Отчаявшись добиться от Гапы хоть чего-нибудь толкового, он проникал в Павлушин кабинет и сиживал там подолгу, разглядывая его убранство, словно вещи могли сообщить ему тайну братниной гибели. "Смерть и время царят на земле, – сами собою крутились в его сознании строки из стихотворения Владимира Соловьёва, редкий томик которого девятисотого года издания отыскался среди Павлушиных книг, – ты владыками их не зови…", но заклинание философа действовало слабо. Тоска давила его.

Иногда по нескольку раз за день заходил отец Восторгов. Видно было по нему, что он чувствует за собой некую вину из-за того, как обошёлся с Павлушей, и всякими пустяковыми разговорами как будто старался оправдаться перед Сергеем Леонидовичем:

– Ну и неделька выпала, – затягивал он свою песню, которая Сергею Леонидовичу была известна уже дословно. – Никаких треб, в кружке – хоть шаром покати. Придётся, видно, на воскресенье опять без пирога обойтись, – полушутливо добавлял он, поглядывая на хозяина, который, впрочем, был рад услышать живую человеческую речь.

Сергей Леонидович сочувственно покряхтывал, но такого рода разговоры поддержать не умел.

– Что же сделаем?.. – отвечал за него Восторгов. – Видно, Божья воля. Да и обед-то нынче что? Одни щи. Филимонов обещал круп прислать, да видно обещанного три года ждать.

– Пришлёт, не бойтесь, вот первопуток станет – непременно пришлёт. Сами видите: не пройти, не проехать…

– Чистое наказание, – охотно подхватывал Восторгов. – Оттого и треб нет.

И к отцу Восторгову обращался Сергей Леонидович за разгадкой своей страшной тайны, но и тот положительно не находил никаких причин для столь ошеломительного поступка Павлуши, а если и находил, то все они сводились на одно.

– В этакую-то погоду и впрямь ума решишься. Время-то как сейчас идёт? Вот хоть меня взять, к примеру. Встанешь утром, попьёшь чаю да и начнёшь шагать по своей саженной комнате. Надоест – посидишь немного, полежишь да и опять походишь. Ну, выйдешь на улицу, поглазеешь на избы, на дерева голые, поклонишься проезжему мужику, спросишь, куда он едет – за соломой или в соседнюю деревню, – и опять в дом. После обеда сидишь себе, сложа руки, и ждёшь не дождёшься вечера. Вечером напьёшься чаю и сидишь напротив жены, а та всё вяжет что-нибудь… Целый день ни звука, ни дела, ни движения. И тупеешь и дуреешь. Сидишь и думаешь: к чему и зачем нас учили?

– А книг вы разве не читаете? – удивился Сергей Леонидович.

Восторгов усмехнулся:

– Все, что есть, уже прочитаны. Ну, там, "Епархиальные ведомости" посмотришь, да "Нива" когда попадёт, или там "Родина"… Да и выписывать-то не на что… Ну и нальёшь рюмочку… На сон грядущим, – засмеялся было Восторгов, но тут же вспомнил четвертной билет, отданный недавно благочинному, и опять понуро опустил лохматую голову.

Осенняя оторопь владела им до первого снега. Понемногу все эти мелкие, неизбежные подробности бытия отодвигали горе куда-то в тёмные чуланы сознания, и на первый план опять выступала жизнь со всеми своими потребностями.

Как-то утром он проснулся от необыкновенного света, наполнявшего комнату. Поднявшись на кровати, он поспешно выглянул в окно: всё было белым-бело; на крышах построек улеглись снежные перины, и ветви деревьев точно надели перчатки из пушистого козьего пуха. Солнце пересыпало покровы радостно сверкавшими искрами.

Это солнечное белоснежное утро, безусловно утверждавшее жизнь, выбросило Сергея Леонидовича из унылого, растерянного бездействия, как милосердная волна, бывает, выбрасывает на берег изнемогшего пловца с потерпевшего кораблекрушение судна. И он действительно ощутил какую-то почву под ногами. Первым делом собирался он в уезд познакомиться с председателем уездной земской управы Кульбергом.

В ожидании, пока установится санный путь, он даже начал понемногу разбирать записи лекций Йеллинека, которые привёз из Гейдельберга, и пересматривал некоторые отрывки.

