Но мёртвых здесь не было – только в постели лежал ещё весьма живой старик, его кашель звучал как охрипший лай.

Боковая дверь была полуоткрытой, через щель проникало бормотание; свет от свечи колыхался над не ровным полом. Томас должен был собраться с силами, чтобы размеренным шагом пройти оставшуюся часть пути. Наконец, он был у двери, толкнул её дальше и одним махом ступил за порог.

Томас ожидал по-научному изящного собрания, но вместо этого к нему обернулись десять бледных испуганных лиц, в свете свечи моргали заплаканные глаза.

— Неужели дождались, — мягко сказал пастор скорбящим. – Выходите и ждите, пока не завершится исследование. И потом вы сможете забрать с собой своих детей.

Ноги зашаркали, стулья задвигались, фартуками заглушались рыдания. С укоризненной робостью Томас рассматривал скорбящих, пока они почти беззвучно шли к двери. Священник ещё раз ему кивнул, потом закрыл дверь снаружи и неожиданно юноша остался совершенно один с покойниками. Гробы с телами усопших были установлены на трёх столах, поверх них были расстелены простыни, не смотря на это, Томас не сделал ближе ни шага. «Что с тобой?» — ругал он себя. – «Как часто ты уже видел выловленных из Сены самоубийц? Это только безжизненная телесная оболочка».

Наконец, пастор снова вошёл, за ним Лафонт и несколько других мужчин, в том числе консул города и хирург, который был полностью одет в чёрное. И, конечно, с ними также был Эрик Морангьез.

— Это жертвы последних дней? — хотел знать хирург.

— Вчерашние, месье, — сказал еле слышно пастор. — И сегодняшние.

— Сегодняшние, ага, — высказал своё мнение месье Лафонт. – Пока господа охотятся, бестия снова спокойно бьёт в другом месте. Где в этот раз?

Пастор указал на катафалк в середине.

— Недалеко отсюда, в Пэпине, этот мальчик умер там сегодня утром. И также после полудня животное напало здесь на эту женщину, только немного дальше, в Созе, — он указал на третий стол. — Но две эти следующие женщины были тоже убиты, как сообщили. Так много жертв в один день у нас ещё не было.

Хирург подошёл к первому столу и откинул простыню. Резкий вдох взволновал помещение. Лицо консула внезапно позеленело, и он прижал носовой платок ко рту. И Томас поздравил себя с тем, что никогда не покидал свой письменный стол. Здесь уже было нечего делать с его научными образцами, ничего из исследований анатомии животных и экзотических экспонатов. Животные были только видами, признаками, особенностями. И у них не было имён.

— Мартин, восемь лет, — Томас услышал, как тихо сказал священник. – Он из моего прихода. Вчера мальчик был атакован между Сог и Мальзьё. Это произошло в световой день. Крестьяне услышали его крики и поспешили на помощь, но бестия уже рванула в лес. Потом позднее его там нашли.

— А случаи сегодняшние? — хотел знать Лафонт.

Вторая и третья простыни раскрылись. Томас отвёл взгляд.

— Этот мальчик из Пэпине, — он слышал, как говорил хирург. – После того, как сегодня утром его убило животное, оно разъело его левое бедро и также изуродовало остальное туловище. И эта бедная женщина была найдена здесь несколько часов назад. Как вы видите, зверь наполовину её съел, не хватает конечностей с правой стороны, они также пропали. Голова снова лежала полностью отделённой.

— Что, месье Ауврай? – спросил Лафонт. – Вы не хотите посмотреть на повреждения, как вы там это метко сказали в Версале, глазами зверя?

«И я, идиот, полагал, что он хочет сделать мне одолжение, тем, что берёт меня сюда», — думал Томас.

Хирург призывно отступил в сторону, чтобы уступить ему место. На слабых коленях Томас подошёл к столу, на котором лежала женщина. И когда он, наконец, смог пересилить себя и взглянуть туда, то знал, что никогда больше не сможет утверждать, что люди – это только лишь оболочка. Лекарь был достаточно толковым, чтобы воздержаться от этого взгляда.

