– Не обращайте внимания, – вяло махнул он рукой в сторону Петра Степановича. – Это обострение связано с погодой. Вот пришла зима – и скоро все пройдет. А летом – на юг, на кумыс. И бог с ней, со Швейцарией! – Помолчал немного, добавил: – А зря мы, Левка, не уехали в двадцать первом. Ох, зря! Сколько еще жить буду, столько и казнить себя буду. А все отчего? А от той же нашей русской наивности. Думали: мы уедем, кто же Россию поднимать будет? А мы им не очень-то и нужны. И Россия им нужна, чтобы разграбить ее и расчленить на мелкие княжества. Да-с. Я помню, как товарищ Троцкий командовал русскими железными дорогами, как он вводил палочные порядки, худшие, чем в царской армии времен императора Павла. А сколько золота он отправил за границу! Сколько драгоценностей, картин, старинных икон! И все своим родственникам, дядьям и племянникам. Они же и всякие тресты возглавляли, и такие именно, которые без особых усилий могли дать огромные барыши. У нас у самих паровозостроительные заводы стояли, а он в Швеции заказал паровозы, в стране, которая никогда их не делала, сама закупала у Германии. На кого, позвольте вас спросить, работал Бронштейн, став во главе России вместе с другими жидами? На мировую буржуазию работал, вот на кого! А проклятья в ее адрес – это для нас, дураков. Мне один чекист рассказывал, что когда вскрыли после смерти сейф председателя ВЦИКа Яшки Свердлова, там обнаружили тысячи золотых червонцев царской чеканки, драгоценные камни, бриллианты, ювелирные изделия, валюту. Чекист этот проходил по желдорведомству, я его еще по старым временам помнил, и вдруг исчез: то ли убили его, то ли еще что… Ну да что теперь об этом! – махнул рукой Петр Аристархович и набычился, уткнувшись бородкой в расставленные чашей ладони, будто присутствующие были повинны во всех российских неурядицах.

– Ты бы шел, папа, отдыхать, – мягко посоветовал Лев Петрович, кладя руку на локоть отца.

– А что, секреты?

– Да нет, какие тут секреты! Ради бога, если хочешь, оставайся! Кстати, у нас в управлении поговаривают, что Бухарина совсем отставили от дел. Ты ничего не слыхал?

– Вопрос, можно считать, решенный, – равнодушно произнес Петр Аристархович. – Но какая, собственно говоря, разница, кого отстраняют, а кто остается? Главное, что все больше и больше проникает во все поры нынешней власти, – это холопство. Да-с! Я даже склонен думать, что все наши беды – от этого самого нашего российского холопства и происходят. Как это у вашего Маркса? Человек, осознавший себя рабом, уже не раб? Так кажется? Смею вас уверить, что это есть полная чепухенция! Мы в России сотни лет пребываем в сознании холопства, и все бунты, какие были и еще будут, начиная со Стеньки Разина и декабристов, кончая… нет, не кончая, а лишь переходя через николаевские Думы, через Керенского и всю его шушеру, через нынешних большевиков, и дальше, дальше, кто придет вслед за ними, – все это лишь бунты холопов, осознавших себя таковыми. А в холопском бунте все иррационально, все направлено на то, чтобы холоп стал барином, в душе оставаясь все тем же холопом. И я, и все мы – лишь холопы у нынешней холопской власти. Она, власть эта, ввела свою опричнину – ОГПУ, – чтобы холопство себя не изжило. Так-то вот, господа мои хорошие. Может, мысли мои и выглядят несколько старомодными, но они – плод моих многолетних наблюдений над нашим так называемым образованным обществом. Ведь как ни крути, а новые философские одежды напяливаются все на то же немытое тело. А немытое тело и чешется так же, и воняет от него ничуть не меньше, чем в старых одеждах. – Помолчал, раздумывая, потом заключил: – Впрочем, Сталин правильно делает, что давит своих оппонентов: Россия еще не созрела для демократии, ей нужна твердая власть, диктатура, иначе такая огромная страна рассыплется, как карточный домик. Не знаю, понимает ли это усатый шашлычник, или нет, но жизнь рано или поздно толкнет его к самодержавию, – уверенно заключил Петр Аристархович. – Вспомните Наполеона – тоже ведь начинал революционером, а кончил императором… А Бухарин… А что Бухарин? Жидовский прихвостень. И русофоб. Когда жид русофоб – это нормально и понятно, но когда русский в своем жидовстве старается переплюнуть самих жидов, то такой человек теряет право называться не только русским, но и человеком.

