куплю тебе платье «горошком»!

Вот об этом эпизоде, Крёстная очень переживала:

– Ну, как это я, такая, сякая, могла упустить это из виду! Надо было тогда, при походе в гости, купить отрез «горошком» на платье Пелагее! Ой! Сколько было бы и слёз, и радости!

Вот такая она у нас была, Крёстная. Простая труженица, но до краёв наполненная любовью, вниманием и уважением к людям! Поэтому все, кто знал этот «местный самородок», любили её, как Валентину Леонтьеву!

С 1910 года, в Кевде начала свирепствовать холера. Она выкосила огромное количество народа. В число этой огромной армии, ушедших под землю людей, из семьи Смирновых попали воспитанник Василий с женой. А в число кандидатов на смерть попадала и наша Крёстная. Команда «спасателей» давала таблетки для «лечения». После чего больные переставали мучиться, но почему-то надёжно умирали! Один человек из этой команды (родом из Кевды), он, не заметно от других, «на ушко» сказал ей:

– Оня, не глотай таблетки.

Она их спрятала под язык. Сымитировала проглатывание, и, как только команда «спасателей» вышла из дома, выплюнула обе таблетки. И, благодаря этому, осталась в живых. Конечно, главное в том, чтобы подняться и встать на ноги надежно, надо для этого ещё чем-то помочь себе! Помогло народное средство. А этот человек, когда уже холера была похоронена с половиной жителей Кевды на отдельном кладбище справа, позже объяснил, что это был секретный способ предотвращения распространения холеры. Даже похороны холерных покойников на основном кладбище были запрещены, только на отдельном, за территорией, и в свежую могилу. Никаких подхоронений, даже на отдельном кладбище! Отец показывал место, где были похоронены наши родственники. В это время были ещё целы отдельные кресты, а основная масса холерных захоронений просто безмолвные холмики, напоминавшие о прежних трагедиях в жизни людей! В «Каменном» лесу было место, откуда брали известь для похорон. Оно называется «Исаевы пещеры».

Основное кладбище во времена его молодости было окружено по периметру огромными деревьями. Как рассказывал отец, вётлы и вязы были в два обхвата! Это значит, обхватить ствол могли только два человека, взявшись за руки!

Советская власть наломала много дров! У «руля» в то время стояли люди далёкие от правильного понимания нужд народа, их вековых правил по уважению и почитанию памяти родителей! Такими «горе-руководителями» была дана команда:

– Спилить все деревья вокруг кладбища! Что это ещё за преклонение перед религией!

На кладбище собрался народ, с топорами и двух ручными пилами. Среди пригнанных по наряду людей был и наш отец. События развивались далее следующим образом:

– Мы сидели на краю кладбищ и курили. Никто не решался начать. Всем было жалко губить родительский труд и память о них! Пришёл дед Каликанихин. Снял головной убор, встал на колени перед кладбищем, помолился, поклонился до земли и, обращаясь к нам, сказал:

– Вы, молодёжь, как хотите, а я против совести на такие дела не пойду! Губить память людскую грех! Пусть, что хотят со мной, то и делают!

Повернулся, одел шапку, и ушёл домой.

Это решило и нашу судьбу. Мы перекрестились и тоже вслед за ним разошлись по домам!

За невыполнение «наряда» нас всех оштрафовали. Через день пригнали «коммунистов», которые в поте лица старательно всё спилили!

Прошло много лет.

Наша семья с соседями Курдиными живёт много лет особенными отношениями. Мать дружила с т. Полей, отец с д. Пашей, сестра Валя с Нюрой, брат Володя с Колей, я с Ваней. У всех нас были всегда хорошие отношения!

Отец с д. Пашей решили облагородить кладбище. Вид кладбища, в это время, был какой-то сиротский, убогий! Ветхим крестам досрочно падать помогал скот, беспрепятственно ходивший по кладбищу! Да и крепким крестам тоже попадало! Отец с д. Пашей решили огородить кладбище забором и обшить штакетником. Коля Курдин, как председатель Сельского совета в это время, активно поддержал эту идею! Он «пробил» через лесничество необходимый лес для столбиков, жердей и для штакетника. Совхоз тоже сделал шаг навстречу Сельскому совету. Через пилораму из леса напилили штакетник. Отец придумал и сделал специальный бур, для высверливания отверстий в земле под столбики. С помощью этого бура отец и д. Паша удивительно быстро поставили забор. Обшили штакетником.

В итоге в народе осталась добрая память о разумном председателе Сельского совета и о трудолюбивых родителях!

Когда мне было года 4 или 5 лет, Крёстная меня забрала к себе в гости в «Сельмаш». Родители доверяли нас, детей, Крёстной безгранично, как себе!