– Вы играете очень мило, когда даете себе труд постараться. Ваша приверженность постоянным упражнениям значительно улучшила вашу манеру исполнения. Я непременно скажу об этом лорду Графтону, когда он вернется домой.
– Ой, правда? – Похвала, пришедшая с той стороны, откуда ее никак не ждали, несказанно удивила Софию, но девушка сочла, что хуже от этого уж точно не будет. Она решила, что благоразумнее и правильнее вести себя с гувернанткой повежливее. И она принялась разучивать сонату для фортепьяно, которую очень любил ее отец.
Это было нелегко, но, как и предполагал дальновидный лорд Графтон, обещание новых нарядов оказалось для молоденькой девушки одним из самых убедительных аргументов. Удивленная тем, что ее усилия столь хорошо вознаграждаются похвалами и уверениями, что отец будет доволен, узнав о том или этом, София пользовалась любой возможностью предстать перед окружающими в лучшем свете.
Миссис Беттс, уже смирившаяся с тем, что неохотное присутствие Софии на кухне ни к чему хорошему не приводит, изрядно удивилась, когда однажды, после того как с домашней фермы доставили айву, неожиданно появилась София и, расточая улыбки, мило попросила дать ей фартук, чтобы помочь экономке законсервировать фрукты в меду.
– Лорд Графтон очень любит консервированную айву, – пояснила девушка.
Миссис Беттс выразительно закатила глаза, глядя на повара, и поставила перед Софией корзину с каменной твердости айвой, которую надо было очистить от кожуры.
– Ой! – пролепетала София, беря в одну руку твердый фрукт, а в другую – маленький нож для чистки. – Как вообще это делается? – Она была уверена, что такая работа – святая обязанность посудомойки, и наивно полагала, что ей придется лишь помешивать мед в горшке, когда тот начнет закипать, но предпочла оставить свои мысли при себе и, к невероятному изумлению работников кухни, молча взялась за дело.
Во время следующего урока София потребовала, чтобы ее научили готовить любимое блюдо отца – фрикасе из утки на углях. Миссис Беттс запротестовала, заявив, что блюдо это слишком сложное, а повар предложил, чтобы вместо этого они попробовали запечь самые обычные яблоки, но София настояла на своем. Работа на кухне замерла, потому что сначала пришлось послать за уткой, зарезать ее, осмолить и ощипать, затем обдать кипятком, замочить в кипяченом молоке, натереть травами, поджарить, разрезать и, наконец, поставить на огонь в кастрюле с капелькой бренди и соусом, приготовленным из лука с печенкой. Поскольку София выказала желание выполнить каждую операцию самостоятельно, для этого потребовалась бóльшая часть дня. Когда же с готовкой было покончено, она зарделась от удовольствия, ибо миссис Беттс и повар рассыпались в похвалах, хотя утка получилась настолько жесткой, что позже повар потихоньку скормил ее коту.
А миссис Беттс страстно мечтала о том, чтобы вернуться обратно в Сассекс. Лорд Графтон по большей части бывал в поместье лишь изредка и надолго там не задерживался. Тем не менее он распорядился содержать дом в полном порядке и присылать в лондонский особняк мясо и фрукты с домашней фермы. Помимо содержания дома и перекладывания продуктов соломой, миссис Беттс и остальным слугам заниматься более было нечем, и потому они располагали массой свободного времени. Пробудившаяся в Софии страсть к приготовлению пищи и внезапные набеги на кухню неизменно порождали хаос, что выливалось в дополнительную работу для самой миссис Беттс, повара и посудомоек. Миссис Беттс крайне неодобрительно относилась к тому, что благородные господа изъявляют желание заниматься домашним хозяйством, и в глубине души проклинала леди Бернхэм за то, что та распорядилась научить Софию тому, что ей вовсе не требовалось.
Но даже миссис Беттс вынуждена была признать, что с ее подопечной произошли заметные перемены к лучшему. Вот уже на протяжении многих недель она не слышала от Софии ни единого грубого слова. Собственно говоря, девушка не уставала повторять: «Пожалуйста, миссис Беттс» и «Благодарю вас, миссис Беттс», «Чем вы посоветуете переложить белье от моли, миссис Беттс, – лавандой или шариками с ароматическими травами?»
