Она поблагодарила, убрала документ и удалилась, не оглянувшись, а он, остолбенев, безвольно смотрел, как она снова покидает его жизнь…

На следующий день точно в это время Гриша обнаружил себя на «Баррикадной» возле палатки с шаурмой. Его нелепая надежда не оправдалась: не было ни музыканта, ни Жанны. Он долго топтался подле палатки, невольно наблюдая подробности приготовления шаурмы. В двух шагах какие-то студенты, о чём-то весело и беззаботно смеясь, пили пиво, отхлёбывая из бутылок. Мимо в обе стороны текли потоки людей, широко разлившиеся с окончанием рабочего времени.

Он ехал домой в набитом вагоне, и тело его болтало вместе с ним. В нём нарастало давным-давно забытое чувство, и ему до боли хотелось, как насекомому в янтаре, на столетия, на целую вечность затаиться в этих снова явленных глазах. В конце-то концов Жанна означало всего лишь Иоанна, а в этих буквах уже проглядывала вечность.

Его болтало вместе с вагоном, а в нём самом болталась мысль: любовь или судьба тысячелетиями тягаются между собой?..

Из сквера, на который выходило окно квартиры, негромко доносилась хоровая песня. Узбекские рабочие коммунальной службы, в оранжевых безрукавках, сидели на холодной земле кругом. Быть может, их песня была о судьбе, а, может, о любви, а вполне вероятно, о чём-то совсем ином, например, о быстрой горной речке, в которой вода на перекатах то завивается в косу, то распускается на плёсах серебристым полотном, или об обиде, нанесённой могущественным и бессердечным богачём бедному и бесправному человеку, – её мотив и интонация предполагали всё это и ещё многое другое…

Журнал «Большие деньги» пал одной из первых жертв геополитики, явившей себя изумлённому миру в формах, которые политические мудрецы почитали канувшими в вечность. О «Больших деньгах» можно было сказать, что то была плата, точнее лепта, за Крым, ибо истинная цена ещё не определилась. Денег явно поубавилось. Галя Карандина ещё держалась за свою «Энотеку», но отдавала себе отчёт, что с исчезновением пармезана теряет актуальность и бордо. По поводу неожиданных политических перемен она высказалась скорее не с морально-правовой, а с культурологической точки зрения: если Петербург это окно в Европу, то Крым, сказала Галя, это наша калитка в античность, в великую цивилизацию Средиземноморья, а Гале можно было верить.

Жанна тоже ощутила ветер перемен. Первое время выручали сбережения, но когда они иссякли, выяснилось, что реклама в её популярном блоге не приносит требуемого дохода, на что она, его владелица, обремененная солидной зарплатой, до сих пор как-то не обращала особенного внимания. И Жанна загрустила. Перебрав все варианты дальнейшего существования, она пришла к выводу, что не остается ничего другого, как просить помощи у Бориса.

Борис, с которым они не виделись довольно давно, показался ей ещё загадочней, чем во время их знакомства в земле Баден-Вюртемберг. По-прежнему подтянутый, теперь он выглядел намного неприступней. За это время он успел побывать депутатом Государственной думы 6 – го созыва от правящей партии, а теперь занимал пост заместителя руководителя внутренней политики администрации Президента.

Они встретились в пятницу вечером в небольшом ресторане грузинской кухни недалеко от станции метро "Кропоткинская". Был месяц май, в ресторанном дворике цвёл каштан, а стены украшали наивные полотна какого-то очередного псевдо-Пиросмани – этот невинный бич московских грузинских ресторанов. Борис отдал предпочтение лобио, кофе по-турецки и опальной минеральной воде "Боржоми". Настало такое время, говорил он как будто походя, которого долго ждали. Кто ждал, он не уточнил. Битва за умы – вот что ему казалось главным в настоящий момент. Зачем рислинг, божеле и прочий сильванер, когда Крым имеет тысячелетнюю культуру виноделия. Почему бы не начать с этого? Постепенно надо переформатировать блог, но сделать это исподволь, тонко, чтобы приучить подписчиков к новому мышлению. Этим устранятся подозрения в политической предвзятости, и можно будет беспрепятственно высказываться по поводу грядущих событий, а события, по его словам, предстояли грозные. В конце концов, пошутил он на прощанье, ведь истина действительно в вине.

