Сара терпеливо взяла ее за руки и, не повышая голоса, повторила свою просьбу, чтобы Силили нашла шатры мар.Тю и поблагодарила гончара Фарру за красоту статуй.

— Скажи ему, что я сожалею о грубости Киддина и о нанесенном им оскорблении. Скажи ему, что я, Священная Служительница, желаю загладить вину и приглашаю его сына Аврама разделить со мной трапезу послезавтра на рассвете.

Глаза Силили округлились.

— Он не может прийти сюда! Это богохульство — привести сюда мар.Тю! Ты осквернишь храм! Что будет, если узнают остальные? Великая Жрица скажет царю. Это будет конец, он не захочет пригласить тебя в великолепную комнату.

— Прекрати говорить глупости и подумай! — рассердилась Сара. — Нет ничего странного в том, чтобы гончар пришел в храм. Каждый день они приходят сюда и приносят свои работы.

— Но не сюда, не в гипарю. И не для того чтобы разделить трапезу жрицы. Киддин прав, ты доведешь нас до несчастья.

Сара отодвинулась он нее, лицо ее стало холодным и надменным, каким оно иногда становилось, когда она стояла перед быком.

— Хорошо, обойдусь без тебя.

Жестом она приказала Силили удалиться. Но Силили не двинулась с места, утирая толстыми пальцами повисшие на веках слезы. Еле слышным, дрожащим голосом она спросила:

— Что ты скажешь своему мар.Тю? Что вот уже семь лет кровь не течет у тебя между бедер? Даже мар.Тю хотят женщин с полным чревом.

Сара покраснела, словно служанка ударила ее по лицу. Но Силили не собиралась молчать:

— Ты что, еще не поняла? Ты Священная Служительница Крови, вот кто ты. И ты останешься ею навсегда. Здесь тебя хотят такой, какая ты есть. Воины любят тебя, потому что они надеются, что твоими молитвами они не будут истекать кровью в битве. Но за пределами этого храма, Сара, ты женщина с сухим чревом.

— Ты не смеешь так говорить со мной.

— Смею. Я даю себе это право. Ради тебя я убивала себя все эти годы. Я сожгла травы колдуньи. Один раз боги простили тебя. Не требуй от них слишком много.

Черты лица служанки исказились от боли. Гнев Сары угас так же внезапно, как вспыхнул. В давно забытом порыве она присела рядом с Силили, обняла ее и положила голову ей на плечо.

— Я хочу только еще раз увидеть и услышать его, — прошептала она. — Только один раз. Я хочу знать, думал ли он обо мне все эти годы.

— А потом?

— А потом все будет, как раньше.

Сара думала, что он не придет. Силили вернулась без ответа на ее послание:

— Он посмотрел на меня, словно я — безумная старуха. Что доказывает его благоразумие. Он просто выслушал меня. Его отец поблагодарил меня. Вот и все.

Они договорились, что с наступлением ночи Силили будет ждать у открытой двери в стене храма, за гипарю. Там был простой узкий проход, через который обычно проводили животных и пропускали повозки с зерном и всем прочим для приношений. В темноте никто не заметит мар.Тю в толпе суетящихся служанок и рабов.

Ночью Сара незаметно с помощью Силили, расставила лампы, подушки и блюда с яствами в одной из комнат без окон, где обычно хранились тоги и запасные наряды для больших церемоний в сезон посева. Туда вел узкий коридор, выходящий к огромной стене, окружавшей гипарю. Обычно им пользовались только служанки. Когда придет Аврам, Силили будет стоять на страже в коридоре, так что никто не сможет застичь их врасплох.

Но сейчас, сидя среди глухих стен комнаты, Сара сомневалась. Она признавала, что Силили говорила правду. Жестокую правду, которую она старалась забыть, как стараются забыть колющую боль, от которой нет исцеления.

Но она еще была молодой девушкой, которая верила, что поцелуй Аврама очистит ее для супружеской жизни, и надеялась, что их встреча была чудом.

То, что она сказала Силили, было правдой. Может быть, ей достаточно будет узнать, что он не забыл ее за все эти годы.

А если он не придет?

