Добравшись до дому, он почувствовал в себе силы и потребность дописать то, что не удалось с утра.

«Представителя византийской церкви, защищающего её права в судебном разбирательстве, русский переводчик называет властниками, „иже суть казнители и судьи“(Мин Пр, 83). Отголосок этого положения дел встречаем в Изборнике Святослава: „Небрежение же о властех, небрежение о самом бозе“(46). Не следует видеть здесь библейский парафраз, мысль, внесённую христианством, – это наследие более ранних эпох. В „Сыне церковном“, произведении 17 века, „властями“ названы святые православной церкви. И поныне церковь удерживает за собой древнее значение слова – термин владыко употребляется исключительно к высшим её иерархам. К светским же более приложимо определение правитель.

С усложнением общественной системы Бог как бы передоверяет царю роль высшей судебной инстанции, и само возникновение института царской власти находится в прямой связи с отправлением правосудия. Ветхозаветные судьи являют собой древнюю форму царского достоинства. "Дай нам царя, который бы судил нас, подобно тому, как это есть у всех народов", – говорили евреи Самуилу. Иными словами, править – значит прежде всего судить. Даже и в русском языке глагол править не означает ведь только "направлять, править путь". Он значит ещё править суд, и, кажется, это значение несколько ближе к раннему состоянию человеческих обществ, где именно суд был главной модальностью политической власти. Главное назначение князя вовсе не "володеть" (в том смысле, который предлагает языковедение), а судить, как показывает одно красноречивое место из "Слова о полку Игореве": "Всеславъ князь людям судяше, княземъ грады рядаше".

Аще боится Бога, то боится и князя, им же казнятся согрешающие (Изб.) Князь есть Божий слуга человекам милостью и казнью злым (Изб.)

Точно такое же основание королевской власти находим и в "Саксонском зерцале". Король – всеобщий судья повсеместно (Der kung ist gemeine richter uber al). Каждый имеет право суда у короля (Ieclich man hat sin recht vor me kunge). Когда выбирают короля, он должен принести присягу верности государству в том, что он daz her recht sterke und unrecht krenke, то есть будет укреплять правду и карать неправду, и защищать интересы империи, как он только сможет и будет в силах. Поэтому каждый может оказывать противоправным действиям своего короля или своего судьи и даже оказывать помощь в обороне от них всяким способом. (Нередко можно слышать мнение, будто бы противопоставление внутренней нравственной правды и формального внешнего права было введено славянофилами. Это неверно. Ведь именно из такого смешения происходит новейшая юридическая культура.)

На следующих ступенях, даже при существовании налажённой судебной организации, в лице царя всегда признавалось то, что может быть названо дополнительной юрисдикцией, – той самой, право на которую поначалу оставляло за собой само божество. Однако оно и не отказывалось от этого права, а только переложило его на своего избранного представителя. Из этого логично вытекало, что исправление права, обычая и суда необходимо и естественно подлежат исправлению верховной власти царя. А отсюда было уже недалеко до тех крайних выводов, которые сделала из этого исходного положения развитая римская юриспруденция в лице Ульпиана – Quod principi placuit, legis habet vigorem (Что угодно правителю, то имеет силу закона).

Обоснование теории божественного происхождения власти мы находим у апостола Павла (Посл. Римл., XIII, 1–6). Апостолы и отцы церкви определяли, однако, и её границы. Так, слова Деяний Св. Апостолов: "Бога надобно слушать более, нежели человека" (IV, 19), являлись аргументом для христиан, отстаивавших свободу своей нравственно-религиозной жизни. Как кажется, начало церковной юриспруденции положил сам апостол Павел. В послании к Коринфянам он укоряет верных, что они, имея святых, смеют судиться у нечестивых. "Разве вы не знаете, пишет он, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела? Разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем более дела житейские? А вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви. К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными". Св. Григорий Богослов, св. Иоанн Златоуст и св. Амвросий Медиоланский ставят власть священства выше власти светской, представляемой императором. Григорий Богослов говорит (Orat., XVII): "Закон Христа подчинил вас нашей власти и нашему суду, ибо и мы властвуем, и прибавлю: властью высшею и совершеннейшею, нежели ваша".

Замечательно то, что существенного изменения в строе жизни христианство не произвело. Оно не только не породило новых форм жизни, но помирилось со многими неправдами своего времени и, как любая религия, выказала стремление сделаться высшим судьёй и распределителем права. Пожалуй, единственное, в чём ошибается Фюстель де Куланж, так это в том, что появление христианства раз и навсегда упразднило древнее смешение правительства и священства. Вопреки его мнению, религия ещё долго не оставляла попыток отстоять своё право судить и на небе, и на земле.

Вполне понятна становится столь упорная борьба между папами и императорами. "Два меча предоставил Бог земному царству для защиты христианства. Папе предназначен духовный, императору – светский. Папе предназначено в положенное время ездить верхом на белом коне, и император должен держать ему стремя, чтобы седло не сползало. Это значит: кто противится папе и не может быть принужден церковным судом, того император обязан принудить при помощи светского суда, чтобы был послушен папе. Точно так же и духовная власть должна помогать светскому суду, если он в этом нуждается", – такими словами начинает изложение саксонского законодательства Эйке фон Репков.

Любопытно, что Алексей Михайлович Романов понимал свою власть не как самовластье; он почитал себя только высшим милостивым судьёй и главнейшею своею обязанностью полагал «рассуждать людей в правду». (См. об этом у Павлова-Сильванскаго и у Сергеевича.)

В России черту под притязаниями церкви как верховной власти подвел царь Петр пером Феофана Прокоповича. В Приложении у «Духовному регламенту» тот прямо говорит, что патриарх является главным соперником государя, ибо "простой народ не видит, како разнствует власть духовная от самодержавной, но великого высочайшего пастыря честию и славой удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть вторый государь, самодержцу равносильный или и больший его".

В Евангелии нет указаний на свойство и сущность власти, кроме слов Спасителя: "воздадите кесарево кесареви".

Но представляется несомненным, что позднейшие толкования исказили ту мысль, которую Спаситель вложил в свои знаменитые слова. В обществе, где понятие о разделение властей едва существовало, это было чуть ли не первое указание на такое разделение. Речь здесь идёт не о пределах той или иной власти, светской или церковной, как это обычно понимают вот уже две тысячи лет; Спаситель хотел только сказать, что не следует человеку, живущему в миру, смешивать божеский закон с человеческими установлениями, так как ясно видел в этом путь к самому неограниченному насилию, когда этот самый человек дерзнет взять на себя Суд Божий. Ибо Христос есть путь к Отцу и, как поставленный им, он и есть Судия.

Мы не знаем о происхождении этой двойственности, ибо, как сказал апостол Павел, "отрывочно наше знание", но в этом несмешении и заключена великая загадка общественной жизни…"

Словно тяжкое бремя свалилось с Соловьёвских обитателей с воцарением Сергея Леонидовича. Смерть матери, поднаторевшей в управлении и роковой выстрел Павлуши несколько пошатнули хозяйство, но тут подоспел Сергей Леонидович, и дело быстро выправилось. До смерти Павлуши между братьями было заведено, что дела ведёт старший, а Сергей Леонидович просто получал свою долю.