И тут же выступление секретаря параллельного ЦК Кардамавичюса. Заявив, что выступления Бровикова, Лигачева и Сайкина отражают мнение большинства коммунистов, он обрушился на Палецкиса и на меня. "Мы хотим еще раз товарищам передать, что пребывание товарища Яковлева в Литве действительно принесло ряд нехороших дел в нашей республике".

"Отступников" из Литвы осудили. Но на этом дело не закончилось. Я-то думал, что все позади, пора успокоиться. Ведь когда собственная фамилия била по ушам, сердце каждый раз подпрыгивало, как лягушонок. Ан нет! Главное оказалось впереди. Берет слово Мальков — первый секретарь Читинского обкома КПСС. Он вносит следующее предложение:

Я чувствовал: участникам пленума явно хотелось поучаствовать в будущем спектакле, но все же осторожность победила. А во-обще-то, если говорить с позиций сегодняшнего дня, такое сопоставление точек зрения было бы, на мой взгляд, полезным. Возможно, оно и предопределило бы организационное размежевание. Горбачев в своем заключительном слове отверг предположение о расколе в Политбюро, объяснил происходящее нормальными дискуссиями, хотя и сам понимал, что это не так.

Платформу КПСС, которая по отдельным позициям приближалась к социал-демократической, пленум принял. На словах многие выступающие поддерживали Перестройку, а на деле отвергали ее практические намерения. С показным гневом отвергали даже мысль о том, что социализм уже мертв, а партия обанкротилась. Вот с этим багажом двоемыслия, с мышлением, построенным на иллюзиях, с пугающим ощущением неминуемого раскола и направилась партия к своему XXVIII съезду.

Пленум, о котором я пишу, был для меня поворотным. Я почти окончательно избавился от иллюзий, что партия способна продолжать реформы. Обнажился огромный разрыв между тем, что происходило в жизни, и той никчемной болтовней, которая господствовала в речах членов ЦК — в основном местных руководителей. В период между февралем и июнем — июлем 1990 года я мучительно обдумывал, как мне вести себя в дальнейшем. Эта тема преследовала меня, угнетала, не давала покоя. Надо было окончательно преодолеть самого себя, стряхнуть лживые надежды и многолетние привычки, открыто возвращаться к идеям, которые я обозначил еще в письме Горбачеву в декабре 1985 года.

Сегодня многим молодым "свободолюбцам" все это кажется простым делом. Перо в руки, язык на трибуну, и пошел "творить" новую жизнь. Не хочу кого-то и в чем-то конкретно упрекать, но думаю, что жизнь, которая бывает очень жестокой, еще не раз будет учить уму-разуму некоторых нынешних политических наездников на резвых скакунах свободы, жаждущих оставить хоть какие-то следы в книге истории.

После долгих раздумий я принял решение изложить свои позиции на предстоящем съезде и в любом случае ни в какие руководящие органы партии не входить. Это решение довел до конца, хотя оно и было половинчатым. Фактически остановился на середине пути, о чем сожалею. Надо было просто покинуть съезд и попытаться создать партию социал-демократического типа.

Тем временем пришло время XXVIII съезда КПСС. И никто еще не мог предположить, что это будет последний съезд в запутанной истории партии. Во многом он представлял собой некий слепок с февральского пленума ЦК. Надо сказать, что доклад Горбачева был ближе к жизни, острее и содержательнее, чем раньше. Я к нему уже мало имел отношения. Возглавлял группу "писарчуков" помощник Горбачева Иван Фролов.

За три недели до съезда мне позвонил Горбачев и сказал, что подготовленным текстом не очень удовлетворен. Дальше Михаил Сергеевич произнес все критически-язвительные слова, которые я и раньше слышал в подобных случаях. Он попросил меня подготовить ему текст, который был бы в большей степени адекватен современным тенденциям развития. В ходе разговора прояснилось, что речь идет о социал-демократических мотивах. Я сделал это. Мои размышления на этот счет вошли в начало доклада. Возможно, что Фролов и не знал, откуда они появились. Впрочем, я его об этом не спрашивал.

Михаил Сергеевич защищал Перестройку достаточно убедительно. Говорил о тяжелейшем наследии прошлого. Давайте вместе, говорил он, вспомним и порассуждаем. Запущенность деревни, сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности, она что, возникла вчера, после 1985 года? Плачевное состояние наших лесов, рек, миллионы гектаров затопленных плодородных земель в результате прежней политики в области энергетики — это что, деяния последних лет? Тяжелая экологическая ситуация — более ста городов в зоне бедствия, свыше тысячи остановленных из-за этого предприятий; драмы Байкала, Арала, Ладоги, Азова; Чернобыль и другие аварии, катастрофы на железнодорожных дорогах и газопроводах — разве все это не последствия политики, проводившейся в последние десятилетия?! Разве структура экономики, в которой всего одна седьмая часть производственных фондов сосредоточена на выпуске товаров народного потребления, не сложилась еще в 30-е годы? А все то, что выплеснулось сегодня в межнациональных отношениях, разве не уходит корнями в прошлое? Уже не говоря о милитаризации экономики, поглотившей колоссальные, причем лучшие, материальные и интеллектуальные ресурсы. О невосполнимых человеческих потерях, связанных с войной в Афганистане…

Таким образом, продолжал он, сама логика Перестройки, острота социально-экономической ситуации в стране подвели нас вплотную к необходимости фундаментальных перемен в экономической системе. Речь идет о формировании новой модели экономики: многоукладной, с разнообразными формами собственности и хозяйствования. Достаточно определенно он высказался и по рыночным отношениям. Пытаясь убедить участников съезда в необходимости рынка, он говорил о тысячелетней эволюции — от стихийного обмена товарами до высокоорганизованного механизма.

Мы должны, настаивал Горбачев, отказаться от волюнтаристских подходов, научиться регулированию экономических процессов, опираясь на закон стоимости, тем самым создать новые мощные стимулы для хозяйственной активности. В условиях рынка открываются возможности реально выяснить потребности и найти способы их эффективного удовлетворения, уравновесить спрос и предложение, создать нормальную, естественную среду для развития производства. В общем, мы рассматриваем рынок не как самоцель, а как средство повышения эффективности экономики, жизненного уровня людей. Он должен помочь быстро решить задачу придания нашей экономике большей социальной направленности, разворота ее к интересам человека.

Многое, сказанное в том докладе, с моей точки зрения, звучит и сегодня весьма актуально. Горбачев ставил во главу угла социальные проблемы, которым должен быть подчинен рынок. Основная ошибка реформ после 1991 года заключается как раз в том, что они практически игнорировали социальную сферу, что и ускорило процесс политического, экономического и нравственного хаоса.

Как и раньше, Михаил Сергеевич аргументировал свои рассуждения необходимостью укрепления социализма и ссылался при этом на Ленина. Однако костыли вероучителя не помогли. Многих делегатов фундаменталистского плана доклад сразу же настроил на воинственный лад. К этому надо добавить, что уже в самом начале съезда, когда обсуждались оргвопросы, прозвучали предложения, которые очень не понравились ортодоксальному большинству.