Криницкий был человек средних лет, благородного образа мыслей и вполне либеральных взглядов.

Когда Алянчиков сообщил ему об этом, тот потребовал чуть ли не дуэли. Состоялась очная ставка, в ходе которой Криницкая всё отрицала, но подполковник Муравьёв смог напомнить такие подробности, которые не оставили сомнений даже у простодушного Сергей Леонидовича.

– Припомните, господин Казнаков, мы навещали вас зимой одиннадцатого года. А ведь ничего-то у нас против вас не было, только вот донос этой дамы о том, что вы храните запрещённую литературу. Уж не помню, что там было. Кажется, "За веру царя и отечество" и "Хитрая механика"?

– Не верьте ему, господа, – подала Криницкая страдальческий голос, – вам ли не знать, как эти субъекты умеют запутывать честных людей.

– Позвольте напомнить ещё один эпизод, – не обращая внимания на Криницкую, – не без удовлетворения продолжил Муравьёв. – Как-то перед войной незаконное собрание. В Несытине, у Нарольских.

Это поставило точку.

Криницкая, казалось, готова была расплакаться. Подполковник Муравьёв, хотя и не мог не чувствовать своего щекотливого положения, казалось, наслаждался пороками человеческими, которые он извлекал на свет с ловкостью фокусника.

Алянчиков и Сергей Леонидович переглянулись в немом изумлении.

– В голове не укладывается, – сказал Алянчиков, когда они оказались на улице, – из-за склянки заграничных духов, цена которым десять рублей.

Не сразу и вспомнил Сергей Леонидович спиритический сеанс летом четырнадцатого года у Нарольских, а когда вспомнил, то застыл как вкопанный.

– Чёрт возьми, – сказал он.

– Что? – спросил Алянчиков.

– Да, видите ли… – начал Сергей Леонидович, но потом решительно себя пресёк: – Нет, пустое. «Всё равно не поверит», – подумал он.

Как-то раз Сергей Леонидович – это было уже в июле – столкнулся с Криницкой на Соборной площади. Он смотрел на неё из-под своих очков без какой бы то ни было неприязни, а только с чуть брезгливым любопытством.

– Да для чего же вы это делали? – только и спросил он.

– Ах, помилуйте! – сказала она недовольным тоном. – Надо же было что-то говорить! Не могла же я брать деньги просто так! – Грациозно приподняв юбку, помахивая зонтиком, она обошла Сергея Леонидовича, и, покачивая бедрами, свернула в магазин готового платья братьев Александровых.

Закончив расследование, Комитет нашёл финансовую отчётность Муравьёва в порядке, за исключением некоторых незначительных шероховатостей, и предложил ему как можно скорее оставить пределы уезда для явки во фронтовую воинскую часть.

Давно уже наступила настоящая весна, зяблики, горихвостки, овсянки, полыновки полноправно завладели землёй, а Нарольские, словно чувствуя неладное, не появлялись, и где они поигрывали своими плутовскими глазами, оставалось неизвестным. Проезжая иногда мимо Несытина, Сергей Леонидович поглядывал на пустые, уснувшие окна наполовину заколоченного дома, и какие-то нехорошие предчувствия ворочались у него в душе. Пожалуй, впервые в жизни его не радовала весна, а было даже как-то не по себе от этой равнодушной, жестокой ко всем без разбору жизни.

По подписному листу Сергей Леонидович пожертвовал пятьдесят рублей в пользу списка № 5 в адрес Рязанского губернского комитета эсеровской партии. Многие мечты его как будто сбывались, но радости не приносили. В Козловском уезде ввели всеобщее начальное образование, примеру козловцев вскоре последовали в Кирсанове и Липецке. Все ждали осени – в сентябре и октябре должны были наконец-то состояться выборы в волостные земства.

