Ф. Б. Вы один из самых значительных и влиятельных живых авторов. Одна только неприятная деталь: в Америке ваша слава не столь ослепительна, как в Европе. Вас это не возмущает?

Б. И. Э. Нет. Более того, я считаю, что меня отлично принимают в Америке. Так или иначе, мы пишем не для того, чтобы нас принимали. Мы пишем потому, что нам этого хочется. Нам нет никакого дела до читателя. Например, замысел «Императорских апартаментов» появился в моей голове вместе с вопросом «А где сейчас Клэй, что он делает?» Сначала я сопротивлялся, не хотел писать продолжение. Потом на мгновение все же задумался о читателях, потому что стал придумывать, куда поведу моего героя и что стану с ним делать. И я подумал: «Для многих читателей это будет разочарованием, предательством».

Ф. Б. Ваш друг Джей Макинерни тоже написал продолжение одной из своих книг. В «Красивой жизни» действуют те же персонажи, что и в романе «Уменьшение яркости» (во французской версии «Тридцатник с гаком»), вышедшем в восьмидесятые годы. Почему вы так долго отказывались от этой идеи?

Б. И. Э. У нас в Соединенных Штатах мою книгу «Меньше, чем ноль» расценивают как упражнение в стиле восьмидесятых годов. Очень ностальгическое, прямо сентиментальное восприятие.

Ф. Б. Для меня это как если бы вы с Джеем разделили Америку пополам. И Джей сказал бы: «Я беру себе Нью-Йорк, а ты забирай Лос-Анджелес». Ставили вы себе целью с вашей последней книгой быть лос-анджелесским писателем?

Б. И. Э. Нет, в «Императорских апартаментах» речь не только о Лос-Анджелесе. Действие и в самом деле происходит там, но главное, о чем говорит книга, — это надежда.

Ф. Б. Среди действующих лиц есть некая Рейн Тернер, молодая особа, которая стремится стать актрисой…

Б. И. Э. Да, роковая женщина, сошедшая со страниц романов Чандлера, которого я читал, пока работал над этой книгой. Но знаете, все могло бы происходить и в какой-нибудь фирме, с амбициозной секретаршей, ищущей работу, которой ее босс говорит: «Вы даете мне, чего я хочу, а я пытаюсь найти для вас то, что хотите вы».

Ф. Б. Когда-то вы жили между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. А теперь превратились в стопроцентного калифорнийца?

Б. И. Э. Вот уже четыре года, как я не был в Нью-Йорке, хотя у меня там осталась квартира. И все же из Нью-Йорка я уехал окончательно. Нью-Йорк является частью империи, там живут одни богачи. Лос-Анджелес совсем другой. Мне он кажется городом будущего.

Ф. Б. Может, вам нью-йоркский стиль жизни был в тягость — тяжелый и мрачный, как вы описываете его в «Американском психопате»? И вы боитесь сойти с ума, как Патрик Бэйтман?

Б. И. Э. Я думаю, для некоторых людей нью-йоркский воздух очень даже полезен. Все зависит от того, на каком этапе собственной жизни вы находитесь. Знаете ли, долгое время я отказывался признавать, что «Американский психопат» — это про меня. Но по сути Патрик Бэйтман — это я.

Ф. Б. Ну наконец-то! Многие поклонники вашего «Психопата» были недовольны, когда вы стали извиняться за все те карнальности, что там понаписали. Вы объясняли людям, которые хотели вас убить, что вы не Патрик Бэйтман… Сегодня вы признаете, что любите этого монстра?

Б. И. Э. В некотором смысле он мой двойник. Я не собирался превращать роман в обвинительную речь против Уолл-стрит и яппи-культуры. Я писал о своем одиночестве, своем психозе. О своей вечной неудовлетворенности. Я работал над романом три года.

Ф. Б. Что вы подумали, когда узнали о банкротстве банка «Леман-Бразерс» и когда, 25 лет спустя после выхода вашей книги, Америка поняла наконец, что все топ-менеджеры с Уолл-стрит — законченные психопаты?

Б. И. Э. Это было и так понятно.

Ф. Б. До вас был все-таки Том Вулф и его «Костры амбиций».

Б. И. Э. Но Вулф более человечен в изображении своего героя Шермана Маккоя.

Ф. Б. А я думаю, что люди чаще вспоминают Патрика Бэйтмана…

Б. И. Э. Дьявол всегда впечатляет.

