«От спеси, от гордыни – от пороков…» От спеси, от гордыни – от пороков — Не убежать нам в первозданный лес. В отечестве не может быть пророков, А вот пороки щедро дарит бес. Быть может, наши души обветшали, И мы, еще не осознав того, Покрылись злобой, как железо ржавью, И клич забыв: «Распни! Распни Его!», Смиренно лжем и ложно обвиняем, Смиренно просим сыра пожирней, Смиренно бьем, смиренно отнимаем У ближнего тарелку постных щей. Испив из чаши гнева и печали, Все дальше мы от праведных небес. А сердце – сердце, словно в день начала, Все ожидает сказок и чудес. «Я верую, я знаю, я дышу…» Я верую, я знаю, я дышу, Когда слова в простой узор вяжу. Так – в казино картежнику игра, Так – наркоману колкая игла, Так – двум влюбленным жаркая кровать, Так мне – очей бессонных не смыкать До петухов – от ночи до утра, Держа на остром кончике пера Все чувства, весь рассудок, весь азарт; И жизнь тасуя, как колоду карт, — Искать в ошибках – сладость, в счастье – боль, И раны растравлять, и сыпать соль, И слезы лить, и сеять звонкий смех, И нежность разделить – одну на всех, И, спрятав сердце, душу растворить, И все сказать, и тайну не открыть, И за семью замками до конца Стеречь огонь поэта и творца. Когда мечтаю и когда пишу, Я – бог, я – бес, я – балаганный шут. «Это так неизбито…» Это так неизбито: Затменье, зачатье, рожденье. Из души или быта Является стихотворенье? Иль на сердце внезапно Небесная падает влага?.. Отчего вдруг – без залпа — Стреляет и жжется бумага? Не узнать нипочем: Как, откуда слетаются строчки, Озаряя огнем Беспокойные темные ночки. Только это старо, Словно космоса тайное знанье. И выводит перо То, чему не отыщешь названье… «Как смертнику – воли, голодному – хлеба…» Как смертнику – воли, голодному – хлеба, Так мне не хватает огромного неба, Так мне не хватает размашистых крыльев, Бескрайнего поля и ветреной силы. Как моется лапкой котенок спросонок, Так я очищаюсь — незнаньем законов. Сметая приличья, взлетаю — и снова Держусь отрицаньем запретного слова. Как небу нужны облака и просторы, Как снежным лавинам – высокие горы, Как нужен ребенку пружинистый мячик, Так песне моей – и молитвы, и плачи. «И только высокое небо…»
И только высокое небо, И в небе большом облака… А все остальное – как небыль, Времен истончает река. И только простор поднебесья, Где душам, как птицам, лететь. Пусть жизнь – невеселая песня. Но все же – как хочется петь! «А я давно уже не та…» А я давно уже не та — Весна, девчонка, песня. И не моя уже мечта Уходит в поднебесье. Уже не мой веселый смех Бежит по тропкам лета. А я была счастливей всех — Лучом, надеждой, светом. А я влюблялась всякий раз, Как будто бы впервые, В сиянье звезд, в сиянье глаз, В озера голубые. Пусть осень тронула виски Серебряною краской, Во мне живут еще ростки Забытой детской сказки. Хоть я себя не узнаю На стареньком портрете, Но я по-прежнему люблю Цветы, деревья, ветер. Пускай ошибки повторить Придется не однажды, Я буду пить любовь и пить, Не утоляя жажды. Жизнь Жизнь моя – в полоски разные — То пропащая, то праздная, То чудесная, то вздорная: С соловьями рядом вороны. Вот она – в полоску белую: Там кружусь, еще несмелая, Там еще наивность чистая О любви мне шепчет искренней. Вот идет полоска синяя Там, где ливни хлещут сильные, Там, где море пеной катится, Где надежд так много прячется. Над полоскою зеленою Я – отчаянно влюбленная… И когда еще заплатится Мне за преданность — распятием?! Цвет оранжевый. И силою Мы его не погасили бы. Гасят радость зимы снежные, Боль, печали неизбежные… Желтой краской перечеркнуты Рубежи, судьбины-черточки. Дышит воздух расставанием, Невозвратностью, скитанием. Но любимый мой, сиреневый Цвет возносится над временем. Там всегда весна, и прежняя Обжигает радость нежностью. А когда в полоску красную Жизнь войдет взрывоопасная, Все сметет она без жалости — Недочеты, ссоры, жалобы. Жизнь моя, полос смешение — В ней награды и лишения. Но жива душа, как в юности. Жизнь моя, не бойся трудностей! |