Она отбросила эту мысль. Терпение. Может быть, солнце еще не взошло и он еще придет?

Она услышала поскрипывание сандалий. Он пришел. Она увидела его перед собой в слабом свете лампы.

Первый краткий миг смущения. Аврам церемонно поклонился. Извинился, сказав, что не знает, как приветствовать Священную Служительницу Крови, посвятившую себя богине Иштар.

Голос у него был все тот же. Тот же легкий выговор мар.Тю.

— С глубоким уважением и с большим страхом, — ответила Сара.

Оба засмеялись. Сара давно так не смеялась. Этот смех, словно свежая вода, развеял последние следы смущения.

Они уселись на подушки по обе стороны низкого стола. Он совсем не изменился, только погустела его борода. У него был все тот же большой красивый рот. Может быть, чуть больше выдавались скулы. У него было решительное лицо человека, уже пережившего испытания.

Сара наполнила медные стаканы настоем тимьяна и розмарина и сказала:

— Я боялась, что ты не осмелишься прийти.

— Мой отец и мои братья были против. Они боятся, что мое присутствие здесь будет богохульством. Они боятся твоего отца и брата. Мы, мар.Тю, всегда чего-то боимся.

Она помнила его уверенный голос. Сейчас к нему примешивалась спокойная насмешливость, отстраненность человека, который взвешивает мысль, прежде чем высказать ее. Он выпил глоток и сказал:

— Я вышел из шатра в середине ночи, чтобы никто не заметил моего ухода. Я достал из печи несколько изделий моего отца, чтобы они подумали, будто я понес их в храм. Я отдам их твоей служанке. Мое подношение твоей богине!

Сердце Сары забилось. Эти слова были первым обещанием, он тоже хитрил и лгал ради нее.

— В тот раз, на берегу реки, тебе пришлось тайно принести еду и шкуры.

Аврам, улыбнувшись, покачал головой.

— Да… Как давно это было…

— Но ты не забыл.

— Нет.

Наступило замешательство. Сара и Аврам угощались финиками и медовыми пирогами. Аппетит у Аврама был отличный. Глядя, как он ел, Сара испытала незнакомое и волнующее чувство. У ворота туники, там, где начиналась шея, кожа Аврама показалась ей такой тонкой, что ей захотелось дотронуться до нее.

— Тогда утром солдаты нашли меня и отвели в дом отца, — сказала Сара и коротко засмеялась.

— Он был в ярости. Но спустя несколько лун я опять сбежала. Я дошла до ваших шатров. Я хотела… поблагодарить тебя за помощь. Но мне сказали, что твоя семья ушла.

— Мы ушли на север и остались там.

Аврам рассказал, что они отвели стада в Пузри-Даган, в центр царских налогов, и потом Фарра решил обосноваться в Ниппуре и продавать свои гончарные изделия.

— Там повсюду очень много храмов. Могущественные вельможи хотят каждый год иметь новые статуи своих предков, — забавлялся Аврам.

Дела отца процветали, а Аврам с братьями, Араном и Нагором, разводили скот для богатых домов Ниппура. Через три-четыре года они достаточно заработали, и отец решил, что они могут завести собственные стада, которые так быстро увеличивались, что после выплаты каждого налога они перегоняли стада из одного города в другой, от Урума до Адаба, по склонам гор, где трава была сочной и обильной.

— Мой отец Фарра стал вождем нашего племени. У нас большое племя, более пятисот шатров… Но прошлой зимой началась война с горцами. Гути дошли до Адаба. Они грабили дома, воровали скот. Так всегда бывает. Война вспыхивает между городами, и начинают воровать наш скот и насиловать наших женщин. Никто не приходит к нам на помощь. Мы не созданы для войны. И тогда мой отец решил вернуться в Ур.

Он снова улыбнулся насмешливой улыбкой, от которой у глаз появились морщинки.

Могущественные вельможи Ура обрадовались нашему возвращению. Им очень нравятся гончарные изделия мар.Тю Фарра, как, например, твоему отцу!

— Они очень красивые. Мне они тоже нравятся.

Аврам проглотил финик и, смеясь, сделал движенье рукой, словно отмахиваясь от ее слов, как от дыма.