Не стану утверждать, что наблюдение это точное. Стремление к вариативному мышлению, приспособляемость к новым вариантам многомерны, многоцветны, полны разнообразых запахов и оттенков. Не скажу, что его способность к быстрой смене собственного образа и подходов к решениям всегда имела отрицательный смысл, нет. Я даже не знаю, управлял ли он полностью этой способностью или она составляла органическую часть его натуры, его природную сущность. В итоге ему не откажешь в даре осваивать новые для себя роли, политические и жизненные ситуации. Иными словами, он наделен вкусом к переменам, которым располагает далеко не каждый.

В способности менять взгляды на те или иные проблемы, даже на исторические события, тем более оценки текущих дел нет ничего предосудительного, скорее это говорит о творческом потенциале человека, его нормальном психическом и умственном состоянии. Тверды и постоянны в своих убеждениях только живые мертвецы. О будущем заботы нет, настоящее их тоже не волнует. Ненавидя всех и вся, они хрипят:

— Предатели! Все предатели! Иуды! Все иуды! Я принципиален и блюду "чистоту" вверенных мне идей, храню огонь "высшей истины", а заодно и стерегу идеологические сортиры для вождей, а они, проклятые космополиты, зовут куда-то вперед, продались дьяволу обогащения, хотят презренной демократии.

Сколько раз мне приходилось выслушивать подобные кликушества.

Но есть тут, разумеется, и другая сторона. Когда человек моментально меняет свои убеждения и свое отношение к людям, причем исключительно из соображений скоротечной политической конъюнктуры, то в подобных случаях речь идет уже об аморализме и всеядности. Например, нынешние большевики "очень возлюбили" церковь и православие, организовали даже специальный семинар на тему "Социализм и православие", а еще вчера крушили храмы и расстреливали священнослужителей.

"Охота за оптимальностью" не всегда приносила Михаилу Сергеевичу удачу. Охватившая после XXVIII съезда КПСС растерянность лишила его дара точного политического расчета. Готовясь к очередному заседанию съезда народных депутатов (а предыдущее провалило экономическую программу Шаталина — Явлинского — Петракова). Горбачев подготовил несколько пунктов "спасения" страны. Они были практически бессмысленными, по сути своей шагом назад. А потому и получил он "бурные аплодисменты" съездовского большинства.

Потом Горбачев говорил, что данная импровизация представляла собой тактический маневр. Он "сдал" экономическую программу "500 дней" под лицемерное "одобрям" большевистского лобби, "сдал" работающую демократическую структуру — Президентский совет, он "сдал" прежде всего самого себя. Он отбросил в сторону и меня. Я вообще оказался не у дел.

Было обидно и за себя, и горько за лидера. Но главное состояло все-таки в том, что Горбачев, отстранив своих ближайших соратников от процесса Перестройки, именно в этот момент фактически потерял и власть. Формально это произошло в декабре 1991 года, а в жизни — на год раньше. Крючков и его подельники из высшего эшелона власти, в основном давние агенты спецслужб, оценив сложившуюся ситуацию, начали восстанавливать утраченные позиции. Раздев Горбачева догола в кадровом отношении, они приступили к подготовке мятежа.

Мы тоже "хороши". Я — в том числе. Только у Шаталина хватило мужества публично потребовать отставки Горбачева, да еще Петраков открыто высказал свое нелицеприятное слово относительно происходящих событий и поведения президента. И ушел с поста его помощника. Я поворчал-поворчал да и замолк. А надо было срочно делать решительные шаги, создавать партию демократического направления, которая смогла бы поднять знамя дальнейшей борьбы за реформы. Мне тогда не хватило ни проницательности, ни решительности. Заела игра в "верность" и "лояльность", что, конечно, похвально, но объективно говорит о политической безответственности.

Когда позднее Михаил Сергеевич предложил Эдуарду Шеварднадзе вернуться на пост министра иностранных дел (это было в моем присутствии), последний ответил отказом.

