В судебном поединке, как и на войне, побеждают не воинским искусством, хотя и не пренебрегают им, не числом и даже не силою: побеждает та сторона, за которой правда, а ещё точнее, победу одерживают не сами люди, а высшая сила, блюстительница справедливости. «Правда сама себя очистит», – говорит старая пословица. Гениальный Лермонтов в своей "Песне о купце Калашникове" угадал эту особенность первобытного сознания: когда оскорблённый Кирибеевичем Степан Парамонович Калашников вызывает среди ночи своих младших братьев и наказывает им биться с врагом, если тот одолеет его самого, он обнадёживает их тем, что они моложе, на них накопилось меньше грехов, а это, по его убеждению, даёт им больше шансов на победу. Поскольку Суд Божий происходит здесь неожиданно в "победном" круге молодецкой забавы, то царь Иван Васильевич объявляет: "Кто побьёт кого, того царь наградит. А кто будет побит, того Бог простит". Таким образом, даже в простой игре, имеющей судебные формы, исход её определяется в нравственных категориях того времени. Поражение здесь не дело случая, а суровое указание на некоторое тайное прегрешение проигравшего.

Одна из статей «Русской правды» (По Синодальному списку) как будто служит точным повторением той сцены, которую даёт Гомер в описании щита Ахилла. «Если кто будет требовать с другого денег, – говорит этот древнерусский памятник, – и сей начнёт запираться, то истец должен предоставить свидетелей, при коих он давал деньги, и когда свидетели в том присягнут, то он берёт с должника свои деньги, да сверх того 3 гривны за обиду, причинённую ему долгосрочной проволочкой»

В описании щита Ахилла (Ил. 18, 497 сл.) подробно изложена сцена суда. Тяжущиеся стоят перед судьями. Оспаривается цена крови – вира за убийство: "Далее много народа толпится на торжище: шумный Спор там поднялся; спорили два человека о пене, Мзде за убийство, и клялся один, объявляя народу, Будто он все заплатил, а другой отрекался в приеме. Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить. Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый; Вестники шумный их крик прекращают старцы градские Молча на тесанных камнях сидят средь священного круга, Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых, С ними встают и один за другим свой суд произносят". Итак, старцы, о которых уже говорилось, слушают дело. В круге пред ними лежат два таланта золота, для того, кто "справедливее право докажет". Дословно это значит "кто справедливо разберет и скажет об этом, как подобает свободному человеку". Таким образом, перед нами не просто суд, а судебная тяжба. И тяжущиеся русы, и гомеровские греки – все судятся публично, на "сонмах", как говорит поэт. Нет сомнений, что право изначально публично, и это еще раз роднит его с отправлением религиозного обряда.

Надо признаться, что суд Гомера, как и приведённая статья «Русской правды», если мы правильно понимаем их как тяжебное судопроизводство, ближе и понятней нам, чем Божий поединок, рисуемый Ибн Дастой, но как быть с тем, что два эти судебные способа идут рука об руку в течение столетий, точно так же как кровная месть сосуществует с выкупом согласно законодательству? Это кажущееся противоречие основательно разрешил Эверс. Его разбор древнего русского права показывает, что постоянные вооружённые столкновения и постоянные судебные процессы могут существовать рядом и что строгое соблюдение вполне выработанных форм судебного процесса может иметь место в такое время, когда убийство представляется повседневным явлением. Равным образом мы подмечаем в истории обратное явление: человек не легко освобождается от мнений, раз им вполне овладевших. Эти верования и обычаи живут ещё очень долго, хотя бы и находясь в противоречии с изменившимся социальным бытом.

"Процесс и прогресс, – говорит профессор Ключевский. – Легко заметить разницу между обоими терминами: первое есть просто механическое понятие (движение), второе представляет классификацию движения, подразумевая движение к лучшему и последовательный успех общежития. Этот успех как факт и подлежит сомнению, не имеет достаточной очевидности, утверждается одними и отвергается другими. Самое простое определение исторического прогресса, которое встречаем мы в исторической литературе, выражает ту мысль, что по мере развития человечества людям становится лучше жить. Но это не факт, а благожелание. Может быть, это правда, но она никогда не может быть доказана, потому что нет научного орудия, которое могло бы её доказать. В определении прогресса является неуловимый научными средствами признак". Так толкует этот вопрос профессор Ключевский.

Urteil vinden – формула, известная еще Салической правде, означает находить, предлагать решение, и это – обязанность свободных людей по праву свободного человека. Однако древнейший смысл Urteil (Ordel) заключался в простой ордалии, не требующей никакого размышления – решает только Бог. Прогресс заключается в том, что наступает время, когда судебный поединок не кладёт конца процессу. Его посредством можно было только изобличить кого-либо (bereden mit kemphen), после чего следовало непосредственно наказание. Мы не можем с точностью установить тот исторический момент, когда (право на жизнь) приблизилось в понимании своём к тому толкованию, которое отличает новейшее время, но справедливо во всяком случае одно – усиление символического элемента в правоотношениях древних обществ прямо пропорционально их умственному развитию и возвышению морали. Безусловно, выкуп, не смотря на его реальную стоимость, которая должна была возместить те потери труда, которые наступали с насильственной смертью члена рода, имеет и другую сторону. Это символический акт, тем более, что началу кровной мести клали и другие события, казавшиеся серьёзными деликтами. Выкуп, таким образом, – это накопление сознательной жизни, это сознание того, что добра в мире должно быть больше, чем зла, и что в человеческих силах осуществить это. Великая цель правосудия, говорит Токвиль, состоит в замене идеи насилия идеей права. Точно так же тяжба как процесс уже предполагает момент размышления, здесь уже налицо установившаяся практика принимать решение, не ограничиваясь тем, чтобы принимать во внимание одни только действия, но брать в расчёт и мотивы.

Однако не стоит забывать, что между "судить" и "рассудить" лежат столетия. Шаг, который нам кажется таким простым, в истории оборачивался долгими милями пути. Говоря словами профессора Ключевского, «в историческом процессе короткие расстояния проходятся длинными извилистыми путями». Стоит внимательно вглядеться в историю, и невольно возникнут в сознании слова Иеринга, заявившего, что суровой работой приобрели мы себе этические блага, которые кажутся нашему сознанию столь общепонятными, как будто они всегда принадлежали к необходимому содержанию человеческого разума.

С другой же стороны, мы часто склонны приписывать тот неощутимый прогресс, делающий нашу жизнь лучше, влиянию отдельных личностей, в то время как он, в большинстве случаев, нимало не зависит от человеческой воли.

Каждый исторический момент времени подчиняется только ему присущему духу, – тому, что и называется духом времени. Этот-то дух и делает возможным и даже желанным то, о чём вчера еще было невозможно помыслить. Таким, кстати, образом в правление царя Фёдора Алексеевича отменилось на Руси местничество.

"Но если местничество само в себе ни в чьих глазах не могло иметь никакого оправдания, то почему же его не уничтожили гораздо прежде? – рассуждал знаменитый историк С.М.Соловьёв. – На это отвечать легко: для всего в истории есть свое время. Вековой, окрепший обычай, коренившийся в господствующей форме частного союза, форме родовой, должен был существовать до тех пор, пока не столкнулся с новою высшею государственною и народною потребностью, войсковым преобразованием, пока это столкновение не выказало вреда его очевидным для всех образом. Местничество могло быть уничтожено только в то время, когда общество заколебалось, тронулось, повернуло на новую дорогу, причем корни всех вековых обычаев необходимо должны были расшататься, и вырвать их стало уже легко".