«Особенно важной для развития интереса к общественности является степень политических прав, которые обеспечены за отдельными людьми и тот способ, каким ими пользуются. При деятельном участии в общих делах повышается практическое чувство солидарности всех сочленов государства и создаётся сильный оплот против эгоистических влечений во вред целому. Наконец, государство может воспитывать характер своих граждан примером, которое оно даёт всем выполнением своих задач и поведением своих руководителей. При громадном влиянии образа действия общепризнанного авторитета на инстинкт подражания у людей, носителям государственной власти следует быть чрезвычайно осмотрительными в выборе средств, которыми достигаются государственные цели. Если правительство действует честно, открыто, исполняет свои обещания, то эти свойства во сто крат распространяются путем подражания, и в тысячу крат возрастает влияние, оказываемое разрушающим поведением господствующих классов. Горе тому государству, слуги которого не имеют нравственной силы подчинять свои личные интересы общественному благу!»

Сергей Леонидович откладывал один лист и брал другой:

«Сознательно противодействуют преступлению религия, нравы и государство. Религия, стремящаяся войти в соприкосновение с трансцендентным началом в человеке и в природе и придать доступное каждому сознанию значение последним неизследимым вещам, по необходимости пытается подавлять эгоистические влечения и создать общественный порядок, покоящийся на взаимной любви и уважении членов общества. Свою великую роль побудительницы и вопитательницы альтруистических чувств во всех слоях народа религия может выполнять только в том случае, если она в её конкретной форме руководится нравственными принципами. Если с течением времени около чистого зерна учения нагромождаются догматические и иерархические образования и ослабляют, поэтому, его внутреннюю силу, если требования исповедания становятся в противоречие с запросами практической жизни отдельных лиц и народов, если, наконец, даже моральное сознание враждебно противостоит догматам, которые церковь провозглашает основными положениями религиозной морали, то происходит печальное явление, что социальные болезни получают подкрепление со стороны той силы, которая прежде всего призвана к тому, чтобы закреплять в сознании человека его обязанности по отношению к своему ближнему и всем людям».

Всё это было верно, однако для Сергея Леонидовича слишком общо. Некоторое время, заложив руки за спину, Сергей Леонидович расхаживал по комнате, блуждая взглядом в угловатых узорах текинского ковра. Потом всё-таки решился, присел обратно к столу и, поколебавшись, написал следующее:

ПРАВО КАК ВЛАСТЬ

«Представление о праве с самого отдалённого времени сопрягалось с представлением о власти. Мы уже имели случай сказать, – писал он, – что при младенческом состоянии мысли законодательная, судебная, исполнительная и административная власти не различаются между собой, но рассматриваются как одно и то же понятие. Ум человека не знал различия между изданием закона, утверждением правила, судебным преследованием обидчика, объявлением приговора и предписания, но всё это рассматривалось как применение одной и той же власти, вверенной известному лицу или группе лиц. Однако забывают, что точно так же не различались власти светская и духовная. И прежде чем те три власти, на которых, как на трёх китах, держится современная либеральная система, получили возможность обособиться и оформиться, прогресс требовал разграничить религию и право.

Сочетание жреческих функций с царской властью известно повсеместно. Фюстель де Куланж блестяще показал это применительно к античности. Мэн, со своей стороны, находит много оснований думать, что племенной начальник или король, имя которого в древнейших арийских памятниках всегда стоит рядом с народным собранием, был в одно и то же время жрецом, судьей и полководцем. Некоторые западнославянские языки понимают князя как священника, а вовсе не как военного предводителя. Каким образом образовалось это последнее значение, мы объяснить не можем, однако несомненно его позднейшее происхождение, и сведения Саксона Грамматика и Гельмольда раскрывают перед нами то типическое, что должно было существовать в любом раннем языческом обществе. "Святовит, – говорит "Славянская хроника", – бог земли руянской, занял первое место среди всех божеств славянских, светлейший в победах, самый убедительный в ответах. Поэтому и в наше время не только вагрская земля, но и все другие славянские земли посылали сюда ежегодно приношения, почитая его богом богов. Король же у них находится в меньшем по сравнению с жрецом почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы божества и толкует узнаваемое в гаданиях. Он от указаний гадания, а король и народ от его указаний зависят". Отсюда становится понятным, почему в святилище, посвященном Прове, когда каждый второй день недели весь народ собирался на суд, судебную инстанцию представлял скорее жрец, а не князь.