Я именем тебя или названьем не потревожу, память бередя — пускай другие на слезах дождя о встречах забавляются гаданьем. Меня ж почтило лето назиданьем искать свои приметы загодя — в стихах и письмах строки находя, звучащие далеким предсказаньем. Но в чем последний искус, в чем испуг? на символе каком сомкнется круг? мелькают предо мной в потоке дней машины, шины… Горные вершины… а может, просто – веточку крушины запечатлею в памяти моей. 6 Запечатлею в памяти моей, как будто в амбразуре сновиденья — пальбу войны в зеленом отдаленье и взмыленные крупы лошадей. А сердца стук больней-больней-больней, предчувствую последнее сраженье, и вот он, взрыв!.. Немое пробужденье, и лица озаренные друзей. В который раз – смертельное рожденье! но вслед за тем я слышу мертвых пенье: о сколько их погибло в миг борьбы! когда тебя на копьях пронесут, не предрешит, мой Стих, твоей судьбы ни суд друзей моих, ни высший суд. 7 Ни высший суд, грядущий от веков, ни суд мирской, творящий преткновенья, не усмирят неясного волненья под парусом вдали от берегов. Земля пылает в Зареве Снегов, занявшихся от ветра дуновенья — Стихия дня! Приливом вдохновенья! рисует Риск! – расплавленных оков… Рискованны пути в моря наитий, и между окровеньем и отплытьем алеет кровь в уключине ладьи; Но не страшусь! Упиться притязаньем, — и пусть его усердие судьи заведомо не освятит признаньем. 8 Заведомо не освятит признаньем мои права, неясные, как сон, моих сомнений разноцветный сонм — твой резкий взгляд, отточенный вниманьем. Но гаммой вздохов, в унисон ворчанью — два тона, полутон и снова тон — до времени смирить свой вещий стон соната и сонет верны призванью. Что может быть естественней в роду, чем пребывать со временем в ладу? пока мои скворцы не прилетели — я буду грезить прошлому вослед; ты скажешь: непростительно без цели — но что мне в том, простишь ты или нет. Часть III О гиблых снах, о сумрачной теснине прошедших вдоль еще не отворенных кровавых кладовых лепнины старой; еще? навесы вечных истин ЛАГ’а, пылающая лестница Зари; еще? – ах, в городе твоем — не я ли? 9 Но что мне в том, простишь ты или нет осенним дням туманное горенье, и музыки тревожное паренье, и памяти неистовый балет? Вот в вихре улиц мчит кабриолет — наперерез ветрам и треволненьям и осенен невидимым знаменьем игрок, чей козырь – пиковый валет! О, пиковая масть! О, вороная четверка! Осень – без конца и края! червонным золотом обрызган пируэт дождя на площади, и под туманной сенью кружится в торжестве освобожденья Огонь Летящий Через Бездны Лет! 10 Огонь, летящий через бездны лет на эти опустевшие поляны, окутанные маревом туманным, тебе – мое родство и мой привет! Не мной столь вдохновенно был воспет ваш нежный лик, сомнительный и странный, ваш томный стан, пришелец чужестранный — иных времен романтик и поэт! Но облик тот хранит хмельная Осень в златых кудрях берез, с очами в просинь и в тонких, гибких линиях ветвей; как вдруг, не помышляя о преграде, луч Солнца вспыхнул! – прямо у корней, сжигающий и листья, и тетради. 11 Сжигающий и листья, и тетради — повремени сводить концы на нет, перелистни страницы дальних лет, мелькающих, как лица на параде. Еще и запах вихрем не украден, еще звучит под Солнцем Неба цвет, еще струится первозданный свет поэзии в неконченной балладе. О живопись и звукопись времен, истекших кровью боевых знамен ловлю твои звучанья и значенья; Бушует ветер на пустом юру, и охраняя Памяти свеченья, я разложу костер мой на ветру. Часть IV Не я ли твой предел… еще? речений венчально неотъемлемой отчизны, истекшей страхом на излете мысли; ах, лунным светом естества глагола касаясь сущности; еще? 12 Я разложу костер мой на ветру и тихо поведу с Огнем беседу, и мысленно, по огненному следу, восстановлю недетскую Игру: Гори-гори, Огонь, мой ясный друг! язык твой вещий уподоблю бреду — высокому, как Сполох, как… ПОБЕДА! — на миг все прояснившая вокруг. Погиб поэт! – и жалуется лето на то, что смерть поэта столь нелепа, и дым, как саван, стелется окрест; но смерти вопреки, но жизни ради среди берез – не вдов и не невест — сегодня Осень в свадебном наряде. |
