— Сиди-ка тут смирно и не мешай нам... Мы только легкую ревизию сделаем — небось, всего не заберем... у тебя столько тут добра припасено, что в один раз где троим управиться... ты вот ключи подай да укажи, где что... эти, что ли?

Громила вытянул связку из кармана арестованного.

— Ну, ребята, не копаться, за работу! А ты, молодец, около кассы орудуй пока, да за хозяином поглядывай... время деньги!

И ночные посетители принялись за работу. Это все были люди многоопытные, умелые; они принялись без суеты, не спеша, обнаруживая большой навык к делу и опытность.

А Димант, скрученный в локтях, притянутый к цепи собственной кассы, сидел и смотрел.

Теперь к нему вернулось его прежнее хладнокровие и самообладание... Это невыносимое состояние духа, мучившее его до сих пор, доводившее его до галлюцинации, исчезло пред лицом одной определенной опасности, он только внимательно всматривался в каждую личность, могущую впоследствии помочь ему в розысках этих замаскированных посетителей, если только те оставят его живым, а убивать им нечего, ведь он, Димант, им не мешает, он даже помочь готов. И вот он, заметив, что громила, внимательно осмотрев личинки замков кассы, не так принялся за дело, он же, Димант, остановил его и сказал:

— Не этот ключ! Возьмите короткий с кольцом, надавите прежде эту кнопку там!

— Все равно, сломают и вещь попортят даром! — подумал он при этом.

— Да хозяин-то у нас умный, сообразительный! — захохотал громила у кассы.

— Должно, дрессированный! — отозвался другой из спальни.

— Это он до сундука, что под кроватью, добрался! — подумал Борух, глубоко вздохнул и вдруг, сам неожиданно для себя, заплакал.

Давно уже, лет сорок, может быть, с самого детства, этого с ним не случалось!..

— Жалко, небось, награбленного добра стало? — усмехнулся тот, кто возился с кассой... — Небось, оставили еще тебе на разживу...

— Воды... воды принеси... в горле жжет... — бормотал несчастный ювелир, с трудом сдерживая истерические рыдания...

— Ну, ты полегче! А то я тебя этим напою. Разом смолкнешь!

Димант закусил до крови себе губу и отвернулся, чтобы не видеть разгрома.

А громилы с полным невозмутимым спокойствием продолжали свою работу. Они выбрасывали на пол опорожненные футляры и все связывали в удобные для выноса узлы, запихивали себе за пазухи и в карманы шаровар, за голенища сапог, а все им попадалась на глаза все новая и новая соблазнительная добыча.

Время шло... Стрелки стенных часов показывали половину пятого утра. Пора и уходить подобру-поздорову...

Стоят над связанным ювелиром громилы и думают, как поступить: пришибить ли для душевного спокойствия, или так оставить живого, связанного?..

А Диманту все равно, решительно все равно — только вот руки скрученные очень ломит, и очень холодом веет по полу...

Очнулся Борух, когда в окна его квартиры серый день заглянул. В открытых настежь парадных дверях стоит рыжебородый дворник, а за ним околоточный и еще двое полицейских, на площадке еще посторонние лица топчутся.

— Ведь вот какое дело, поди же ты! — хлопает по бедрам дворник. — Я-то иду лестницу убирать, гляжу — дверь отворена, заглянул — а оно вон что... Оказия!..

— Начнем осмотр отсюда! — говорит околоточный... — Не трогать! — добавил он, заметив, что двое из добровольцев хотели было развязывать полубесчувственного ограбленного ювелира. — Не трогать до осмотра и описи положения...

Он вынул чернильницу, достал листик бумаги из своего портфеля и начал:

— Лежит на боку, руки скручены веревкой вроде как бы вожжей, или на манер такой, что дрова носят... Голос подает не особенно явственно, как бы мычанию подобный...

— Не иначе, как через окно... Они, значит, с чердака спустились и вырезали окошко... Иначе невозможно, потому дверь на черную лестницу извольте видеть... А ушли они так через паратную... Уж это верно! — разъяснял дворник, уже заглянувший и в другие комнаты...

— Правая нога под себя подогнута, левая... — продолжал описывать положение околоточный... — А как же это они на чердак попали? — прервал он размышления дворника, строго взглянув в его сторону.

