Оленька слушала, не отводя от Сергея Леонидовича задумчивого взгляда, а он продолжал как ни в чём не бывало.

– Символическое обозначение правообладания мы рассмотрели, теперь перейдем к договору. Если признать договор за самую раннюю форму собственно правовых отношений, то надо признать и то, что в ранние эпохи договоры, заключаемые людьми между собою, составляли, конечно, известный способ их единения, если не навсегда, то по крайней мере на данный случай или на известный период времени. Поэтому-то заключение договоров и в более ранние эпохи, и в более поздние сопровождаются символическими действиями, обозначающими единение. Конечно, в более раннем периоде самое единение свершалось через посредство символа, так как без него единение не могло произойти, то есть самый договор не существовал без символического действия, последствием которого он только и являлся. – Произнося все это, Сергей Леонидович нет-нет да и поглядывал на портрет Оленьки, который она положила на стол поверх его бумаг. – Скрепление договора заменяется у крестьян различными символическими действиями, имеющими у них полную юридическую силу. Контрагенты ударяют друг друга по рукам, которые разнимает посторонний в качестве свидетеля, или схватываются правыми руками в локтях, или – если предмет договора – вещь, передают её из полы в полу, затем молятся вместе Богу, пьют могарыч или литки. После свершения этих действий акт договора считается заключенным и юридические последствия, вытекающие из него, вступившими в свою силу, независимо от каких бы то ни было формальных условий, обозначенных на бумаге, в каком-либо документе. На нарушение условий договора, после рукобитья или божбы, осмеливаются немногие из крестьян. И можно заключить, поэтому, что символические действия, с помощью которых в крестьянском населении заключаются договоры, проникнуты тем же самым началом, которым проникнуты символы заключения союзов и единения у первобытных народов: конрагенты кладут руки, соединяются руками, то есть единение их для данной определённой договором цели совершается не только нравственно, но и физически, они составляют как бы одно тело, неразъединяемое, и только внешняя сила удара, наносимого свидетелем, может их разъединить, причем от нанесённого удара происходит только физическое разъединение, но нравственное единение, бывшее последствием соединения физического, уже не уничтожается до уничтожения самого предмета договора, – заключил Сергей Леонидович и отчего-то покраснел.

Сердце его сжалось от страха, и он стал смотреть в окно, как будто знакомый пейзаж, все эти стволы и переплетения веток могли поддержать его равновесие.

– Таким образом, – нашёл он силы добавить ещё заплетающимся уже языком, – подобные случаи есть только частное применение общего положения, что умственная или нравственная связь должна выражаться в форме физической, что всё то, что сознается умом, должно быть переведено на язык природы.

Ольга Донатовна опустила глаза. Они помолчали.

Сергей Леонидович первым нашёлся загладить эту не вполне ловкую паузу.

– Ольга Донатовна… – прервал он это напряжённое молчание надтреснутым голосом и немного приблизился к ней. – С некоторых пор высшим блаженством для меня стало находиться в вашем обществе. Я скажу неумело…

От волнения он снял пенсне и вертел в пальцах левой руки, и без очков лицо его словно открылось, как если бы обнажилась сама душа. Обводья глаз немного краснели, а сами глаза без стёкол утеряли свою обычную цепкость и глядели немного беспомощно.

Оленька смотрела на него изумлённо, широко раскрытыми глазами. "Так вон он какой", – думала она.

– Я согласна, – тихо молвила Оленька и ещё тише добавила: – если всё это не шутка.

– Помилуйте, – столь же тихо возразил Сергей Леонидович, взял её доверчивую руку в свои две и отчаянно, неловко приложился дрожащими губами к белой коже, сквозь которую проступали нежные голубые жилки.

Понемногу под неярким солнцем апреля просыхала земля, и по утрам над ней витал голубой пар. На Фоминой неделе Сергей Леонидович выехал в поля. В белесоватой синеве купались жаворонки. Ошеломлённый последними событиями, Сергей Леонидович забывал править. Лёгкую бричку подкидывало, лошадь выбирала дорогу по собственному вкусу. Так невзначай наехал он на полосу Антипа Грахова. Антип был первым, кто вернулся с фронта в Соловьёвку. Осколок пробил ему сухожилие, и левая рука его стала сохнуть.

