Пока Чарли мыл руки и обсуждал предстоявшую операцию с уже переодевшимся и натянувшим перчатки Гуптой, поблизости ждала медсестра. В больничном обиходе ее было принято называть «грязной сестрой», так как в ее обязанности входили манипуляции с нестерильными предметами — например, когда требовалось принести флаконы с кровью или вытереть взмокший лоб хирурга.

— Отверстие я уже просверлил, — сообщил Гупта, держа на весу руки в перчатках.

О’Рейли перевел взгляд на голову Донала. Его огненные волосы с одного бока были сбриты, на коже черепа сделан короткий надрез. Струйка крови, стекавшая на полотенце, казалась черной.

— К трепанации все готово, сэр, — отрапортовал старший ординатор.

О’Рейли увидел, как его товарищ сделал надрез перед ухом Донала и отогнул лоскут кожи, обнажая мышцу, которую предстояло рассечь. Гупта взял изогнутые щипцы и подсунул их концы под мышцу, затем сжал рукоятки, отделяя мышцу и обнажая находящуюся под ней кость.

— Удачное отверстие, Раджат, — отметил Чарли. — Как раз там, где надо. Отсос, пожалуйста. — Он протянул левую руку, и сестра вложила в нее отсасывающий катетер. Чарли вставил мягкий кончик трубки в отверстие в черепе. О’Рейли увидел, как прозрачную трубку заполняет темная кровь из черепа Донала.

Чарли указал на темную линию, извивающуюся на белой поверхности теменной кости.

— Вот она, трещина. Раджат правильно проделал отверстие возле самого края. Сестра, костные щипцы.

Ему протянули инструмент, который напоминал плоскогубцы, но с полукруглыми зубчатыми чашечками на концах.

— Будем освобождать место, чтобы добраться до артерии, — объявил Чарли и принялся за работу.

О’Рейли услышал характерное похрустывание щипцов, выгрызающих часть черепа. Наконец Чарли сказал: «А вот и она».

О’Рейли заглянул в отверстие и увидел оболочки, окружающие мозг пациента — орган, который придавал Доналу присущие ему черты, управлял его мышцами, контролировал дыхание, вынашивал хитроумные планы, хранил любовь Донала к Джули Макатир и будущему ребенку. О’Рейли надеялся, что ущерб, нанесенный мозгу Донала, окажется обратимым.

— Возвращайся к нам, Донал, — шепотом позвал он.

Из одной артерии понемногу вытекала кровь.

— Кетгут, — скомандовал Чарли, принял иглодержатель с изогнутой иглой, провел ее под источником кровотечения, мастерски сделал стежок и завязал узел. Кровотечение прекратилось. Правда, немного крови сочилось из вен, но главная угроза для жизни Донала была устранена. Чарли выпрямился.

— Раджат, я выдохся. Закончите сами?

Чарли отступил от стола и стащил резиновые перчатки.

— Благодарю вас, сестры. Отличная работа, Раджат. — Он повернулся, и «грязная сестра» развязала тесемки у него на спине. — Идем, О’Рейли. Наверняка ведь рвешься домой.

— Сегодня я бы лучше побыл здесь, в больнице, — отозвался О’Рейли. — На моей машине уехал Барри, а поезд я пропустил…

— Это все отговорки, хоть и убедительные. Ты хочешь остаться, потому что беспокоишься за Доннелли. Слушай, Фингал, как долго мы уже знакомы?

— Примерно тридцать четыре года.

Чарли усмехнулся.

— Я всегда говорил: забота о пациентах — вовсе не признак слабости, конечно, если держать себя в руках. Если хочешь остаться здесь, я сейчас позвоню.

Через десять минут О’Рейли уже сидел на узкой железной койке в одной из комнат больницы, прозванных «казармой». В комнате помещалось кресло и раковина с ведущими к ней вдоль стены трубами. С потолка светила единственная лампочка.

О’Рейли пересел в кресло. Чарли определенно прав: недопустимо принимать проблемы больных слишком близко к сердцу.

— На сегодня это последний пациент, — объявил доктор Миккс, подводя свою свиту к следующей койке. — Вы уже имели дело с застойной сердечной недостаточностью, инфарктом, эпилепсией, туберкулезом и диабетом. Наглядный пример того, что подразумевает работа в сфере общей медицины.

