Ф. Б. Остался один, «Шекспир & компани», перед Нотр-Дам. Но это уже действительно последний. Ты пишешь новый роман?

Дж. М. Мне бы хотелось написать продолжение двух предыдущих: «Угасания огней» (по-вашему «Тридцатник с гаком») и «Красивой жизни». Я взял тех же персонажей, но сейчас дело происходит между 2004 и 2009 годом, между переизбраниями Буша и Обамы.

Ф. Б. А! Значит, мы снова встретимся с Расселом и Корриной Кэллоуэй, этой красивой парой! Ты поступаешь, как Брет Истон Эллис: он в своем последнем романе вывел героев первого романа, «Меньше, чем ноль».

Дж. М. Да, но только мои книжки не разделяет промежуток в двадцать лет. Мне мой замысел видится, скорее, как непрерывное повествование, роман с продолжением. Я не понял роман Брета «Императорские апартаменты», по-моему, он недоработан.

Ф. Б. Эллис не в лучшей форме. Его фильм «Каньоны» с Линдси Лохан несколько озадачивает.

Дж. М. Брет не вылезает из «Твиттера». У него сотни тысяч подписчиков, и это выжимает из него все соки… А с тех пор как он переехал в Лос-Анджелес, он зациклился на кино. Не знаю, напишет ли он еще роман. Последний был неудачным, за исключением первых десяти страниц, где снова погружаешься в его мир.

Ф. Б. А ты не боишься попасть в порочный круг, имея дело все время с одними и теми же персонажами?

Дж. М. Нет, я рад вновь обрести моих героев, я всегда хотел, чтобы это была трилогия. После истории женитьбы я хотел изучить ситуацию измены. Счастливый брак — это хорошо для реальной жизни, но неимоверно скучно для литературы.

Ф. Б. Что опять возвращает нас к Скотту Фицджеральду! Раз уж мы вместе ужинаем, я просто не могу не спросить тебя, что ты думаешь об экранизации «Великого Гэтсби», новой ленте База Лурмана.

Дж. М. Сцены празднеств сняты прекрасно, и Ди Каприо великолепен. Но сам роман невозможно перенести на экран, и новый фильм лишний раз это доказывает. В книге происходит не так много событий, главное в ней — поэзия, мы мечтаем, представляем себе этих героев, Дейзи и Гэтсби, там происходит какое-то волшебство… этот эффект достигается исключительно литературными средствами. Как только книга переносится на экран, волшебство исчезает. Особенно это касается Дейзи. Кэрри Маллиган… по правде, ей, бедняжке, не следовало соглашаться на эту роль.

Ф. Б. Ну как актрисе отказаться от такого заманчивого предложения? Конечно, Джессика Честейн или Дженьюари Джонс подошли бы куда больше для Дейзи Бьюкенен… Воздушные, недосягаемые, загадочные… Может, даже Скарлетт Йоханссон?

Дж. М. Оставь: никто не сможет сыграть волшебную Дейзи. Это женщина-мечта, ее невозможно воплотить. Даже Миа Фэрроу это не удалось.

Ф. Б. Ты смотрел «Полночь в Париже»[323]?

Дж. М. Бог мой, какое фуфло, можешь так прямо и написать в своем журнале. Из Фицджеральда и Хемингуэя сделали клоунов. Но больше всего меня возмутило, что Скотт Фицджеральд говорит «старина»! Он не мог употреблять такое допотопное обращение. Когда в романе «старина» говорит Гэтсби, в этом речевая характеристика персонажа: он выскочка неотесанный, пытающийся через фамильярность затесаться в высшее общество. Когда же Вуди Аллен вкладывает это слово в уста самого Фицджеральда, он совершает грубейшую стилистическую ошибку. У Фицджеральда нет с Гэтсби ничего общего, нельзя путать автора и персонаж! Мне нравятся у Вуди Аллена «Матч-пойнт» и «Вики Кристина Барселона», но «Полночь в Париже» — это полный отстой.

Ф. Б. Ты знаешь, что моя дочь от тебя без ума с тех пор, как ты сыграл в «Сплетнице»?

