Куда бы ни проникало оленеводство, везде оно становилось важным фактором социального развития, везде оно влекло за собой возникновение имущественного неравенства и эксплуатации. Значительно увеличивая мобильность населения, оно сразу же создавало преимущества оленным охотникам по отношению к безоленным. Особенно далеко отношения имущественного и социального неравенства зашли у тех народов, которые сделали оленеводство своим основным занятием.
Большой интерес представляет вопрос о характере собственности на оленей. В. И. Васильев, посвятивший ему специальное исследование, предполагает, что в XVII в. олени у ненцев и энцев «находились, хотя, возможно, в значительной степени и номинально, в ведении больших и малых родов» [68, с. 316]. Однако нет оснований думать, что права родичей выражались в чем-то большем, нежели наблюдение над тем, чтобы олени при наследовании не выходили за пределы рода, как это отмечалось в начале XX в. у нганасан и энцев [249, с. 92, 93], а также, видимо, получение кусков оленины при коллективных трапезах. Скорее всего, собственность на оленей очень рано приобрела частносемейный характер, который фиксируется у оленеводческих народов по этнографическим материалам XIX — начала XX в. [343, с. 174; 10, с. 71, 73; 62, с. 155; 995, с. 28, 29]. В. И. Васильев, анализируя судебные документы XIX в. [247], также совершенно справедливо пишет о том, что стада оленей у ненцев XIX в. находились в семейной собственности [68, с. 328, 329]. Это подтверждается и суровым наказанием, полагавшимся за кражу оленей даже у своих сородичей, и в еще большей степени преимущественным правом вдовы владеть и распоряжаться оленями умершего мужа в противоположность его ближайшим родственникам (братьям) [247, с. 33, 34, 44, 59, 62, 90, 91 и др.]. У многих оленных охотников и рыболовов этнографам удалось зафиксировать порядок, по которому семейным стадом распоряжался только мужчина — глава семьи, а после его смерти стадо так или иначе распределялось между его сыновьями и воспитанниками. Таким образом, по традиции наследство передавалось только по мужской линии. Однако и дочь могла получить нескольких оленей в подарок при жизни отца. Она их приводила в семью мужа в качестве приданого, но после ее смерти они неизменно возвращались к ее родственникам по отцовской линии [343, с. 174; 10, с. 71, 73; 62, с. 155]. Некоторые исследователи (Л. В. Хомич, Е. А. Алексеенко, Г. М. Василевич) считают, что у оленеводов встречалась и индивидуальная собственность на оленей. Новорожденный ребенок получал обычно важенку в подарок от. кого-нибудь из отцовских родственников. Приплод от нее оставался в его индивидуальной собственности. При этом судьба этих оленей весьма симптоматична. Как и у многих других охотников и рыболовов, у населения тайги сохранялся порядок, в силу которого личные вещи человека не наследовались, а частью уничтожались на его могиле, частью погребались вместе с ним. Аналогичным путем транспортные и верховые индивидуальные олени умерщвлялись на могиле владельца. Любопытный обычай встречен у кетов, которые убивали на могиле одного-двух оленей, а остальных принадлежавших умершему оленей, если таковые имелись, отпускали в тайгу. Правда, в виде исключения из-за крайней малочисленности оленьих стад остальных оленей могли оставить в общесемейном стаде [10, с. 73].
У крупнотабунных оленеводов тундры преобладала семейная собственность на стада. В XVIII–XIX вв. у них шел процесс дробления большесемейных коллективов и перехода собственности на оленей к малым семьям [71, с. 81—100; ср. 68, с. 327–334]. Однако, как сообщает Б. О. Долгих, и здесь «право частной собственности имело иногда еще несколько ограниченный характер и в известной степени регулировалось родом или племенем» [249, с. 93; ср. 68, с. 334, 335]. Даже у чукчей в период расцвета крупнотабунного оленеводства отношения семейной и индивидуальной собственности на оленей порой тесно переплетались [18, с. 54], что, однако, не мешало возникновению эксплуатации богатыми оленеводами своих более бедных сородичей.