– Ну, ты-ы! – покрикивал он на лошадь, отвыкшую за зиму от пашни. – Бороздой держи!

– Здравствуй, Антип! – крикнул Сергей Леонидович, останавливая свою. – Что, метать вышел?

– И наше вам, – отозвался Антип. – Пока пашу, а там что Бог даст, – сказал он Сергею Леонидовичу и задумчиво посмотрел на свою искалеченную руку. – Дохтур говорит, без руки буду. А землица в самый раз – и грому Господь дал, и лес одевается. – Антип набрал здоровой рукой горсть земли, крепко сжал её, и, распустив кулак, ссыпал землю себе под ноги. Земля рассыпалась легко. – Поспела, – приговорил он.

– Ну, что на фронте? – спросил Сергей Леонидович, тоже с хозяйским интересом поглядывая на продольные борозды метки.

Антип задумался, опустил глаза, а снова подняв их, устремил взгляд куда-то мимо Сергея Леонидовича, на купол Преображенской церкви.

– Немца победить нельзя, – с твёрдой убеждённостью сказал наконец этот могучий, повидавший виды человек. – Так ломит, что просто мочи нет. Ево-то соломой не осилишь. Ево-то разве так учат, как нас? Пущай там война или не война, немцы сызмальства до всего приучены, что да как. И ладится у них не по нашему. Не, немец не провоюется.

От церкви донёсся малиновый благовест, нежный, как сам апрель, и жаворонки, как бы отвечая ему, залились ещё сильнее.

– Я не только человека – курицу не мог зарезать, – сказал Антип. – А теперича насмотрелся. По ночам спать нельзя – всё бомбы кажутся. Думаешь до того – голова гудит. Почём я знаю, может, сотню али больше душ загубил? Грех аль нет? А как грех? Вон, батюшка говорит, мол, ты человек маленький, с тебя спросу нет. А чтой-то я сумневаюсь… На том свете начальство вперёд не пустишь… А правду бают, что царица с попом живёт? – спросил вдруг он.

На такой неожиданный вопрос Сергей Леонидович не нашелся, что ответить, и Антип расценил его молчание как согласие с его словами и, поджав губы, потряс подбородком.

– Вишь оно как, – задумчиво сказал он.

Был май, осокори и ольха над рекой Парой оделись зелёным каракулем. Соловьи не давали спать. Жизнь, скованная долгих шесть месяцев, словно торопилась наверстать упущенное. Займище ожило цветами. Каждая ночь, преисполненная звуками тайной работы, бросками выталкивала жизнь, и каждым новым утром трава смотрелась выше, листья полновесней и ветви столетних тополей уже пенились клейким серебром. Калина и черёмуха оделись в свои белые свадебные наряды.

Никогда не жила Оленька так счастливо, как в то лето 1916 года. Где-то шла война, люди убивали людей, а здесь лето катилось соломенным колесом. Ей казалось, что каждый народившийся цветок красуется только для неё, для неё восходит солнце и кованый месяц серебрит наливающиеся травы только потому, что она, Оленька, живёт, хочет жить. Дом утопал в сирени, потом зацвели кусты жасмина, разливая вокруг себя свой тонкий волшебный аромат…

Начало лета выдалось столь сухим, что грозило погубить урожай: на нивах не было видно ни одного стебелька. В конце мая, когда Восторгов вышел на первое богомолье от бездождья. Сергей Леонидович со стариками сопровождал его: жутко показалось ему в поле, рожь – до времени желта – поникла, и даже птицы смолкли. Озими местами выгорели, а яровые посевы мало чем отличались от пастбищных выгонов. Палящий жар у лона земли будто с издёвкой показывал сожжённые пустыни. Спустя неделю над полями вновь взвились церковные стяги. Над поникшими серыми нивами потёк дегтярной бас диакона Зефирова: "Илья словом дождь держит на земли и паки словом с небеси низводит, – тем же молим Тя: того молитвами, Щедре, посли дожди водныя земли с небесе". Едва разнеслись первые слова молитвы, все опустились на колени, и Сергей Леонидович, помедлив, сделал то же самое. Под зноем лучей синею струйкой бежал фимиам, глухой, тоскливый рёв скота вторил нестройной молитве жалкой кучки людей. Икону Казанской Божьей Матери из Преображенской церкви поднимали по всей волости.