Надо сказать, что в настоящее время памятники Загроса дают достаточно материала для окончательного выяснения вопроса о том, насколько данные о половозрастном соотношении добытых охотниками животных могут служить для установления процесса доместикации. Выше уже указывалось на особенности сезонных передвижений диких коз и овец, взрослые самки и самцы которых лишь в зимний период пасутся вместе, а в остальное время обитают на разных высотах. С учетом этого явления становится легко объяснимым, почему в Зави Чеми Шанидар (высота 426 м над уровнем моря) фиксируется большое количество молодняка, тогда как в Палегавре (965 м над уровнем моря) преобладают взрослые особи, а в Асиабе (1372 м над уровнем моря) подавляющее большинство костей принадлежит взрослым самцам. Дело в том, что Зави Чеми Шанидар располагается много ниже, а Палегавра и Асиаб — выше районов зимних пастбищ этих животных. К сожалению, сезон заселения Палегавры по археологическим материалам окончательно пока что не установлен. Правда, предполагается, что люди обитали там не в зимнее время года. Однако для Асиаба получены данные о том, что он заселялся между февралем и апрелем и много реже между августом и апрелем [433, с. 125]. Следовательно, охота на коз здесь велась главным образом весной, а поэтому не случайно основной жертвой охотников становились взрослые козлы. Что же касается стоянки Зави Чеми Шанидар, то, по мнению исследователей, она обживалась также лишь в теплое время года [946, с. 693], когда в ее окрестностях могли пастись только самки с молодняком. Таким образом, сейчас древней шими данными о наличии домашнего мелкого рогатого скота в Загросе могут служить только находки с Асиаба, где доместикация фиксируется по морфологическим показателям. Сходная интерпретация материалов с синхронных или более ранних памятников пока что не выходит из разряда гипотез.
В Леванте памятники конца плейстоцена изучены неравно мерно. Лучше всего они известны в южных районах, хуже — в северных. Основная их масса связана с двумя культурами: более ранней кебаранской (XVI–XI [XV–X] тысячелетия дон. э.) и более поздней натуфийской (XI–IX [X–VIII] тысячелетия до н. э.) [371; 374; 412; 983]. Тенденции развития этих культур весьма показательны, так как здесь лучше, чем где бы то ни было в Передней Азии, прослеживаются изменения образа жизни местного населения на протяжении мезолита. Уже в кебаранский период наряду с пещерами встречается масса открытых стоянок, которые, судя по развитию жилищ, постепенно приобретают все более долговременный характер. Убедительным примером длительного обитания на одном месте служит натуфийское поселение Эйнан, где встречено несколько десятков домов-полуземлянок. Однако и в натуфе такие поселения еще не были круглогодичными [747, с. 102, 103]. Их развитие отражало становление правильного сезонного хозяйства с поочередным использованием самых различных природных ресурсов [992, с. 8—26]. Как и в Загросе, все большую роль со временем начинало играть усложненное собирательство растительной пищи. Натуфийцы имели уже для этого довольно разработанный комплекс орудий, корни которого уходят в предшествующий, кебаранский период. К последнему, кроме того, относятся древнейшие прямые свидетельства собирательства диких эммера, ячменя и бобовых [839, с. 91–93]. Теперь можно с полной уверенностью говорить, что возрастание роли собирательства этих растений на протяжении кебаранекого и натуфийского периодов наряду с использованием в некоторых областях ресурсов водных резервуаров обусловило тенденцию к оседлости. Однако значение различных видов хозяйства в разных районах было неодинаковым. Изучение натуфийских памятников позволяет выделить несколько локальных вариантов, сложившихся в конкретной природной обстановке, которая обусловила хозяйственную специфику каждого из них. Не углубляясь в этот вопрос детально, следует заметить, что основу существования населения в северных районах составляла пища, связанная с водоемами и лесными ландшафтами, богатыми дичью, тогда как в более засушливых, южных областях особую роль играло собирательство дикорастущих хлебных злаков и бобовых, а также специализированная охота на отдельные виды животных. Именно на юге шло формирование комплекса жатвенных и терочных орудий, представленных