Она пришпорила кобылу, и животное с места поскакало галопом. Гравий полетел в разные стороны, только в последний момент Томас смог отскочить в сторону. Круп лошади задел его, стремя больно ударило в плечо, и он приземлился рядом с воротами. Ругаясь, юноша вскочил и бросился к загону. Его лошадь шарахнулась, когда он попытался сесть на неё, и так продолжалось долго, слишком долго, до тех пор, пока Томас, наконец, не сел в седло. Потом он со всей силы пришпорил вороного.

Это было безнадежно. Она была намного лучшей наездницей, чем он, и скакала быстрее, чем его кобыла. Но всё-таки Томас гнался за ней как мираж. Её заколотые волосы распустились и рассыпались по спине. Во весь опор Изабелла неслась по склону вверх в сторону Ле Бессет, развивающееся красное знамя на фоне вечернего осеннего солнца, до тех пор, пока не исчезла за деревьями.

Его лошадь споткнулась и едва не выбросила юношу из седла. Из-за неравномерного бега лошади рысью, он остановился. Томас сидел в седле, тяжело дыша. «Она ни разу не оглянулась», — подумал он. — «Что ты только наделал?» — ругал он себя.

«Ты – идиот», — упрекал голос Армана, и на этот раз, он должен был признать правоту ненавистного брата.

Томас не знал, как долго пристально смотрел на то место, где исчезла Изабелла. Только когда из-за холодного сентябрьского ветра его руки покрылись мурашками, он снова пришёл в себя. И медленно, очень медленно, к нему так же возвращался разум. «Ты должен сжечь записи», — подумал он. — «Её брат не должен об этом узнать».

Он выбрал более короткую дорогу под ивами к задней части двора, к садам. Уже издалека Томас узнал маленький образ, который сидел, свесив ноги рядом с садовыми воротами. Одна из девочек-близнецов, вероятно, прокралась из дома. Она была босиком и одета только в курточку на ночную сорочку. Томас повёл вороного быстрой рысью и у ворот выпрыгнул из седла.

— Камилла! Что ты здесь делаешь снаружи?

Девочка крепче прижала к себе свою куклу.

— Я жду принца Рикдин-Рикдона, — сказала она настолько серьёзно и по-взрослому, что в другой ситуации он бы рассмеялся.

— Принца не существует.

— Но я слышала песню! — упрямо ответила она. — Он всегда меня так будит! Позавчера ночью принц также пел для меня, когда ушла Мари.

Томас вздохнул и бросил поводья на воротный столб.

— Вероятно, в этот раз он поехал дальше, — мягко сказал он. — Иди домой, здесь снаружи очень опасно. Ты забыла про бестию?

Малышка медлила, но потом соскользнула со стены в его протянутые руки.

— Ты уже очень замерзла! — пробормотал мужчина. Он растирал Камилле спину, пока нес её домой через сад. Сначала Томас боялся, что она будет плакать, но потом услышал, как та напевала песенку в такт его шагам. Мелодия сразу показалась ему знакомой, но он не знал откуда.

— Это песня принца?

Шелковистые волосы щекотала его щеку, когда Камилла кивала.

— Мари танцевала для него.

В этот раз воспоминание было для него также болезненным.

— Теперь она, конечно, танцует с ангелами.

Дверь в таверну была только приоткрыта, Камилла скользнула из его рук и взбежала на лестницу. Только когда он обернулся, то заметил, что у передних ворот стояли лошади. Испарина парила как после быстрой езды в прохладном вечернем воздухе.

Томас подбежал к двери и почти наскочил на Жан-Жозефа д’Апхер. Сегодня в молодом графе не было ничего от приветливого господина, его суровое лицо напоминало лицо старого графа. В одной руке он держал шляпу Изабеллы с вуалью, а в другой папку с рисунками, которая была обожжена по краям.

— Это действительно вы, Томас, — прохладно начал он. — Собственно, я ожидал, что найду здесь мою сестру. Вместо этого я натолкнулся на мадам Хастель, которая как раз была готова сжечь вашу папку с рисунками. Я подумал, что окажу вам любезность, если отберу её у неё. Н, как же можно обмануться!

Второй мужчина вышел за графом во двор.

— Мы нашли это в его комнате, — сказал он и поднял вверх пистолет Изабеллы. В вечернем свете поблескивал семейный герб д’Апхер.

