Несколько мест из Рязанской Кормчей хранят отзвук этого раннего словоупотребления. Здесь "благородный" и "свободный" употреблены в отношении к правильному браку если и не в качестве синонимов, то во всяком случае поставлены рядом: " и браку яко же свободных и благородных бывати" (КР 1284, 315 г). Думается, что выражение "честной муж" куда более древнее, нежели "честной крест", хотя словосочетания "отецкий сын", "отецкая дочь" всего лишь указывают на тот способ, каким муж изначально становился "честным". Добропорядочность как набор нравственных качеств прочно связывается в людском сознании с правильным происхождением. Для автора "Саксонского зерцала" честь и права суть одно и то же (sin echt und sin recht). Честь – неотъемлемое условие равноправия. Лишение права ведет к лишению чести, и наоборот. Кого осуждает суд, тот становится обесчещенным (erenlos) и лишенным прав (rechtelos). Немецкое слово die Ehre (eyde, eide), должное означать честь, почёт, почесть, имеет и значение "невинность", точно так же как в русском языке честность образовано от слова честь. Автор "Саксонского зерцала" называет свободнорожденного аdel (eidel) kint.

Прокопий Кесарийский в своей знаменитой характеристике славян говорит, что как антов, так и склавинов издревле звали «спорами», «как раз из-за того, думаю, – добавляет Прокопий, – что они населяют страну, разбросанно расположив свои жилища». Прокопий «явно осознаёт, что данный этникон является негреческим, нуждающимся в объяснениях». В условном выражении: «Ай да и конь у тебя, самому царю в пору» соответствие по времени переходит в соответствие по качеству. «Втапоры» – известнейшее былинное выражение. О времени говорят и выражения «вечернею порой», «ненастною порой». Спора, как и век, соединяет значения «временного отрезка» и «силы». Эти замечания позволяют коснуться интересного вопроса, не получившего удовлетворительного объяснения в научной литературе. Разгадку названия предпринимали начиная с Шафарика, который ближе всех подошёл к разгадке. Исходя из славянской этимологии, он полагает, правда, что «споры» может значить «многочисленные». Но значение плодовитости, вообще присущее этому корню, сюда не подходит. В областных говорах сохраняется значение, в котором соединяются понятия времени и годности: пора – энергия, мощь, сила: молода пора в ём ходит, порато – очень (порато иссь хоцю.) По нашему мнению, споры – это самоназвание, выражающее амбивалентность времени и качества, которые мыслятся взаимозависимыми. Если выразить его значение современным русским языком, то получится, что споры – правильно рождённые, и оттого годные к жизни, вошедшие в пору. Нет надобности напоминать, что быть правильно рождённым в родовом обществе значило быть свободным. Именно с таким самоназванием является на историческую арену германское племя франков. Согласно с новейшими исследованиями, имя это означает «мужественный». Но в понятиях того времени мужеством могли обладать только свободнорождённые. «Горизонт мысли узок», – справедливо говорит профессор Потебня.

Рассуждения эти вступают в согласие с существующей теорией, согласно которой в древности преобладали нарицательные этимологии стран и народов. Если эта теория верна, то первоначальное значение имени Germanus есть "истинный", "подлинный", "настоящий" (как франки – мужественные, лангобарды – длиннобородые и так дальше), а для обозначения чести в "Саксонском зерцале" используется несколько слов: die echte (Es ist manic rechtelos, der nicht tn ist echtelos (1,51)), die eyde/eide (mit sinem eide) и die ehre (erenlos und rechtelos, то есть опороченные и лишённые прав), которое в современном немецком языке закрепилось в значениях "честь", "почёт", "почесть", но и "невинность". Какое из них старше, судить не берёмся, но очевидно, что оба они, обозначая равноправие, обладают столько же правовым, сколько и нравственным значением.

Связь с определённой местностью высоко ценилась в древних обществах и уже давала в них некоторое право на уважение. Более того – владелец земли, то есть «части», обязывался самим фактом своего рождения к отправлению правосудия (шеффены – в суде графа), (ландзассы в суде гографа.) Лишённые прав по приговору лишаются и земельной собственности, которая переходит к королю, и наследники лишенных прав (sin recht) могут вернуть наследство путем специальной юридической процедуры. Где человек ищет право, там он должен участвовать в правосудии и помогать ему.