там наиболее полно и в последующее время. Любопытно, что на юге (в Иудее) появились и древнейшие в Передней Азии наконечники стрел. В центральных и местами в северных районах Палестины в мезолите устраивались специализированные охоты на газелей, а к югу от Мертвого моря — на каменных коз. Казалось бы, такая обстановка благоприятствовала доместикации этих животных, однако ни те ни другие по-настоящему одомашнены никогда не были. Правда, в последние годы в литературе получило хождение мнение, согласно которому население мезолита могло приручать и пасти газелей [448, с. 12–14; 748, с. 119–124; 839, с. 91, 96; 800, с. 22]. Его сторонники обычно исходят из того, что этот вид хозяйства возник естественным образом из сопровождения стад газелей бродячими охотниками. Однако, как было показано, ни кебаранцев, ни натуфийцев, ведших правильное сезонное хозяйство (на четко очерченной территории, никак нельзя назвать бродячими охотниками. А если бы это даже было и не так, трудно представить себе мезолитических охотников, которые даже при всей своей ловкости и проворстве могли бы сколько-нибудь длительно преследовать таких пугливых и быстрых животных, как газели. В разных районах натуфийцы охотились на газелей в разные сезоны и, (возможно, разными методами, чему соответствовали и различия в половозрастном составе добытых животных. Так, в Эйнане костей молодых животных (до 1 г.) было встречено очень мало [541, с. 124], зато в Вади Фалла кости молодняка преобладали (54,7 %) [748, с. 121, 122]. Последнее иногда считают доказательством приручения газелей натуфийцами [748].
В принципе трудно оспорить положение о том, что натуфийцы кое-где могли спорадически приручать отдельных пойманных животных, которые легко привязываются к человеку, как показывают этнографические исследования [77, с. 355]. Однако ежегодные массовые убой молодняка фиксируются этнографами лишь у относительно развитых скотоводов, обладающих стадами домашних животных. В условиях Передней Азии владельцы таких стад должны были бы вести полукочевой или кочевой образ жизни, существенно отличающийся от того, который реконструируется по натуфийским и ранненеолитическим материалам. Таким образом, преобладание костей молодых газелей на некоторых натуфийеких памятниках требует иного объяснения. Мы легко находим его в записках средневекового арабского автора Усамы ибн Мункыза, который, описывая охоту на газелей, в изобилии встречавшихся в области крепости Джабара, отмечал, что «в то время, когда газели приносят детенышей, охотники выходят на конях или пешком и забирают тех детенышей, которые родились в эту ночь, в предыдущую или за две-три ночи раньше. Они собирают их, как собирают хворост или сено». По словам этого автора, порой удавалось поймать до 3 тыс. детенышей газелей за один день [328, с. 319]. Близкое объяснение дает и специально изучавший поведение газелей Д. Хенри, который отмечает, что они пасутся обычно тремя группами: 1) самки с детенышами; 2) молодые самцы; 3) взрослые самцы. Следовательно, состав добычи во многом определялся тем, с какой из этих групп охотники имели дело [646, с. 380, 381].
Пример с газелью показывает, что не всегда специализированная охота вела к доместикации. В данном случае этому препятствовали поведенческие особенности самой газели: высокая требовательность, пугливость, наличие миграционного цикла. Вообще в Палестине, бедной подходящими для доместикации животными, отсутствовала сколько-нибудь серьезная база для самостоятельного возникновения скотоводства[5]. В свое время Р. Вофрей предполагал наличие домашних коз, крупного рогатого скота и свиней в Эль-Хиаме [986, с. 215], а Д. Бейт писала о домашней собаке в пещерах Кармела [594, с. 153]. Более тщательные исследования натуфийских памятников, проведенные в последние годы, показали, что скотоводства натуфийцы еще не знали [897, с. 127; 498, с. 326–333; 541, с. 79; 983, с. 37, 38]. Сложнее обстоит дело с вопросом о наличии у них домашней собаки. Недавно в одном из погребений в Эйнане рядом с покойным был обнаружен полный скелет молодого животного, предварительно определенный как принадлежащий к роду Canis sp. [984, с. 42]. Таким образом, сейчас представляется преждевременным утверждать, что у натуфийцев собаки совсем отсутствовали.
