К щенкам аборигены относились с большой любовью и теплотой и хорошо их кормили, причем в некоторых случаях женщины давали им грудь. В целом со щенками обращались не хуже, чем с собственными детьми, давали им особые клички, предпринимали попытки защищать их с помощью магии от злых духов и т. д. Выросших собак тоже любили и ласкали, однако они полностью или почти полностью лишались поддержки человека и вынуждены были теперь сами добывать себе пищу. Попытки выклянчить или же стянуть пищу у людей кончались тем, что собак жестоко били и гнали прочь. При всем этом многие из них настолько привыкали к людям, что навсегда оставались с ними вследствие эффекта импринтинга [628, с. 288, 289; 789, с. 16, 17]. Все же в случае особо дурного обращения некоторые динго убегали и дичали [789, с. 22; 628, с. 288]. Причины плохого кормления собак в прошлом понятны. По расчетам А. Гамильтона, в группе янкунтьяра, где на человека приходилось примерно по одной собаке, даже при активных попытках аборигенов (воспрепятствовать доступу собак к предназначенной для людей пище на питание этих животных уходило 10 % всех пищевых запасов [628, с. 290]. В прошлом, когда обеспеченность аборигенов пищей была гораздо хуже и без строгой ее регламентации нормальная жизнь была невозможной, не было и условий для сколько-нибудь регулярного подкармливания прирученных динго. По той же причине в пустынных районах, небогатых дичью, люди предпочитали охоте с собакой хотя и более трудоемкую, но зато более надежную охоту с копьем из засады [638, с. 13]. Напротив, в более обильных пищевыми ресурсами областях, где результаты неудачной охоты были не столь губительными, аборигены издавна охотились с собаками и хорошо их кормили [789, с. 17, 18; 638, с. 13]. По мнению Б. Хейдена, с ростом оседлости и усилением контактов с европейцами аборигены стали все чаще охотиться с собаками, так как в случае неудачи могли получить пищу и иными способами [638, с. 14]. Таким образом, регулярная юхота с собаками, характерная для некоторых племен австралийцев сейчас, представляет собой довольно позднее явление. В прошлом охота с собаками велась лишь случайно, спорадически, с чем согласен даже Б. Хейден, горячо отстаивающий тезис об использовании аборигенами динго для охоты в доколониальный период [638, с. 141.
У различных австралийских племен ученые отмечают и различное отношение к мясу динго. Некоторые из них (валбири) проявляют крайнее пренебрежение к собачатине и едят ее только в случае сильного голода [789, с. 13, 14]; другие (янкунтьяра), напротив, любят собачье мясо [628, с. 289, 290]. Однако даже в период бескормицы австралийцы не трогают прирученных собак, считая их, как и вообще прирученных животных, табу. Напротив, на поедание мяса диких или чужих собак никаких ограничений не накладывается [628, с. 287, 289, 290]. В этом обычае можно (видеть зачатки системы, позже характерной для раннего скотоводства, которое запретом на убой и поедание своих животных стимулирует широкий обмен и сохраняет условия для воспроизводства стада. Важно отметить, что запрет на убой своих животных держится не на каком-то религиозном чувстве, а на родительском отношении к выращенным зверям, в которых аборигены видят своих детей [628, с. 294]. Этим же определяется и право обособленной индивидуальной собственности[14] на прирученных животных, и связанные с ним престижные отношения, которые проявляются как в особой гордости за своих собак, так и в праве охотника делить тушу животного, загнанного его собакой [1017, с. 203].
Таким образом, в прошлом собаки использовались австралийцами самым различным образом и ни в коей мере не могли считаться специализированными животными. Специализированные охотничьи собаки появились лишь недавно, в условиях контактов с европейцами. Одной из важных традиционных функций собак была охрана лагеря и защита его от внешней опасности. В особенности аборигены ценили в собаках способность будто бы распознавать и прогонять злых духов [720]. Поскольку злые духи и вообще враждебные силы, по мнению австралийцев, проникали в лагерь, как правило, извне, то и охрана от них лагеря собаками зачастую помогала предотвратить реальную опасность, исходящую от чужаков, приблудных собак и т. д.