— Почему? — последовал растерянный вопрос.

— Я вам не верю, Михаил Сергеевич, — последовал жесткий ответ.

Эдуард помнил о его "импровизациях". А я забыл. После Фороса я вернулся к Горбачеву — так велела совесть. Но снова получил щелчки по носу.

Конечно, политическая гибкость, способность становиться выше житейских интриг и политических мелочей могут приводить иногда к положительным результатам, служить полезному делу. Но при каких-то общественных и личных обстоятельствах оборачиваются и недоброй своей стороной — неоправданными метаниями, неспособностью жестко выдерживать однажды принятые подходы, предоставляют возможность другим не считаться с тобой, пнуть в твое самолюбие и походя обидеть. Так получилось и со мной.

Михаил Сергеевич — человек образованный. Притом университетски образованный, что опять же для его бывшего политбюровского окружения было далеко не нормой. Естественно, что после войны, когда страна испытывала сильнейший кадровый голод, двери "наверх" перед многими распахивались достаточно широко (я знаю это по себе). Привыкший работать, несомненно окрыленный и увлеченный открывавшимися перспективами, Горбачев, надо полагать, без особого напряжения справлялся с интеллектуальной стороной тех задач, которые ему приходилось решать на Ставрополье.

По-видимому, на всех этапах партийной карьеры ему сильно помог — и в продвижении вплоть до самого верха, и в обретении того образа, который закрепился за ним, — интенсивно нараставший интеллектуальный разрыв между высшей партийной номенклатурой и наиболее образованной частью общества. Уровень образования в стране повышался достаточно быстро. Этому способствовало возникновение множества новых отраслей, производств, сфер научно-технической деятельности, предъявившее повышенный спрос на хорошо подготовленных специалистов. Не буду приводить статистику, она известна. И в то же время в верхних эшелонах партийного и государственного управления традиционно оставалась низкая мобильность "вождей" всех рангов, а со временем эта система совсем закостенела.

Секретари обкомов и ЦК, министры и их заместители, а вслед за ними и многие руководители среднего звена сидели в одних и тех же креслах уже не годами, а десятилетиями, все чаще — пожизненно. О членах и кандидатах в члены Политбюро можно и не говорить: Сталин, Молотов, Калинин, Микоян, Каганович, Маленков, Хрущев, Брежнев. Громыко, Тихонов. Подгорный, Пельше. Кириленко, Устинов, Андропов, Черненко и десятки других навсегда останутся в списках политических долгожителей.

В чем тут беда? Это были не просто старые и больные люди, фактически не способные на каком-то этапе жизни работать в полную силу. Они, будучи руководителями наивысшего ранга, имели, мягко говоря, крайне скромное образование. Как правило, сельскохозяйственное или техническое, причем полученное очень давно, но не правовое, не экономическое, не гуманитарное.

На фоне тогдашней верхушки Михаил Сергеевич действительно олицетворял собой молодость, энергию, образованность, общительность. Но выиграл он соревнование не с подобными себе, а с людьми другого поколения. Это в значительной мере объясняет, почему так быстро и легко родилась в середине 1980-х годов "легенда Горбачева".

Что же касается событий на первом этапе Реформации, то они тоже весьма противоречивы, как и сам Горбачев.

Одна линия — андроповская, то есть завинчивание гаек, укрепление дисциплины через разные запреты. Наиболее убежденными ее представителями были Лигачев, Никонов, Воротников, Соломенцев, Долгих, Чебриков, Крючков. Уже в мае 1985 года вышло постановление Совета Министров СССР "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения". Это решение было грубейшей ошибкой новой власти. Оно привело к тяжелым экономическим потерям, росту наркомании и увеличению самогоноварения и пьянства. Первый практический сигнал обществу от новой власти оказался разочаровывающим. И не имеет особого значения тот факт, что проект решения готовился давно, начиная со времен Андропова, что Горбачеву он достался по наследству.