Об авторе: Горбачева Галина Алексеевна родилась и живет в Петрозаводске, Карелия. Окончила исторический факультет Петрозаводского государственного университета. Историк. Первые публикации в сборниках «И будет помнить вся Россия», 2012 год, «Радиус любви», Рязань, 2015 год, в журнале «Север», 2016 год, номер 5–6. © Горбачева Галина, 2016 Совиньон …Смотри, как печально черна лоза. Октябрь оголяет свет. С берега дымно парит кинза, И в гравий впечатан след. Как будто бы след высоких котурн Прошедших веков. Вдвоем Мы. И дух погребальных урн, Лилит на плече твоем. – Правда ли, – сумрачный птицелов, Норвежской зимы седей, — В снежной совятне лелеет сов — Приманкой чужих смертей? – Как будто бы сов молодых закон — (А клятвы не преступать!) — Вырвать когтями предсмертный стон У тех, кто учил летать? …Ночью в горах метет снегово, Мне плечи и спину ест Свитера старого твоего Теплая волчья шерсть. Терять и терпеть у лозы учись. Счастливый путь, Жан Леон!.. «Ла Скала ди Маре» танцует бриз, Мне нравится совиньон. К Светонию Вот ты пишешь, Светоний: в тот год император Тиберий Взял когортами Рим, опасаясь волны беззаконий От падения нравов и взлета чужих суеверий, — Мне досадно, что ты умолчал о дальнейшем, Светоний! — Он рассорился с магами. Те надоели пророчить Всюду смерть, разделение царства и смену владыки. Он актеров изгнал; те посмели играть, между прочим, — Средь бесчисленных казней – в распятья и крестные лики… Преступлением стала любовь и ошибкой – свобода… – Я услышу в ответ: что ты знаешь о времени, Эгла. Если в Бактрии древней, на самом краю небосвода, Рухнул глиняный храм, разве Солнце над миром померкло? Разве кто-то постиг, что творила тогда Галилея — И в глубины какие еще не ушла Атлантида — И косматой звезды (ты ее называешь Галлея) К колыбели моей, почему не склонилась орбита?.. Но позволь мне тебе не поверить, мой гордый Светоний, С чуткой детской душой За надменностью римской всегдашней. Словно ангел крылом, шелк страниц холодит мне ладони… Это было в тот год, как не стало Иешу Амашши. Дельфин На затерянный призрак звезды Из тенет океанских глубин, В блеске молний черней черноты — Ты плывешь, мой волшебный дельфин. Ловишь каждый метнувшийся звук, Что утопит начавшийся шторм… Мой дельфин, Мой спасательный круг, В этой осыпи неба и волн… Может, ты, плавниками играя, В серо-синей воде зазвеня, Принесешь к побережию рая С набежавшей волной и меня?.. Там есть Дом. Там Мария, светла, Пеленает дитя меж огней — Так щекотно от лужиц тепла! — А Иосиф смеется над ней… В Начале было Мужчина!.. Дар небытия: В нем жизнь очнулась с воплем крови, И замер мир, в любви и боли… И Бог стал женщиной, творя… Не Слово, – звук. Алей заря. В рычанье – шалость и угроза, Игра зверей тигриннозвездных, С глазами цвета янтаря, В лесном раю звонкоголосы Капели, трели… хмарь дика, И, в ожидании взятка́, Яд расточают медоносы… И Евы грудь – праобраз Храма, И белый клевер – свысока… Касанье нежного соска Сосуще-нежным: ма-ма-ма-ма… Теплом о манит в тленье тел! Но так наивно и упрямо В ладошках бедного Адама Спят Евы груди… цвет их бел, Как блеск вспоровших небо стрел, Где бог выпаивает злобу… Язык Адама липнет к небу… Тогда любовь звучит как эЛ… Всех скорбных дней в дороге к гробу Плесканье жала – тсс! – немей… Сродни Великому Потопу Молчанье. Шелест ярких змей. На смерть котенка Откуда знает зверь про смерть, Когда когтистой лапой Скребет, хрипя, земную твердь, Когда в попытке слабой Спасти дитя прижмется мать К его холодной шерстке, И будет звать, и будет ждать Тепла – от этой горстки Пушистой плоти цветом в медь, Последнего дыханья?.. Откуда знает зверь про смерть, Вот тайна мирозданья… И ты, мой маленький, лети, В волшебные пределы — Ты встретишь ангелов в пути, Их перья снежно-белы, И овевают сладким сном, Печали прогоняя. Ты с человеческим дитем Войдешь в ворота рая. Мельничная нежить «Как туча, летучие мыши Нагонят грачиную рябь На реки, на стрелы камышин, На морок, на топи, на хлябь». «С колючим ознобом простуды, Пугая прохожих и крыс, Вода у широкой запруды Обвалами падает вниз». «Здесь – мельница; Радуга брезжит; Здесь сумрачный сом-домосед, — И гул, что баюкает нежить, — И омут, глубокий как смерть». «Сны-глыбы, движенья – нерезки, Саженных ресниц колеса Все шорохи, стуки да трески, Все скрипы, шаги, голоса…» «… Бывало, горбунья-Шишига, Синея зубов гоноблей, Как поп деревенский расстрига, — Притащит мешок с коноплей». «То хлеба, то водки канючит, То высыплет в воду табак». «А кот в жерновах замяучит? Прогнать бы отродье, – да как?» «Где стиснула вишня-смуглянка Ветлу (не блеснула б Луна) Утопленник аль Омутянка Придвинется тихо со дна». «С очами песчаного цвета, Закружит тебя, обоймет… Бежать, оттолкнуть бы… Да где там… А пальцы прозрачны как мед». «А утро на солнце богато. Храбры: «Мол, слыхали брехню», Затеют возню мельничата — «Кому нынче спать на краю?» «Но мельник, – что черт для монаха — И тот ведь сточил коготок, Спознавшись с такою девахой. — На лопасть порты наволок!» «Смотри, припозднившийся путник! Минуй неприветливый Дом… Помилуй мя, Святый Заступник! — Лихое творится кругом». «Размолот, по ветру развеян Волшебный пшеничный завет… И слова такого – Рассея — Однажды окажется – нет». «Двулик и крылат Люцифер твой, Влачащий державный ярем! И ты перемолешься жертвой, Как все, что становится всем». «Корявая, вросшая в землю, Корнями сосущая глубь, Яга, стерегущая мельню, Распружила снежную крупь». «А в звездах, как Мельничный короб Задела рука седока, — Средь хлябей небесных и хвороб, Блесной расплескалась мука». «И чудится: в вьюжеве, в вое, В Рождественском хрусте снегов Скрипит колесо золотое, В леса отгоняя волков». «Но тел вороненые тени Кидаются в окон гробы. На мельнице слышится пенье И смех, и слова ворожбы…» «И Дом тот, и мир этот – в Ад бы — С душой керосиновых ламп… Все полно предчувствием жатвы…» |