Фингал уже знал, что врачи воспринимают своих пациентов как обезличенные «случаи» той или иной болезни. Но сам он, как только прошла первая реакция на прекрасные серые глаза юной медсестры, вспомнил страх, отражавшийся на лице мистера К. Д. Это был настоящий, живой человек, сердце которого работало с трудом. Фингал задумался, женат ли мистер К. Д, есть ли у него дети. А работа? Или он, как многие другие безработные из районов с дешевым жильем, вынужден бесцельно блуждать по улицам? Хватит, Фингал, сказал он себе, не вникай. Твое дело — слушать доктора Миккса.

Доктор Миккс продолжал:

— Днем четверо из вас будут присутствовать на амбулаторном приеме, а еще двое — работать в палатах. Доктор Пилкингтон объяснит, в чем заключаются ваши обязанности. — И он вышел в сопровождении палатной сестры, старшей сестры и, к разочарованию Фингала, медсестер-студенток.

— Все вы впервые в больнице сэра Патрика? — спросил доктор Пилкингтон.

— Да, сэр, — подтвердил Фингал.

Засмеявшись, врач снял очки в черепаховой оправе.

— Я обогнал вас всего на два года. Хочу стать настоящим специалистом, потому и взялся за эту работу, поселившись при больнице. При пациентах зовите меня, пожалуйста, доктором, а в остальное время я для вас просто Джефф. — И он снова надел очки.

— Хорошо, Джефф, — отозвался Фингал, остальные закивали.

— Что касается вашей работы, — продолжал врач, — вы будете вести записи во время приема, осматривать пациентов и составлять списки возможных заболеваний — это называется дифференциальной диагностикой…

Фингал отвлекся, заметив, что сероглазая сестра вернулась в палату, неся таз. Бедра девушки плавно покачивались при ходьбе.

— От вас требуются предложения по обследованиям, процедурам, рекомендуемым видам лечения. Обязательно консультируйтесь со мной, чтобы убедиться, что вы не допустили ошибки.

— А кто первым осмотрит пациента? — спросил Фицпатрик.

Джефф Пилкингтон рассмеялся:

— Вести прием будете все вы. Вас шестеро, поэтому советую вам разбиться на пары.

Фингал и Чарли уже образовали пару, как и Боб с Кроми, — это было решено еще в пабе «Дэви Бернс».

— Каждый день пары поочередно будут по утрам первым делом являться в палату и брать кровь на анализы, а затем вести дневной или вечерний прием. Все шестеро должны посещать утренние обходы. Остальное время у вас займет амбулаторный прием и занятия. А сейчас можете разойтись и пообедать. К часу дня я жду здесь первую пару.

— И это будем мы с Хильдой, — поспешно объявил Фицпатрик, устремив на девушку взгляд сквозь пенсне. — Я ничего не имею против работы в паре с женщиной.

Фингал увидел, как Хильда раздраженно закатила глаза.

— А может, женщина против работы в паре с Фицпатриком? — возразил он. — Вот в чем вопрос.

Хильда ответила ему благодарной улыбкой.

Черт бы тебя побрал, Фицпатрик, мысленно добавил Фингал. Я рассчитывал вернуться сюда днем и переброситься парой слов с Сероглазой. А завтра не выйдет: в расписании значится занятие по вакцинации.

Медсестра-студентка вернулась с двумя резиновыми лотками. Один был пуст, а в другом колыхались в прозрачной воде несколько вставных челюстей, словно бело-розовые медузы в тихом море. Фингал быстро осмотрелся: старшей сестры поблизости не было.

— Прошу прощения, сестра, — торопливо произнес он.

Она остановилась.

— Да?

— Глупый вопрос, конечно, но что вы делаете с этими зубами?

Она издала гортанный смешок.

— Расплачиваюсь за свои грехи.

— Ты идешь, Фингал? — позвал Кроми.

— Через минуту. Вы идите, я догоню. — И он снова обратился к сестре: — За грехи?

— Да, — кивнула она. — Перед палатным обходом старшая поручила мне почистить вставные челюсти пациентов. Целых четырнадцать. Осталось еще тринадцать.

— Но в лотке не одна челюсть, а несколько.

Она снова рассмеялась.

— Это и есть мой грех. Я не подумала, — объяснила она.

Фингал снова заглянул в лоток, полный челюстей, сообразил, что произошло, и расплылся в усмешке.