Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Бессмертие

Послание травы дошло ко мне,
как письмецо в замызганном конверте.
И хорошо, что личное бессмертье
зависит от бессмертия камней,
полета птиц, дыхания кита
и водорослей с полосы прибрежной.
Бессмертие людское неизбежно,
пока глаза сверкают у кота.
Колышутся волнистости жнивья.
В них не найти ни смысла, ни резона.
Но множатся молекулы озона
и предвещают вечность бытия.
И пусть громит житейское ничто
мои поджилки, нервы или чакры.
Лишь потому еще мы не зачахли,
что стелется лишайник на плато.
Вот и ответ. Свирепое крыло
совы или мышиный писк под нею
нас подвигает к космосу сильнее,
чем слов и мыслей чахлое весло.
И медленно скрывается в саду
последний выдох слов пустопорожних.
Сорвав на бровке пыльный подорожник,
свое бессмертье на ладонь кладу.

Моя милая, странная…

Моя милая, странная, дальняя…
Нелегко нам междусобойничать.
Ты, как книга ручного издания,
как загадочный Кодекс Войнича.
Без меня мои щеки ты трогала.
Ничего не дала, кроме тела.
Я глотал твою книгу, как впроголодь.
А мою ты читать не хотела.
Моя глупость исповедальная
до тебя не сумела пробиться.
Ты такая же странная, дальняя,
как в серванте стеклянная птица.
Я листал манускрипт твой, вычитывал
и пытался понять те каракули.
Рвал глаза пятерней нарочито я.
Они падали на пол и плакали.
Не прочел твоих строк я. Поэтому
и своих уж давно не читаю.
Пью вино с голытьбой и поэтами,
закрываясь людьми, как щитами.

Сад земных насаждений

тем, кто сможет

1. Синее

Синее. Первая строчка катрена.
Еще не море, уже и не пена.
Дожизни вода. Но в ней уже длится
то, что пишу я на этой странице,
то, что взлетит непослушным вихром
в небо без ножниц – в нем кобальт и хром.
Небо довремени. Синь без белил.
Но в клетку вонзили уже хлорофилл.
В ручку мою уже влиты чернила,
в блеске слюды уже зреет черника.
Шорох ветвей, не дождавшись до завтра,
прет из видавшего виды базальта.
А из лазуревой пасти залива
тянутся мхи, расторопша и слива.
Синее выжгло себя для другого.
Стало невидным и тайным, как слово.

2. Зеленое

Зеленое. Способ пробиться и лечь
не хлебом единым, но в жаркую печь
плавильного летнего неба. Травой
коросту земли пробивать головой,
ветвями царапать безлунную мглу
и красным шиповником сдобрить иглу,
пугать ластоногих трепетом лилий,
бамбуком чертить бессмыслицу линий.
Пора. Эта песня нами допета.
В кадастрах садов обезумело лето.
В мокрых стволах одноногой березы
рвет себя сок, как бутыль на морозе.
Кружится солнце туда и обратно.
Деревья в лесу безмолвны, как правда.
Грачонка перо, что похож на комок,
с убийственным грохотом падает в мох.

3. Желтое

Желтое. Свет при отсутствии света.
Корчатся в озере призраки лета.
Голых деревьев глухие пилястры.
На жухлой траве горящие астры.
Плавают кляксы оранжевых листьев.
И бегают в парке контуры лисьи.
Осень. Агония отзвуков лета,
оторопь веток до звона скелета.
Оторопь неба, простудность глотаний
льдистых ветров и дождей бормотаний.
И камышей худосочных стропила
изморозь словно гвоздями прибила.
Желтое лезет к себе за подкладку,
сама на себе же ставит заплатку.
Лес в коматозе забвенья. И вот
корабль природы на север плывет.

4. Белое

Белое. Это уже не намек, но
снег или стыд, что стучится к нам в окна.
Отблеск конца при отсутствии смерти.
Не голос, не тишь. Уже что-то третье.
Снег. Он улегся чистым белым листом,
намекая: может, когда-то, потом…
Свет, отразившись, останется светом.
Жизнь, завершаясь, не сгинет. При этом
нам путь к красоте преграждает зима.
Преграда съедает себя же сама.
Поземка метет и небо, как вакса.
Время любить и собой любоваться.
Время последних катренов. И хлебом
не с кем делиться. За домом, за хлевом
белоесчернымичерноесбелым.
Все пишется слитно почерком беглым…
Тропинка в дивный сад - i_010.jpg

Ночной крик василиска

Этот лес. Этот голос. Быльем поросло.
Из былья выдираю сухое весло.
Это тело, покрытое мокрым бельем,
будет тоже затянуто мшистым быльем.
Это вечность со вкусом казенных галет,
это я, погребенный под шорохом лет.
Это небо. И это всего лишь река.
Были крылья. Теперь это только рука,
под которой от счастья не вскрикнет никто.
Я влезаю в века, как влезают в пальто.
Мне всегда на людей безнадежно везло.
Это лодка покоя. А это весло.
Ни воды и ни крови мы здесь не прольем.
Никогда ты, родная, не станешь быльем.
И зачем же тогда эта жизнь нам дана?
Чтобы пить ее чашей, в которой нет дна?
Хватит нам и ладоней лицо вытирать.
Хватит взгляда, чтоб вовсе тебя потерять.
Это даже не стих. Это шепот и писк.
Я встаю над водой, как ночной василиск.
То ли жив хорошо, то ли плохо убит.
Я сегодня за завтра кровищей умыт.
Поднимаюсь в гниющей своей чистоте
этим стершимся словом на рваном листе,
этой буквой, что вырвана с корнем из жил.
Я любил как умел. Как любил, так и жил.
8
{"b":"584760","o":1}