Седлышко Принесли из хибары седлышко. Побежали кони, с утешностью Неприрученною нежностью Раздышаться – с мороза в теплышко. Не наученные нежности, Хлесткой правдой располосованы, — Отшатнувшись в ладони снежные, Расхлебали, что ало-солоно. Расплескалась дешевой лампочкой Жизнь, как будто она и нежита. Неприкаянная, ай, нежность та Трепыхалась у света бабочкой. Кипарис и роза В саду, где плакал и Гафиз — Любили – и прощали, Светился белый кипарис В слезах моей печали… Летели годы, как столбы По радугам разлуки. Но ты вернулся, и шипы Тебе кололи руки. Я розу бросила в овраг, Где никли бересклеты, В сорочью пустынь, В жесткий мрак На водах Сточной Леты… Прошла зима, белым-бела, Пургой по снежным висам, И роза алым расцвела Над мертвым кипарисом… Ты слово дал, Но слово – раб лазури и позора, А роза падала на лап — У верного Азора. К душе притиснулась тоской Кладбищенской ограды, Я там, где сумрак и покой, И жухлых листвиц смрады… Но жив… но зол еще старик, Азоркин… еле-еле, И ливень льет за воротник Моей несчастной Неле. Как ребрышки Как ребрышки танцующей собачки Породы такс – сочетанно-легки, Нежнейшим дефиле балетной пачки На шампурах томятся шашлыки! И солон жар. Облизывая губы, Грузин, абхаз? – раз в раз — Гаргантюа, Сдирая абрикосовые шубы, Гоняет поваров, па-де-труа. Киндзмараули – вкус с царапкой глины. А хочешь, этикетку поменяй: (Кивок невозмутимейшей горбины) — И пред тобой Радеда иль… Токай!.. Три пары босоножек – к полотенцу, Гранатом обгорелая спина. Стихи и море – грохотом по сердцу. И где-то далеко еще война. Отвесный свет Скользит наждачной дертью По синьке гор; заката ждет старик… И ветер пахнет порохом и смертью, И бабочек относит на ледник. Сонет, сочиненный за карточным столиком Как шулер, смерть откроет два туза — И рухнет мир, в осколках нас рассея. Вот отчего у загнанного зверя Легка душа, легки, пусты глаза. Но жизнь идет. Цинготная лоза Обнажена. Октябрь. Закат – алея… Мы пьем вино, в конец игры не веря. И стоит свеч их пьяная слеза. Еще мы здесь, на золотом крыльце. И весело проклятье родовое. Еще нам не видать на жеребце Драконьих крыл – и зло почти святое, И так печальна флейта во дворце. Но где был дом, там поле золотое… На синергетику
Все страхи смертного ума, Как это ни парадоксально, В подкрыльях звезд, Во тьме сусальной Всеутверждающего сна… Но пьем мы жизнь — И пьем до дна! Познал закон Вселенной Веллер, Но от щедрот ее отмерил, Увы, – Господь – чуток дерьма, Немного страсти… Самомненья Удел, а прочим нищету; Тем – диалектику сомненья, Тем – нудной истины тщету, Что всем нам смерть В объятья ляжет… И потому бессмертны мы, Смиряя тело плотской жаждой — И синергетикой – умы! В целые недели В целые недели На исходе сил В реки, что мелели, Ливень лил и лил. Лилий колыбели (В них текла вода…) Гибельно белели С кипени пруда, — Призрачней и падче В гномонах секир, — Сумрачный, но зрячий Глаз наставя в мир. А с небесной кручи Под навес из грез Приходил дремучий, Мхом поросший пес. Лапы клал на пламень И смотрел на свет, — Как заблудший Ангел — В мандалы Всевед. И скользили зубья В паводках огней, И слетали струпья На циновки дней… Даная Перебивая запах яда Предвосхищением глотка, Как калька: чашка с шоколадом На свет прозрачна и – легка, — А в ней — Криолло… Форастеро… (Олмеков царственный секрет) – И Три-ни-та-рио мис-те-ро Сплели изысканный букет. У продавщицы на прилавке Лежат конфетные щипцы, И, бабки-липки на булавке: Стекают лавой леденцы, А рама, стегнутая ветром, Грозит разнесть прилавок в хлам — И занавеска как конфета Прилипла к сладостным рукам, И эта девушка – (с которой Мы четверть часа переждем) — С конфетной сладостью И шторой, Под золотым ее дождем, — Как я грущу, что нет Хайяма!.. На эти ситцы… сипотцы… А небо рвется синью шрама, И сыплет капли-дохлецы, — И, занавески сотрясая, Окно заглатывает высь — Какая хрупкая Даная, Какая прожитая жизнь… |
