Отчего горячие слезинки,
Словно волны по твоим щекам,
Катятся на добрые морщинки –
Недоступные му жским тычкам?
Кто тебя, родимая, обидел?
Расскажи, не бойся – разберусь.
Неужели есть такая гнида!
Кто, какой скажи мне словоблуд?
Я тебе рождением обязан,
Вечно буду у тебя долгу.
Кто язык дурной свой распоясал –
За твои я слезы все взыщу.
Мамочка, кто этот злопыхатель?
Никому не сделала ты зла.
Кто твои седины испохабил –
Покарай его навек, земля!
Ну, не надо больше – вытри слезы.
Получила ты дурной звонок.
Будут, мама, где-то счастья росы.
Чтоб дурной язык его отсох.
Среди известных нам бренных Пушкинских теней:
Его родных, знакомых, приятелей, друзей,
Тесно покоящихся у стен монастырей, –
С годами вырос прекрасных личностей музей.
Их интересы были порою столь близки,
И каждый делал еще что-то в своей нише…
Хоть им мешали самодержавия тиски:
Но голос их и их деянья – были слышны.
До года ссылки Пушкина их судьбы схожи:
Владимир в Петербурге, в корпусе кадетском,
А Пушкин со стихами бродит в Царскосельском;
(Отец внушал Володе быть военным с детства),
Ну, а Володя весь стихами бредит тоже.
Володя опыт уж имел литературный:
Писал он на Главкома, не пожалев чернил,
Всю жизнь свою в делах – не позволял халтуры.
Он, как и Александр, мимо зла не проходил.
Они заочно друг о друге точно знали,
Ведь круг друзей у них был общий и широкий.
Знал Даль о Пушкинских дуэлях с подлецами,
И о цыганской жизни у них были строки.
Любил великий Пушкин не только сам творить,
Друзей всегда своих подталкивал к тому же.
Любезно слушать мог их, и с ними говорить:
Они его смешили до упаду тоже.
А к Далю же имел он интерес особый.
Он труженика-собирателя видел в нем.
Он в каждом слове видел языка основы:
В несметном русском том, – говоре его живом.
Знакомство их могло бы состояться раньше,
Лишь через восемь месяцев сие случилось.
А имя Пушкина у Даля в флердоранже,
И мысль о первой встрече с ним ему так льстила.
Принес тогда ему свою он книгу сказок…
А Пушкин знал: он врач и человек бывалый –
Их Пушкин полистав, не был от них в экстазе.
О сборе словаря был разговор немалый.
– Ваша затея трудная, но и прекрасна:
Воззрились Вы на небывалое в России!
Так много в этих самых поисках соблазна…
Сокровищ русских слов Вы будете мессией!
Вторая встреча: всего их было только три, –
Была вся в словопрениях о Пугачеве.
Здесь Даль помог ему реально, как поводырь:
Служил он в Оренбурге, везде имел там вес.
Там Даль находит кладезь говора сословий,
Знакомит Пушкина с нужными ему людьми;
Знакомство стало ближе их из-за условий,
И крепость Белогорская выплыла из тьмы.
Здесь Пушкин Далю сам предлагал: – Пиши роман!
А у меня, – смеялся, – уж три их начаты…
Он едет в Болдино, счастливый, писать тома,
И вскоре о поездке рождаются труды.
Что Пушкин написал – известно всем халупам.
Посланье против Сеньковского
[3] напишет Даль:
– Читать журнал, в котором он редактор, – глупо:
Кто пишет что-то ради денег – нам просто жаль.
[4]И это из посланья Пушкину от Даля.
Последняя дуэль. Лежит он в тени чилиг…
Тогда ведущие писатели страдали,
Лишь из архива это посланье извлекли.
И третья встреча их пред смертью поражает!..
Ведь Даль не зван был, хоть Пушкин раненый лежит,
Он был на «Вы» с ним – руку подает, встречает…
Теперь на «Ты» с ним – ласков, и перстенек дарит.
И Даль, как лекарь, вместе смерть его встречает.
Ему Наталья Гончарова в знак участья
Сюртук вручает новый, простреленный в паху.
Как до дуэли лишь сиял он в нем от счастья,
И бубня, что в нем еще я много напишу.
Две крови европейские в нем бушевали,
Мог изъясняться он на многих языках,
Стал православным, ведь крестился же в финале…
Покоится он на Ваганьковском в лопухах.
Писатель он, рассказчик, и раешный поэт.
[5]Неутомим был в поисках живого слова.
Его прямой, и тонкий, высокий силуэт…
Всю свою жизнь ни в чем не знал он останова.
С царицею не юной он был обвенчан тайно.
Она любила в жизни множество мужчин,
Но этот был из тех – любимых и не случайных:
Который от нее ж имел «светлейший» чин.
Он подбирался к этой синекуре терпеливо,
Имея память уникальную и множество достоинств:
Был к ней почтителен, уже не молодым сопливым,
И действия, его фигура, говорили, что он – воин.
А позже стал одним из богатейших воротил,
Уже, не будучи любовником царицы,
Он мир своей неординарностью так поразил,
Что нам, его потомкам, – до сих пор он снится.
Он мог быть страшным лежебокой,
И в миг – изящным, стройным царедворцем;
Заносчивым и гнусным букой,
И смелым и готовым ратоборцем.
В нем сочетались остроумие и ветреность,
И юмор, и ученость, и во всем уверенность.
Был страстный покровитель всех искусств, литературы.
И был весьма он набожен – как плод родной культуры.
Так кто же он, мой дорогой читатель?
Кто понимал, что власть его не вечна,
Он рисковал – сокровищ обладатель,
Кто вечно был в долгах, не жил беспечно.
В большой Руси сейчас таких фигур немного.
И все ж они не стоят каждый одного его.
У каждого из них была своя дорога,
Но качеств тех, какие он имел, – ни у кого.