«Почему хищник нападает с таким огромным остервенением?» — шокированно думал он. Его учили, что животные убивают только для того, чтобы добыть пищу. — «И никогда, чтобы… её уничтожить».

— И? — настаивал Лафонт.

— Это... раны от укуса, — сказал Томас беззвучно. — Во всяком случае, я полагаю.

— Очень проницательно, — лаконично отметил Лафонт. — И это не удивительно, какую силу развил этот волк?

Томасу пришлось откашляться.

— Разумеется, — сказал он хриплым голосом.

Консул стирал пот со своего лба и упрямо пристально смотрел на запертые ставни. Только де Морангьез рассматривал трупы с не скрываемым восхищением.

— Прекрасно, что хотя бы в этом отношении мы стоим на одном мнении, — сказал Лафонт. – И я надеюсь, что сейчас вы научились рассматривать эту проблему глазами жертвы, и точнее, прежде чем она выскажет своё мнение. Пожалуйста, отойдите сейчас снова в сторону.

Томас повиновался. Как в тумане он воспринимал то, как врач переворачивал на бок покойника и твёрдым голосом описывал раны. У него не было выбора, как остановиться, и механически отмечать своим угольным карандашом толкования доктора. Однако всё время юноша ощущал немое обвинение мёртвых. «Взгляни!» — казалось, говорила женщина. — «Посмотри, что сделали со мной и скажи, какое животное это было!»

И Томас преодолел себя во второй раз и подробно всё рассмотрел. Его карандаш наскочил на край листа. Как будто сама по себе его рука нарисовала плечо мертвеца. Он ступил немного дальше и снова направил карандаш. Женщина перед ним была всё ещё человеком, но теперь она превратилась в площади, пропорции и оттенки. Рана была снабжена теневыми рубцами, глаза на светлом лице гранями с тёмной каймой, с изогнутыми линями над измождёнными кругами. Неожиданно он изобразил детали и подробности с яростной точностью.

«Одна рана с голубоватым краем, одна без края. Удивительно ровный край раны на шее, несколько точек как места уколов или отпечатки клыков, немного больше чем диаметр моего чертёжного карандаша».

Глава 10

ПРИЗРАК

Для крестьянского мальчика он, и в самом деле, был самым великолепным замком в мире, но когда Томас увидел Замок Бессет, то был почти шокирован, как сильно тот напоминал ему гравюру на меди из Мексики: остаток канувшей культуры, храм майя, которым завладела природа. Ладно, храм майя, пожалуй, был небольшим преувеличением, но мощная осадная крепость, которая возвышалась на взгорье, была точно также далека от полированной роскоши Версальского замка. В Версале архитектура и природа подгонялись под превосходные геометрические эталоны, центром которых был король. Помимо этого, в королевском дворце, с его огромными окнами, было что-то почти прозрачное и парящее.

Здесь, напротив, в воздухе парила не более чем многообещающая неудача аналога. Пузатые башни возвышались как забойщики кабанов из шероховатых гранитных стен. Из щелей каменных кирпичных стен протискивался мох. На стенах разрослись заросли ежевики. И на южной стороне тянулись ввысь молодые деревья, которые, по-видимому, не сдерживал никакой садовник. Окна были крошечные, и, казалось, замок рассматривал всадников как будто глазами. «Это, в самом деле, идеальное место, чтобы запереть ведьму в замке», — подумал Томас. Изнурённый длинным переходом, он шёл за мулом, который нёс через ворота двух охотничьих собак.

Во внутреннем дворе конюхи как раз рассёдлывали нескольких лошадей. На одной из упавших попон Томасу бросился в глаза герб графов д’Апхер – несколько башен с двумя топорами по бокам. Очевидно, месье Антуан и другие мужчины были здесь не единственными гостями.

В вестибюле им навстречу выступила хозяйка дома, старая госпожа де Морангьез. Её волосы покрывал платок из вуалевой ткани, и острое лицо с горбатым носом подчёркивало её возраст. В своей закрытой тёмной одежде она напоминала монахиню. На цепочке женщина носила необычный крест, украшенный рубинами, которые сверкали как кровь прискорбных мучеников.