— Посмотрите, это семейная реликвия, которой мне так долго не хватало, — отметил граф. — Схватить его!

Глава 27

ОТЕЦ И СЫН

На этот раз худшими были не только сны, но и пробуждение. Каждый раз, если ему удавалось заснуть на худом топчане, Томас видел, как танцует Изабелла и смеётся Мари – только, чтобы ещё раз снова испугаться и обнаружить себя в кошмаре из темноты, затхлого запаха и влажной соломы. Служитель, который приносил ему поесть, и забирал с собой ведро для естественной нужды, всякий раз не говорил ни слова, когда Томас обращался к нему. Томас уже долго не знал, был день или ночь, прошла одна или несколько недель с его заключения в тюрьму.

Он не царапал чёрточки на стене, чтобы измерять время. Иногда Томас даже сомневался, возьмёт ли когда-нибудь ещё в руки чертёжный карандаш. Как только юноша думал об этом, то видел перед собой несчастное лицо Изабеллы, её покачивание головой, и желал никогда не оказываться в том месте. Иногда, если он мог быть уверен, что смотритель не наблюдал за ним через окно в двери, Томас доставал последнее сообщение Изабеллы, которое спрятал в своём рукаве.

В свои наихудшие часы он представлял себе, как граф д’Апхер отказывается от Изабеллы и прогоняет, как будет осуждена Тереза Хастель, как в одно мгновение всё будет разрушено, что было прекрасное и хорошее в её жизни. «И это моя вина», — думал Томас. — «Солёный глаз волка помогает от температуры. Но что поможет против глупости и необдуманности?»

***

Он уже почти потерял надежду, когда однажды открылась входная дверь и в его тусклую камеру вошли Этьен Лафонт и два служителя тюрьмы.

— Месье Лафонт! — после недели полного уединения, собственный голос казался Томасу глухим и чужим. Юноша стыдился своих слёз, но не мог их сдержать, он был так рад увидеть знакомое лицо.

Синдик сделал знак обоим мужчинам, и они неохотно отошли на несколько шагов назад.

— Я не мог прийти раньше, — шепнул тот Томасу. — И это всё ещё не укладывается в голове. Какого чёрта вы только поехали верхом, и что заставило вас украсть пистолет?

— Я ничего не украл, клянусь в этом!

— Как тогда оружие попало в вашу квартиру?

Томас колебался.

— Я не могу говорить об этом, но его передали мне по доброй воле, как предмет искусства во временное пользование. И я бы вернул его обратно тем вечером.

Лафонт согласно качал головой.

— Я, и в самом деле, не знаю, каких духов вы вызвали в этот раз, но для вас всё не выглядит хорошо. Маркиз больше чем в ярости, он неистовствует. И даже справлялся о вас в Версале. И я надеюсь на вас, что он не найдёт ничего, что будет говорить против вас в суде.

Томас сглотнул.

— Но вы всё же мне верите, не так ли?

Лафонт вздохнул.

— Скажем так: я буду делать то, что могу. Но это не много.

Большего Томас и не ожидал, но, по меньшей мере, это был проблеск надежды остаться не совсем одному.

— Есть ли... какие-нибудь новости? — робко спросил юноша. — Дела... у мадемуазель д’Апхер идут хорошо?

— Почему они должны идти нехорошо? Она в Бескве, насколько я знаю.

Даже если это ничего не означало, Томасу было легче. «Значит, он всё же относится к ней как к своей сестре».

— Но вы правы, новости есть, — Лафонт отошёл дальше. — Поэтому я здесь.

Томас должен был терпеть то, что ему надели железные наручники как преступнику. Цепь, которая соединяла колодки, при каждом шаге ударяла его по ногам. Путь проходил через несколько лестниц далеко вниз, в подвальное помещение без окон. Факельная сажа разрисовала потолок чёрными пятнами, как предвестниками несчастья. Отдельные стул и стол стояли в середине помещения.

Немного позже вошёл маркиз д’Апхер, и следом за ним несколько вельмож. Томас не решался смотреть на графа. Очевидно, тот также переживал скверные недели. Граф похудел, и у него были тёмные круги под глазами. Он не поздоровался с Томасом, но посмотрел на него сердито, и затем повернулся к двери.