– Сейчас, папа, жид зовется евреем, – осторожно напомнил Лев Петрович, которому казалось, что отец не только дома, но и вне выражается подобным же образом.

Петр Аристархович недобро посмотрел на сына, пожевал губами, заговорил с какой-то саднящей горечью:

– Я тебя, сын, назвал Львом в честь графа Толстого: зачитывались им в молодости. Но не исправлять же твое имя только потому, что и Троцкий – Лев, и Каменев – Лев, и черте кого только сегодня Львами не зовут. Если жидам захотелось стать евреями, то мы-то тут при чем? Больше тыщи лет зовем их жидами, былины встарь слагались о том, как Илья Муромец ратоборствовал в чистом поле с Жидовином. С большой буквы, между прочим, писали… Эдак завтра немцы потребуют, чтобы называли их германцами, англичане – британцами, а за ними еще кто… В той же Польше, между прочим, жиды так и остались жидами. То-то же Троцкий из шкуры лез вон, чтобы установить там свои порядки, армию ради этого загубил, а вышел пшик, – горько усмехнулся Петр Аристархович. – Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут… – и понурился, что-то разглядывая на узорчатой скатерти.

Но через минуту поднял голову, заговорил с болью:

– Намедни был в Кремле… охрана, пропуска… А там, в Кремле-то, жиденята мяч гоняют… орут, визжат от восторга. И куда ни глянь – все курчавые да вислогубые, вислозадые да коротконогие… Жидов до революции в Москве было не более десяти тысяч, а ныне их, если верить последней переписи, подвалило под четверть миллиона. А возьмите телефонный справочник… Косяками идут Певзнеры, Рабиновичи да Левины. Татары Москву брали, грабили и жгли, но уходили. К тому же не требовали, чтобы улицы и площади называли именами их ханов и темников. А эти… эти нахлынули из Малороссии, заполонили Москву и Питер, уселись в святая святых русской нации, ее государственности, ее культуры, уселись надолго, как завоеватели, как англичане в какой-нибудь Индии или в Канаде, и нас, русских, как тех же индейцев, изничтожают нещадно, все переименовывают своими жидовскими именами, чтоб помнили и знали, кто нами, русскими, правит… А жены наших нынешних вождей? Сплошь одни жидовки! У Калинина – жидовка, у Кирова, у Молотова, у Ворошилова… Да и у Сталина тоже. Это, между прочим, говорит о том, в какой среде вызревали наши вожди, кто их наставлял и кто внушал им ненависть к русскому народу. А мы смотрим, улыбаемся, будто так и надо, будто мы только об этом и мечтали. Пушкина с пьедестала сбросили, Толстого сбросили, Достоевского, Чехова… Мейерхольду памятник хотят поставить, аки Христу, чтобы высился над всей Москвой. А этот Мейерхольд в те поры, когда подвизался в императорских театрах, этаким пуделем вертелся перед великими князьями, мечтая заработать хотя бы «Анну», хотя бы десятой степени. Татарское иго? Не было татарского ига! – воскликнул в запальчивости Петр Аристархович. – Татары православных церквей не рушили, попам головы не рубили, свой взгляд на русскую культуру нам не навязывали. Жидовское иго – вот что у нас нынче на святой Руси! Похлеще татарского будет…

Петр Аристархович вдруг всхлипнул и торопливо утер глаза ладонью. Отвернулся.

Ни Лев Петрович, ни Петр Степанович не нашлись, что возразить старику. Да и спорить как-то не тянуло. Что касается Петра Степановича, так он вообще уже не знал, что думать о сегодняшнем дне, тем более о завтрашнем, и чудились ему вещи невероятные, которые с ним должны непременно приключиться, но с холопством своим, как ни было оно очевидно, соглашаться ужасно как не хотелось.

На другой день с утра Всеношный сидел за обычным канцелярским столом в одной из комнат Наркомата тяжелой промышленности и заполнял опросный лист. За последние пять-шесть лет он уже заполнил бессчетное число таких листов, к которым новая власть питает бесподобную слабость, всегда в душе иронизировал по этому поводу, но сегодня, пожалуй, впервые делал эту никчемную работу с удовольствием: позади оставались неизвестность и связанные с ней страхи, а впереди его ждала… впереди ждала Германия. Да-да! И это было удивительно.