Обратим внимание, что ещё во времена царя Ивана при так называемом повальном обыске, то есть опросе сторонних свидетелей, для окончания судебного дела количество свидетелей из числа крестьян всегда требовалось большее, чем свидетелей – детей боярских. Следовательно, в человеке худородном предполагалось меньше честности, чем в благородном. Слово благородного в суде до самых последних времён весило больше, чем свидетельство человека, стоящего ниже на социальной лестнице. «Раба в свидетели не призывать», – прямо предписывает статья «Русской правды» ХIII века. Закуп «Русской правды» допускался к свидетельству на суде лишь «в малой тяжи, по нужи», и не только из того практического соображения, что, будучи холопски зависимым от своего господина, не осмелился бы обличать его. Плата за бесчестье крестьянина, согласно Судебнику 1497, года равнялась одному рублю и была в пятьдесят раз меньше, чем вознаграждение, например, купцам, и даже в пять раз меньше установленной для «боярских добрых людей», то есть обыкновенных слуг. Мэн пишет, что свидетельское показание землевладельца при компургации или других юридических процессах часто имело больше веса, чем показания нескольких низших лиц, взятые в сложности. Кажется, Софоклу знакомо такое положение вещей, при котором свободному прослыть лжецом – тяжёлая обида и, кажется, об это ещё помнит "Саксонское зерцало". Таким образом, заключаем, что с происхождением уже на самых ранних ступенях сопрягаются вполне известные нравственные признаки, в которых можно уже распознать юридические черты. Так благородство впервые сопрягается с нравственностью, иными словами, термин, обозначавший сначала исключительно факт социальных отношений, приобретает некое новое значение, лежащее уже в нравственной области. Слово же не просто свободного, а вдобавок и знатного, весило ещё больше. Говоря образным языком Даниила Заточника, «чьи ризы светлы, тех и речи честны». Человеку свободному и благородному не пристало лгать, иначе факт его рождения обесценивается, что ведёт к потере чести. Становится понятным, почему установление фактов в древнем судопроизводстве изначально основывалось на устном свидетельстве, то есть на свободном слове. Однако, говорит Софокл устами Деяниры: "И рабской речи удачу Бог дарует…" (Сколько прошло веков, прежде чем Бентам и Милль провозгласили, что "каждый должен считаться за одного и никто не должен считаться за нескольких?)

Во всяком случае стремление личности к самоутверждению и к полнейшему высвобождению из первобытного единства родовой жизни предстает фактом всеобщим и несомненным. А потому и право, как необходимая форма человеческого общежития, вытекая первоначально из глубины родового духа, с течением времени неизбежно должно было испытать влияние обособленной личности, и правовые отношения должны были стать в известной степени выражением личной воли и мысли.

В "Brehon Law", свидетельствует Мэн, как и в других юридических системах древнего мира, корпоративная ответственность племен, колен и семей заступает место той ответственности за преступления и даже до некоторой степени тех гражданских обязанностей, которые, при новейших учреждениях, должны падать только на индивидуума. Но эта ответственность могла быть устранена, если обществу посредством насилия или убеждений, удавалось заставить того из своих членов, который отличался буйным мстительным нравом, удалиться из его среды. Конечно, древнейшие из судов носили лишь третейский характер и постановления их носили характер только лишь нравственных обязательств, особенно относительно договоров и владения, однако отказ следовать такому обязательству и влёк за собой объявление человека вне закона. Цезарь утверждает, что у галльских кельтов всякий неподчинившийся решению суда, считался отверженным, и на это смотрели как на самое тяжёлое наказание. Цезарь говорит, что друиды верили в бессмертие души и сообразно с этим могли учить, что любое деяние, неправомочное в глазах общества, влечёт за собой наказание в будущей жизни. Брамин, основываясь на той же системе взглядов, имел возможность объявлять, что последствием неповиновения и небрежности будет целый ряд бесконечных мук и унижений, ирландский бригон мог утверждать, что всякий начальник, допустивший отклонение от полезного обычая, будет причиной неблагоприятной погоды в своей стране.