— А это невозможно даже измыслить, должно полагать, с крыши соседнего дома: это случается...

— Да развяжите его вы скореича, несчастного! — завопила кухарка из соседней квартиры... — Видите, человек, может, кончается, а вы тут...

— И то развяжи!.. Милостивый государь, эй, господин! Милостивый государь... Можете вы отвечать?.. Можете говорить, что ли?..

Димант окончательно пришел в себя; развязанный, попытался было вскочить на свои отекшие ноги, но не мог.

Он дико озирался вокруг и вдруг, рванувшись, пополз к выходной двери и закричал, завыл, как волк:

— Караул!

В толпе на площадке захохотали...

И началось дело об ограблении ювелирного мастера Боруха Диманта, которое, наконец, выяснило, что вышеозначенный Димант был действительно ограблен посторонними лицами, как ему лично, так и предержащим властям неизвестными.

Блудсфонтен, 33 декабря.

Я думаю, дорогая Клара, что ты получила мое письмо от 20 июля... Конечно, я виноват за такой продолжительный перерыв в нашей беседе, но ты не будешь на меня сердиться и разгладишь свои чудные, сдвинутые бровки, когда узнаешь, как много пришлось пережить мне тяжелого и неприятного за это время.

Ты помнишь хорошо, как мы провели наше детство, какой кроткой любовью и заботливостью обставлены мы были в нашем родительском доме, мы, так сказать, выросли в атмосфере любви и нежности, мы были избалованы и морально, да и материально тоже — нас воспитывали в высоких рыцарских, истинно джентльменских правилах — и мы приобрели ясный и точный взгляд на все, что составляет основы истинного благородства и чести...

Когда я, повинуясь долгу благородного британца, отправлялся на войну, я думал, я имел право думать, что буду иметь дело с врагом храбрым, великодушным, равным с нами по благородству души, по знанию военного искусства — и как горько пришлось нам разочароваться в своих надеждах.

Мы встретились с бурами.

Уже самое слово бур означает — мужик, то есть, нечто грубое, ничего общего не имеющее с джентльменством; это сброд диких и невежественных дикарей, не имеющих понятия, что такое настоящая европейская война, со всеми ее рыцарскими правилами и тонкостями.

Они вообразили, что война — это просто бойня, грубое расстреливание врага из-за закрытия, трусливое бегство, когда мы хотели бы их настичь, полное исчезновение, на более или менее продолжительное время, а потом внезапное появление там, где их никто не ожидал вовсе... Поприбавь ко всему этому, что эти буры просто воры и грабители: они нападают на наши транспорты, портят дороги, угоняют у нас скот и лошадей... Ведь ты понимаешь, как все это нам самим надо, а они забирают без всякой церемонии... Вчера, например, отряд этих жалких воришек отнял у нас фуры с палатками и теплыми пальто — это при непрерывном ливне и довольно холодных ночах... Да вот я тебе все это расскажу по порядку.

Еще десятого августа, наш лихой батальон, с полковником Кольнепером во главе, выступил в поход, с целью исследовать всю местность к северо-востоку от нашего главного лагеря. Первый день похода прошел довольно благополучно, мы, пройдя миль двадцать, не встретили даже признака неприятеля. Мы дорогой, конечно, заглядывали в попутные фермы, где находили только женщин и черную прислугу... Они говорили, что им самим есть нечего, но мы им не верили, конечно, подвергали обыску и кое-что иногда находили съестного. Лейтенант Брэкен нашел даже недурные золотые часы с цепочкой. Тронулись далее. Заметь, что на все наши расспросы нас уверяли, что неприятеля давно уже нет поблизости... Какое вероломство, какое гнусное предательство!

Около половины второго следующего дня мы шли спокойно, ничего не подозревая, как вдруг раздались выстрелы. Прежде чем мы могли опомниться и сообразить, в чем дело, как уже несколько наших упали, и первым упал, не крикнув даже, лейтенант Брэкен... Но что за молодец наш командир! С поразительной находчивостью, моментально сообразив и взвесив наше положение, он выхватил шпагу, повязал на клинок свой белый платок и высоко поднял над головой. Вражеские выстрелы разом стихли, и наш отряд принял совершенно безопасное положение...