Дж. М. Это единственное, за что меня будут помнить в Америке. Я тут недавно был в Нэшвилле: ко мне подошла какая-то женщина и, трепеща, попросила фото на память: «Вы ведь играли в „Сплетнице“, правда?» Вот этим-то Париж и отличается от Америки. Сегодня ко мне дважды подошли на улице и спросили: «Вы Макинерни, вы писатель?» В Штатах со мной такого не было ни разу. Хочу во Францию!

Ф. Б. Сейчас я выключу маг и мы пойдем во «Флору», пропустим по стаканчику, но прежде я хочу рассказать конец твоего первого романа «Яркие огни, большой город». Я объясню нашим читателям, где происходит действие: улица, светает, главный герой выходит из ночного клуба, под носом кровь, он не может найти такси, у него начинается паника… И вдруг он чувствует запах только что испеченного хлеба, как в детстве. Тогда он снимает свои очки «Рэй-Бан» и отдает их булочнику за кулек горячих булочек. «Тебе надо остановиться, сделать паузу. Всему придется учиться заново».

Дж. М. Вау, ты помнишь текст! Да, кокс — страшная вещь, особенно при посторонних. Поэтому я перестал нюхать в общественных местах. Очень неприятно встречать кого-то, когда ты не держишься на ногах.

Ф. Б. В ответ мне хочется вспомнить название еще одного твоего романа… «История моей жизни»[324]!

(Все смеются.)

В дверь звонят. Это Уэльбек, он пришел немного раньше. Я крайне польщен тем, что принимаю у себя величайшего французского писателя, несмотря на то что у него аллергия на моего кота. «Странный у тебя кот, — говорит Уэльбек. — Морда злая. Жутковато смотреть. Надо бы его сфотографировать для твоего журнала, пусть читатели сами в этом убедятся». Я возражаю, что не намерен выставлять фотографии Кокошки: нечего его пиарить, он и так склонен к нарциссизму. Кроме того, уточняю я, это не кот, а кошка, а «кисок» — простите мне вульгарный каламбур — в журнале «Lui» («Он») и без того хватает.

Принимать у себя Уэльбека — это вам не хухры-мухры. Прежде всего возникает проблема стряхивания пепла: надо то и дело подставлять пепельницу под то место в пространстве, куда вот-вот упадет пепел его сигареты. Всему миру известно, что Мишель Уэльбек держит сигарету между средним и безымянным пальцами, но мало кто знает, что он патологически не способен сбрасывать пепел в специально предназначенные для этого посудины. Чтобы представить себе формат нашей беседы, вообразите хозяина дома, пытающегося ловить на лету столбики пепла, готовые сорваться с сигареты на рубашку гостя, либо в его тарелку, либо в бокал. Мы едим кускус, доставленный на дом из ресторана «Бебер», и запиваем его вином «Кот-роти». Затем мы переходим к дегустации сыров, подобранных нарочно для Мишеля специалисткой в этой области Николь Бартельми; в основном это мягкие сыры. Десерт я заказывать не стал, потому что знаю: больше нам ничего не захочется. Мы с Мишелем дружим уже двадцать лет: познакомились в начале девяностых, когда оба были безвестными дебютантами. В 1998-м, после выхода романа «Элементарные частицы», Уэльбек стал социально-культурным явлением. Еще два года спустя я написал «99 франков» — роман, идею которого подсказал мне Мишель. С тех пор наши с ним судьбы сплелись воедино, что избавляет нас от конкуренции. Можно сформулировать это иначе: я изначально предвидел и принял его превосходство. Я всегда чувствовал огромную нежность к этому утонченному, усталому писателю, произносящему (не спеша) только искренние, идущие от сердца слова. Мне нравится его читать, слушать, восхищаться им, я понимаю, что даже просто быть с ним рядом — величайшее благо. Он всегда смешной и трогательный, даже когда волосы прилипают у него ко лбу и он кемарит за столом.

Ф. Б. Итак, официальная часть: собираешься ли ты в будущем году публиковать новый роман?

М. У. Мм… Да, но название я тебе не скажу. Тереза требует эксклюзивности.

Ф. Б. В добрый час! Я так понимаю, что ты по-прежнему имеешь дело с «Фламмарионом» (Тереза Кремизи была в тот момент директором этого издательства).

М. У. Для начала я хотел бы поговорить о тебе. Ты написал несколько книг, одни хороши, другие не фонтан. Но ты, безусловно, лучший литературный критик, и уже давно. Поэтому я отношусь к тебе настороженно.