Ф. Б. Не считаете ли вы, что литература предвосхищает будущее?

Б. И. Э. Если бы я мог влиять на будущее, я бы придумал себе более веселую судьбу и сделал бы так, чтобы определенные вещи никогда не произошли. Я говорю не о своей писательской карьере, а о личной жизни. Знаете, люди говорят приблизительно то же самое про роман «Гламорама». Якобы он предсказал реалити-шоу, где вокруг каждого участника крутится съемочная группа, снимает его и подсказывает, что надо сказать.

Ф. Б. Диктатура гламурности. А «Императорские апартаменты» рассказывают, что секс, наркотики, агрессия и деньги по-прежнему правят миром…

Б. И. Э. Да, равно как и зацикленность на себе. Достаточно посмотреть на моего героя Клэя: что с ним происходит сейчас? Он преуспел, это обеспеченный человек, занятый удовлетворением своих неиссякаемых желаний и аппетитов. Преград на этом пути для него не существует. По сути это монстр.

Ф. Б. Вначале я, признаться, испугался: а вдруг вы написали какой-нибудь милый романчик, благообразный, правильный и человечный — что-то в духе «Ивы» Хьюберта Селби[319]. Но нет, вы остались верны себе. Книга начинается с убийства дилера, друга Джулиана. Его труп похож на американский флаг, потому что костюм на нем белый, голова синяя, а кровь красная. Вы, как всегда, начали с кровопролития.

Б. И. Э. И почему меня влечет жестокость? Сам не знаю. Я как пророк! Сам не ведаю, почему это так. В реальной жизни агрессия, жестокость меня не привлекают. Я не люблю смотреть на кровопролитие, истязания. Но как только я сажусь за роман, насилие неодолимо тянет меня к себе. Возможно, потому, что описывать жестокость и зло легче, чем описывать добро. А уж о злодее писать и вовсе одно удовольствие.

Ф. Б. Что изменилось за последние четверть века? За те годы, что прошли между книгами «Меньше, чем ноль» и «Императорские апартаменты»?

Б. И. Э. Информационная революция, конечно.

Ф. Б. Стало лучше или хуже?

Б. И. Э. Не нам судить. Большинство людей моего поколения и старше говорят, что стало хуже, потому что они привыкли взаимодействовать с миром на материально-эмпирическом уровне. Мне лично кажется, что в нынешнем цифровом мире упущена очень важная вещь: тактильный контакт с предметами.

Ф. Б. Как вы полагаете, книги исчезнут?

Б. И. Э. Думаю, да. Разумеется, какие-то книги все равно будут печатать на бумаге, но небольшим тиражом — для тех, кто непременно хочет иметь бумажную версию. Что же касается всего остального — музыки, кино и так далее — все это будет передаваться и распространяться в цифровом виде. Когда я обсуждаю эти проблемы с двадцатилетними, они даже на понимают, о чем я беспокоюсь. Я, например, люблю смотреть фильмы. Но именно фильмы, а не видео. Я люблю также звук виниловых пластинок.

Ф. Б. А айпады вы любите?

Б. И. Э. Да как же можно их не любить? Книги я пока в айпаде не читаю, но, возможно, когда-нибудь начну их скачивать. До настоящего момента я держался. Мне нравится читать, держа книгу в руках, рассматривать ее, трогать красивые страницы. Но я уверен, что в какой-то момент цифровые книги станут обычной вещью.

Ф. Б. Есть еще кое-что, что изменилось в промежутке между «Меньше, чем ноль» и «Императорскими апартаментами»: ваш стиль. Раньше у вас были короткие, сухие фразы. Сейчас вы пишете о вещах более глубоких. Вы детально анализируете, что́ думают ваши персонажи и что́ думаете о них вы сами. Вы подходите к вещам менее объективно. Между «Меньше, чем ноль» и «Императорскими апартаментами» вы написали еще «Лунный парк», довольно странный роман, в котором рассказываете о себе.

Б. И. Э. Ну да. Что мне отчасти нравилось, когда я писал «Императорские апартаменты», — это что я могу отойти от своего прошлого стиля, которым написан роман «Меньше, чем ноль»: от минимализма. Я давно перестал так писать. Я изменился. Люблю длинные фразы, которые начинаются в определенной точке, а к концу заводят туда, куда вы и не ждали. Любопытное упражнение.