Тасманийцы впервые увидели собак лишь после появления на острове европейцев в конце XVIII в. Однако только после 1804 Г., когда они получили возможность ознакомиться с европейскими методами охоты с собаками, они и сами стали использовать их для этого. Собак тасманийцы добывали обменом или кражей у европейцев, обменом между собой, а также нападая на одиноких охотников. Вскоре они научились также приручать щенков одичавших собак. Все же основным источником собак оставались европейские поселения. Исследования Р. Джонса показали, что количество собак у тасманийцев было прямо пропорционально степени их контактов с европейцами. Уже в 1816 Г. встречались группы из 200 человек, обладавшие 50 собаками [709, с. 263, 264]. Охота с собаками привела к возрастанию в рационе тасманийцев доли мяса крупных животных (кенгуру) [709, с. 267]. Кроме того, собаки служили сторожами, помогали выслеживать противника, шали вместе с хозяевами, согревая их своим теплом. Тасманийцы очень любили своих собак, никогда их не ели и сильно горевали в случае их смерти. Особенной заботой они окружали щенят, которых женщины порой вскармливали грудью. Взрослых собак, в особенности когда их было много, тасманийцы не «могли прокормить. Поэтому собаки часто голодали и иногда даже поедали друг друга.
Собаки находились в обособленной индивидуальной собственности как мужчин, так и женщин и метились особыми знаками. Хозяин имел право распределять добычу, пойманную его собакой. К сожалению, нет сведений о судьбе собак после смерти хозяев, однако весьма симптоматично указание Р. Джонса на то, что, по поверьям тасманийцев, хозяин и после смерти мог влиять на собаку, например делать ее ленивой [709, с. 264, 265]. Большое хозяйственное и социальное значение собаководства сделало собак одним из важнейших видов богатства у тасманийцев наряду с охрой и раковинными бусами [709, с. 269].
Ученым уже давно были известны факты содержания прирученных молодых животных (поросят, обезьян, крыс, тигрят, белок, выдр и др.) у семангов и сеноев Малаккского полуострова [185, с. 427; 744, с. 178, 183]. Недавние исследования Р. Дента-ма позволили более детально изучить этот вопрос. Выяснилось, что до повзросления этих животных-«любимчиков» всячески обхаживают и даже кормят грудью, однако потом интерес к ним теряется и многие из них убегают обратно в джунгли. «Любимчиков» почти никогда не продают и никогда не едят [527, с. 34]. Впрочем, в случае необходимости их могут продать или обменять, так как никакого запрета на поедание животных, выращенных чужими руками, здесь нет. По свидетельству Р. Дентама, семаи (сенои) сами не режут своих животных, но обменивают их, зная, что новый хозяин зарежет их на мясо [527, с. 33].
Аэта Филиппин приручают обезьян, кур, свиней. Однако сосуществование этих животных с человеком длится недолго. Как сообщает Дж. Гарван, если аэта не съедают их в случае нужды в сезон дождей, то они, как правило, убегают назад в джунгли [595, с. 33].
У андаманцев собаки появились в середине XIX в., когда их завезли сюда индийцы. У пришельцев же андаманцы обучились и методам охоты с собаками [487, с. 80, 81]. Собак андаманцы не едят, а используют главным образом для охоты на свиней, которая с помощью собак стала гораздо успешнее [487, с. 73; 890, /С. 36]. Характер ухода за собаками отличается теми же чертами, что и у австралийцев: щенков очень любят, балуют и кормят грудью вместе с детьми, но взрослых собак часто держат в голоде [487, с. 21; 774, с. 341]. В начале XX в. собак у андаманцев было уже относительно много, не менее одной на каждого женатого мужчину [890, с. 36]. Они находились в обособленной индивидуальной собственности. Богатство природных условий и благоприятный режим питания создали ситуацию, в которой, как отмечали исследователи XIX в., андаманцы могли ловить поросят и откармливать их на убой в загонах, сделанных из поваленных древесных стволов [774, с. 349; 185, с. 88].