Жанна была готова к тому, что после встречи последует интимная часть, но ничего такого не случилось. Борис расплатился, дружески поцеловал её в щёчку и даже не предложил её подвезти, сославшись на дела. Это было ново. Домой она добиралась на метро, неприязненно поглядывая на пахучих гастарбайтеров. Ею владели противоречивые чувства: с одной стороны, она добилась даже большего, чем рассчитывала, с другой, равнодушие к ней Бориса нехорошо щекотало её самолюбие. Если бы Борис повез её к себе, как бывало раньше, если бы на худой конец они поехали бы в отель "Подушкин", да даже если бы он просто заперся бы с ней в уборной, она бы чувствовала себя увереннее. Но вышло так, как вышло, и это новое заставило её подобраться.

Работать ей предстояло через некое пиар-агентство, которое само отнюдь не нуждалось ни в какой рекламе, а скорее её сторонилось.

– Любовь, любовь, – с незлобивым раздражением воскликнул Урляпов. – Да что такое твоя любовь? Можно любить мать, отца, словом, родных, можно сострадать, можно сознательно разделить несчастье, можно, наконец, не любить себя, и не есть ли именно это высшая форма любви, доступная нам, людям? Совершенно прав Прудон, когда говорит, что суть справедливости – уважение к ближнему. Уважай ближнего, как самого себя, даже если ты не можешь его любить.

– Любовь к ближнему, – заметил ему Сергей Леонидович, – это единственно возможное в нашем мире проявление любви к Богу.

Они прогуливались по полевой дороге. Бледная, бурая осень была свидетельницей их разговора. У овражка бабы расстилали лён в длинные и правильные ряды.

– Но как было правительству сотрудничать с Думой, наполненной социал-демократами, эсерами и трудовиками, главнейшее требование которых было уничтожение именно этого правительства? – через несколько шагов спросил Сергей Леонидович.

– Так ведь и не надо сотрудничать.

– А как же? Так вот взять да все и снести? – с сомнением спросил Сергей Леонидович.

– Подчистую, – кивнул головой Урляпов. – Народ – богатырь. Только освободи его, свали с него эти камни, сорви эти путы – он сам найдёт свои пути.

– Да найдёт непременно, – с жаром согласился Сергей Леонидович. – Оно правда, что изменение старых форм по требованиям нового содержания должно произойти, но это делается не вдруг, а веками, и никто ведь не разрывает почку или бутон цветка, чтобы поскорее увидеть цветок или полный лист. Столь же неуместно и насильственное вторжение в глубочайшие таинственные процессы духа человеческого. Их можно наблюдать, изучать, поучаться, но отнюдь не разрушать и извращать, если не имеется в виду их гибель. Я верю столь же твёрдо в истину этого мира, как и в истину его старой культуры. Можно признавать мессианскую роль труженика, нового героя, которому суждено спасти мир. Но ведь даже теоретики социализма приурочивают эти события к тому времени, когда культурно-экономическое развитие человечества позволит это. Ваш же призыв к чёрному переделу представляет собой не что иное, как отказ от самого принципа прогресса и возврат к первобытному варварству и хаосу.

– Их право естественное, оно основано на справедливости, и потому оно выше всех других прав.

– Естественное право, – не сдавался Сергей Леонидович, – это право дышать.

Урляпов рассмеялся и всеми легкими вдохнул прохладный осенний воздух. Он замедлил шаг и обвёл взглядом окрестность. Осокори по над рекой ещё держали порыжевшие листья в перламутровом воздухе. Лужи свинцовыми заплатами лежали на влажном черноземе дороги.

– Хорошо! – бодро сказал Урляпов. – Люблю осень. Этот грустный запах увядания. Сколько в нем самоотречения.

– А я утверждаю, – твёрдо, даже как-то зло сказал Сергей Леонидович, – что народ не готов к тому, к чему вы его готовите. Наука права признает соответствие государственных форм культурному уровню населения. Наука может признавать, что прогресс идет в направлении демократии. Но она знает, что это бывает, когда страна и народ готовы её воспринять на деле. Русский народ? – усмехнулся Сергей Леонидович не без горечи. – Да, он долготерпелив. Но когда терпение его кончается, он сносит всё. Да, он непритязателен. Но если дорвётся, то заведёт золотые горшки. Да, он набожен. Но если ему на ум взбредёт, на сердце ляжет, он возьмет приступом небо и не затруднится обращаться с Богом без всяких посредников. "Ты народ, да не тот: править Русью призван только черный народ! То по старой системе всяк равен, а по новой – лишь он полноправен". Этого ты хочешь?