Такие течения, как гандизм в Индии, насквозь проникнутые религиозными представлениями, идеализирующие наиболее отсталые и экономически реакционные формы быта, видящие выход не в пролетарском социализме, а в возврате к этим отсталым формам, проповедующие пассивность и отрицание классовой борьбы, превращаются в процессе развития революции в открыто реакционную силу. Гандизм все более становится идеологией, направленной против революции народных масс. Он должен быть предметом решительной борьбы со стороны коммунизма.

Гарвизм, бывший ранее идеологией негритянских мелких собственников и рабочих в Америке, имеющий еще и теперь известное влияние на негритянские массы, стал точно так же в настоящее время препятствием на пути революционизирования этих масс. Выступавший вначале за полное общественное равноправие негров, он превратился в своеобразный негритянский «сионизм», который вместо борьбы против американского империализма выставил лозунг: «назад в Африку!» Эта опасная идеология, лишенная каких бы то ни было подлинно-демократических черт, заигрывающая с аристократическими атрибутами несуществующего «негритянского королевства», должна встретить жестокий отпор, так как она не способствует, а, наоборот, препятствует массовой освободительной борьбе негров против американского империализма.

Всем этим течениям противостоит пролетарский коммунизм. Будучи великой идеологией международного революционного рабочего класса, он отличается от всех этих течений и в первую очередь от социал-демократии тем, что в полном согласии с учением Маркса — Энгельса он ведет теоретическую и практическую революционную борьбу за диктатуру пролетариата, применяя при этом все формы пролетарского массового действия. (Программа и устав Коминтерна, стр. 127 — 145.)

Источником фракционности в партии являются ее оппортунистические элементы. Пролетариат не есть замкнутый класс. К нему непрерывно притекают выходцы из крестьян, мещан, интеллигенции, пролетаризованные развитием капитализма. Одновременно происходит процесс разложения верхушек пролетариата, главным образом, из профессионалистов и парламентариев, подкармливаемых буржуазией за счет колониальной сверхприбыли. «Этот слой обуржуазившихся рабочих, — говорил Ленин, — или «рабочей аристократии», вполне мещанских по образу жизни, по размерам заработков, по всему своему миросозерцанию, — есть главная опора II Интернационала, а в наши дни главная социальная (не военная) опора буржуазии. Ибо это настоящие агенты буржуазии в рабочем движении, рабочие приказчики класса капиталистов, настоящие проводники реформизма и шовинизма».

Все эти мелкобуржуазные группы проникают так или иначе в партию, внося туда дух колебания и оппортунизма, дух разложения и неуверенности. Они, главным образом, и являются источником фракционности и распада, источником дезорганизации и взрыва партии изнутри. Воевать с империализмом, имея в тылу таких «союзников», — это значит попасть в положение людей, обстреливаемых с двух сторон — и с фронта, и с тыла. Поэтому беспощадная борьба с такими элементами, изгнание их из партии является предварительным условием успешной борьбы с империализмом.

Теория «преодоления» оппортунистических элементов путем идейной борьбы внутри партии, теория «изживания» этих элементов в рамках одной партии есть гнилая и опасная теория, грозящая обречь партию на паралич и хроническое недомогание, грозящая отдать партию на съедение оппортунизму, грозящая оставить пролетариат без революционной партии, грозящая лишить пролетариат главного оружия в борьбе с империализмом. Наша партия не смогла бы выйти на дорогу, она не смогла бы взять власть и организовать диктатуру пролетариата, она не смогла бы выйти из гражданской войны победителем, если бы она имела в своих рядах Мартовых и Данов, Потресовых и Аксельродов. Если нашей партии удалось создать в себе внутреннее единство и небывалую сплоченность своих рядов, то это, прежде всего, потому, что она сумела вовремя очиститься от скверны оппортунизма, она сумела изгнать вон из партии ликвидаторов и меньшевиков. Путь развития и укрепления пролетарских партий проходит через их очищение от оппортунистов и реформистов, социал-империалистов и социал-шовинистов, социал-патриотов и социал-пацифистов. Партия укрепляется тем, что очищает себя от оппортунистических элементов. (Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 72 — 73, изд. 9-е, Партиздат, 1932 г.)

Физические лица «умирают» так называемой естественной смертью, но идейно-политические течения так умирать не могут. Как буржуазия не умрет, пока ее не свергнут, так течение, питаемое и поддерживаемое буржуазией, выражающее интересы вступившей в союз с буржуазией группки интеллигентов и аристократии рабочего класса, не умрет, если его не «убить», т. е. не свергнуть, не лишить всякого влияния на социалистический пролетариат. Это течение сильно именно своими связями с буржуазией, оно стало благодаря объективным условиям «мирной» эпохи 1871 — 1914 гг. своего рода командующим, паразитическим слоем в рабочем движении.

Тут обязательно не только «порицать», но бить в набат, разоблачать беспощадно, свергать, «снимать с постов» этот паразитический слой, разрушать его «единство» с рабочим движением, ибо такое «единство» означает на деле единство пролетариата с национальной буржуазией и раскол интернационального пролетариата, единство лакеев и раскол революционеров. (Ленин, Честный голос французского социалиста, (1915 г.), Соч., т. XVIII, стр. 287 — 288, изд. 3-е.)

 Великим основным вопросом всякой, в особенности новейшей философии является вопрос об отношении мышления к бытию. Уже с того весьма отдаленного времени, когда люди, еще не имея никакого понятия о строении своего тела и не умея объяснить сновидений [Еще и теперь у дикарей и варваров низшей ступени повсеместно распространено то представление, что снящиеся им люди суть души, на время покидающие тело; при этом на человека, виденного во сне, возлагается ответственность за те его поступки, которые снились видевшему сон. Это заметил например Имтурн в 1884 г. у гвинейских индейцев.], пришли к тому представлению, что их мышление и ощущения не есть деятельность их тела, а особой от тела души, обитающей в этом теле и покидающей его при смерти, — уже с этого времени они должны были задумываться об отношении этой души к внешнему миру. Если она при смерти отделяется от тела и продолжает жить, то нет никакого повода придумывать для нее особую смерть. Так возникло представление о ее бессмертии, на той ступени развития не заключавшем в себе ничего утешительного, казавшемся лишь роковою, совершенно непреоборимой необходимостью и очень часто, например у греков, считавшемся положительным несчастием. Скучное представление о личном бессмертии вообще выросло не из потребности в религиозном утешении, а из того простого обстоятельства, что, раз признавши существование души, люди, в силу всеобщей ограниченности, не могли объяснить себе, куда же девается она после смерти. Подобным же образом, благодаря олицетворению сил природы, явились первые боги, которые, при дальнейшей выработке религии, все более и более становились богами не от мира сего, пока, в силу процесса отвлечения, — я чуть было не сказал: процесса дистилляции, — совершенно естественного в ходе умственного развития, в головах людей не возникло, наконец, из многих более или менее ограниченных и ограничивающих друг друга богов представление о едином, исключительном боге монотеистических религий [Монотеизм — дословно единобожие. Религия монотеистическая признает лишь одного бога, как буддизм, ислам, христианство. — Ред.].