Оставалось умаслить всего одного человека, и София долго и старательно напоминала себе о выдаче денег на одежду, прежде чем набралась мужества предложить леди Бернхэм возобновить их регулярные походы в церковь и на встречи евангелистов. Когда же она наконец отважилась на такой шаг, ей для начала пришлось выслушать долгую и нудную нотацию о том, что ожидает непослушных, неблагодарных и себялюбивых детей в Судный день, равно как и о девушках, кои не исполняют своего долга, а думают лишь о нарядах, балах да развлечениях. И только после этого леди Бернхэм сочла, что София в достаточной мере раскаялась и сожалеет о греховности своей натуры и поведения.
В церкви София выслушала проповедь и даже ни разу не поморщилась. Лишь с едва заметной неохотой она сопроводила леди Бернхэм во время визита в Воспитательный дом, патронессой коего была ее мать, и помогла раздать там суп и одежду. Она стала посещать собрания евангелистов, где изо всех сил старалась не уснуть, слушая, как они распевают псалмы и произносят долгие речи о миссиях к язычникам и запрете рабства в Африке.
В стремлении покорить леди Бернхэм София зашла так далеко, что попросила лорда Графтона ссудить ее деньгами на карманные расходы, дабы она могла купить теплые чулки для сирот и Библии для язычников. Дивясь про себя этой новообретенной сострадательности и благочестию, лорд Графтон исполнил ее просьбу, хотя и встревожился, уж не завели ли его неортодоксальные методы слишком далеко. Может, он собственными руками толкнул дочь прямиком в объятия евангелистов, как случилось с ее крестной матерью? Однако после некоторых размышлений он счел, что, получив в свое распоряжение деньги на наряды, София потеряет всякий интерес к евангелистам.
При всем желании он не смог бы выбрать более действенного стимула или идеального момента. Уже через год наставники Софии осторожно намекнули лорду Графтону, что, хотя совершенству нет предела, на свет явилась абсолютно иная София, которая изменилась подобно бабочке, вылупившейся из кокона: она исправно – в большинстве случаев – посещала уроки, демонстрируя уважение к учителям и вежливое отношение к окружающим, и на память декламировала стихи из Библии. Учителя более не заикались об отъезде. У миссис Беттс не хватало духу попросить рассчитать ее, а леди Бернхэм даже однажды заявила гувернантке, что надежда еще не утрачена окончательно, но при условии, что несмышленое дитя не будет слишком уж забивать себе голову безбожными книгами, кои ее отец и наставники почему-то почитали крайне необходимыми.
В детстве София столь безобразно обращалась со своими платьями, что леди Бернхэм даже язвительно интересовалась у нее, не колет ли она их вилами. Но девушка четырнадцати лет от роду начинает думать о том, чтобы выглядеть опрятно. София становилась выше ростом, детская худоба сменялась женственными округлостями, так что ее платья приходилось удлинять по подолу и расшивать в плечах и груди. Заказывать новые было запрещено по строжайшему распоряжению лорда Графтона, отданному гувернантке и леди Бернхэм, а старые постепенно приходили в негодность и были слишком тесными для нее. Когда София с гувернанткой прогуливалась по Сент-Джеймсским садам с дочерями знакомых лорда Графтона или же когда леди Бернхэм брала ее с собой в церковь, она болезненно стыдилась своих старомодных девчоночьих нарядов. Она с завистью рассматривала платья, шляпки и ленты других молодых леди, воображая, будто они с презрением поглядывают на нее. Она плотнее запахивалась в накидку и прятала подбородок в воротник, так что на виду оставалась лишь ее простая шляпка. Все свои надежды она возлагала на обещанное содержание и еще усерднее старалась вести себя хорошо.
Когда отец возвращался в Лондон после очередной командировки, София держалась поближе к библиотеке, дабы подслушать, как гувернантка, учителя и экономка отзываются о ее успехах. Ей казалось, будто тон их речей был одобрительным, но дверь была слишком массивной, чтобы увериться в этом окончательно.