Алянчиков, желавший править уездом самолично, воевал со всеми, особенно с советом, образовавшимся в Сапожке. В совете верховодили два солдата, только что вернувшиеся с Кавказского фронта. Один был местный, второй из Тамбовской губернии. Видно, ему показалось, что возвращение к земле – занятие куда более скучное и неблагодарное, чем беспрерывные заседания и чувство почти безграничной власти. 17 мая совет принял решение, что уездный комиссар должен считаться с постановлениями совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как с главной и авторитетной организацией в уезде, и точно и беспрекословно проводить их в жизнь. Но и постановления этого совета на первых порах носили довольно странный и противоречивый характер. Например, когда помещик Щербов не выполнил решение совета о передаче излишней земли крестьянам, его официально предупредили, что он будет арестован; и в то же самое время принял меры против крестьян села Прилуцкого, которые захватили скот и луговые угодья, принадлежавшие помещику Забугину, даже выслав туда для водворения порядка крохотную воинскую команду. Для реквизиции излишков хлеба по деревням рассылались вооружённые солдаты, оставляя пуд на едока, а совет между тем выражал полное доверие Временному правительству в его деятельности совместно с советом рабочих и солдатских депутатов, поминал в своих резолюциях Ленина, выказывая порицание и недоверие ему и его соратникам, и заявлял, что их деятельность направлена против народных интересов. В то же время уездный комитет общественного спасения признал наконец правильным и необходимым для дела революции взыскание волостного сбора с местных землевладельцев. Сергей Леонидович, который ещё входил, как заслуженный земец, в этот комитет, мог, наконец, торжествовать победу, но вместо этого он ощутил тревогу. Слишком ясно он видел, что интеллигенция, которая теперь правила, не могла предложить ничего путного взамен того, что она разрушила. Всё чаще посещала его мысль, что свершилось что-то ужасное, – такое, которое уже не поправить ни словами, ни речами деятелей новой власти.

– Вычеркнуть из Псалмов Давида все строчки, в которых содержится слово "царь" – это как? – спросил он как-то отца Восторгова, но тот только неопределённо покачал головой, давая понять, что по малости своей к этой затее непричастен.

Как-то на глаза попался ему новогодний от первого января пятнадцатого года номер "Нового времени" со статьей Меньшикова "ДОЛЖНЫ ПОБЕДИТЬ". "Первая мысль в новом году, первый порыв сердца – да здравствует наша великая армия, завоёвывающая народу жизнь и честь! – пробежался он глазами по первым строкам. – Да ниспошлет Господь благословение на мученический подвиг наших сыновей и братьев! На долю их выпало перевернуть ещё одну тяжкую страницу истории и вписать на ней новые бессмертные слова. Новые и вечно старые, пока народ растёт под солнцем. И в 1914 году – уж не знаю, каком от сотворения мира, – народ русский боролся и побеждал. Страшную борьбу эту он перенёс и на следующий год с надеждой победить. Мало сказать: с надеждой – с глубочайшей уверенностью победить, если, конечно, нас не оставит милость Божия и не случится чего-нибудь нежданного-негаданного, вроде татарского обвала семьсот лет назад. Но теперь таких слишком крупных неприятностей ожидать трудно. Человечество довольно плотно связано паром и электричеством, все основные процессы в нем наперечёт известны, все действующие силы учтены, и, собственно, ничего трагического врасплох произойти не может".

Сергей Леонидович отшвырнул газету в досаде, – то ли на Родзянко, то ли на речистого публициста, то ли на самого себя.

Известия о Петроградских событиях конца октября оставили деревню в полнейшем спокойствии и даже равнодушии. Хотя в Рязани и утвердился военно-революционный комитет, в Соловьёвке жизнь шла ровно такая, как и месяц назад. Власть принадлежала сельскому сходу. Разве что перестало приходить «Новое время», закрытое новой властью.

– Это ненадолго, – уверенно присудил Алянчиков, и события как будто не опровергали его слов. 12 ноября, как и было положено ещё Временным правительством, прошли выборы в Учредительное собрание, и об этом все заинтересованные лица получали известия со страниц регулярно выходивших газет, в том числе и не закрытого ещё "Русского слова". Однако слухи носились самые неопределенные, и как-то раз Сергей Леонидович лично собрался съездить в уезд узнать, что и к чему. В управе царило полное уныние. Криницкий смотрел виновато, но Сергей Леонидович первым протянул ему руку. Казалось, никто и понятия не имел, что теперь будет и что надо предпринимать в сложившихся обстоятельствах. По улицам дул холодный ветер, было грязно так, что сапоги вязли в раскисшем чернозёме. Доктор Шахов, взяв Сергея Леонидовича под руку, отвёл в сторону, как заговорищка.