Оленеводство имело важное значение для развития социальных связей. Путем дарения и обмена оленями укреплялись контакты между родичами и друзьями, а также возникали отношения господства и подчинения. Олени составляли основную часть брачного выкупа, платы за кровь. Кроме того, «безвозмездная» раздача оленей на больших праздниках, а также в виде помощи обедневшим родичам и даже просто соседям служила важным рычагом экономического и социального развития. Как справедливо отмечал В. Г. Богораз-Тан, «у западных оленеводов она превратилась в особый вид займа, а у восточных она служила и служит для увеличения престижа и влияния богатого оленевода. В конце концов, даже у чукоч (чукчей — В. Ш.) богатый оленевод, раздавший на празднике своим родичам сотню оленьих туш, успевает так или иначе выручить от облагодетельствованных им бедняков двойную или тройную стоимость подарка» [313, с. 48]. Определенную престижную роль играли и жертвоприношения домашних оленей, которые получили особенно широкое распространение с развитием крупнотабунного оленеводства. Главное жертвоприношение совершалось у чукчей в конце лета — начале осени. Как отмечают исследователи, при всей религиозной окраске таких жертвоприношений они имели большой хозяйственный и социальный смысл. Во-первых, таким путем уменьшалось чрезмерно разросшееся стадо перед трудным зимним сезоном; во-вторых, создавалась возможность для заготовки пищевых запасов, а также шкур для производства и обмена; наконец, в-третьих, в результате устроенного праздника значительно поднимался престиж богатых стадовла-дельцев, которые резали более 100 животных и раздавали мясо множеству приглашенных [181, с. 264; 745, с. 122, 123]. Практические основания таких праздников-жертвоприношений совершенно очевидны. По словам В. Г. Кузнецовой, «убой оленей, именно в августе весьма целесообразен, так как оленеводы получают жирную, питательную, свежую мясную пищу и красивый теплый мех для пошивки одежды». Во время праздников убивали преимущественно молодых самцов [181, с. 264–279]. В течение всего года оленеводы приносили более мелкие жертвы различным духам с целью добиться их поддержки в сложных жизненных ситуациях. При этом оленину съедали все участники ритуала и зрители [343, с. 195–201]. Все эти жертвоприношения помимо религиозной играли и важную социальную роль, устанавливая определенные социальные отношения между присутствующими.
Одним из последствий возникновения крупнотабунного оленеводства явилось развитие широкого обмена между оленеводами и оседлыми охотниками на морского зверя. При этом продукты оленеводства, а порой и олени были важнейшим средством обмена. Лишь с их помощью оленеводы внутренних районов могли получать продукты морского промысла и другие товары [74, с. 147–156; 62, с. 154]. Конечно, обмен возник задолго до XVIII в., однако раньше он не достигал такого размаха.
Любопытна эволюция роли оленей в ритуале народов Сибири. В Сибири, где до недавнего времени присваивающее хозяйство доминировало, большое значение имел промысловый культ. Все охотники почитали главную дичь (оленей, лосей и т. д.), верили, что удачной охоте способствует благосклонное отношение «хозяина животных». Последний в далеком прошлом мыслился в виде соответствующего зверя, птицы или рыбы. Об этом свидетельствует вера в то, что фигурки рыб благоприятствуют удаче и ловле рыбы, а фигурки оленей и медведей — удачной охоте на этих зверей и т. л. Позже «хозяева тайги» приобрели антропоморфный облик [129, с. 90, 93, 99, 168, 176, 254]. С промысловым культом связана и вера в возрождение убитых животных, в соответствии с которой их кости и черепа не выбрасывались и не разрубались, а сохранялись в определенных местах. Тем самым люди надеялись обеспечить себя пищей в будущем [10, с. 175; 62, с. 220]. У ряда народов были специальные места, где приносили в жертву туши диких животных с целью обеспечить успешную охоту. В таких местах обычно можно было встретить множество костей и черепов жертвенных животных (см., например [72, с. 275 сл.; 344, с. 208, 209]). Животные, служившие основой жизни людей, считались защитниками от болезней, а черепа медведей охраняли жилище от злых духов [129, с. 109, 123, 176, 177]. Изображения таких животных тоже имели функцию оберегов. Лишь в связи с отмеченными явлениями можно понять ритуальную роль домашних оленей, которая не только сохраняла черты охотничьих культов, но и имела уже специфический скотоводческий характер. К первым относятся жертвоприношения, посвященные началу охотничьего сезона, и благодарственные обряды по случаю удачной охоты и т. п. [344, с. 210, 211; 181, с. 315], а также встречающаяся, например, у эвенков вера в исцелительную силу домашних оленей [129, с. 176, 177]; ко «вторым — защита оленей от нападения волков с помощью фигурок последних [129, с. 88, 89] и широко распространенный обычай убийства транспортных оленей на могиле владельца.
