Они оставили Макнебс Ков по правому борту и направились в гавань.

— Сейчас мы должны что-то увидеть, — сказал Федоров. — По левому борту должен находиться Пойнт-Плизант.

Крейсер замедлился до степенных десяти узлов, медленно следуя через завесу тумана. Утро было тяжелым и тихим, и эта тишина вызывала необъяснимое ощущение страха у каждого, по мере того, как корабль продвигался все дальше и дальше в гавань. Затем в тумане появился просвет, и Федоров увидел берег.

— Господи! — Выдохнул он. Это были почерневшие развалины. Ни одного уцелевшего здания. Длинные коммерческие причалы полностью исчезли, весь берег казался одной огромной грудой обугленного щебня. Было ясно, что здесь когда-то были город и порт, но сейчас это была не более чем груда мусора. Когда корабль подошел ближе, они не увидели ни одного из высотных зданий, которые должны были украшать побережье. На их месте виднелись груды обожженного щебня и перекрученных стальных конструкций.

— Роденко, — тихо сказал Вольский. — Проверьте остаточное излучение.

— Есть… Фиксирую слабое фоновое излучение, несколько выше нормы, но серьезного повода для беспокойства нет.

Вольский кивнул.

— Похоже, целый город был уничтожен.

Впереди виднелся Джорджес-Айленд, голая почерневшая скала, торчавшая из воды, и Федоров скомандовал рулевому направить корабль вправо от обгоревшего острова.

— Это, должно быть, нефтеналивной терминал и перерабатывающий завод «Империал Петролеум», — указал Федоров на то, что представлялось всем грудой обломков, угольно-черных от огня и дыма. Подойдя к внутренней гавани, они заметили что мост Макдональда рухнул, а города Галифакс и Дартмут были полностью уничтожены. Над опустошенным пейзажем все еще висела серая туманная дымка, от которой у всех сжались сердца, когда Вольский скомандовал замедлить ход до пяти узлов.

— Мы могли бы пройти в Бэдфорд-Бейсин, адмирал, — сказал Федоров. — Но я не думаю, что мы найдем там что-либо. Кто мог сделать все это?

— Сколько ракет выпустил этот психопат Карпов? — Спросил Вольский, глядя на Самсонова.

— Мы выпустили ракету MOS-III номер десять. Все «Москиты-2» были с обычными боевыми частями.

— Значит, не мы сделали это своим оружием тогда, — сказал Вольский. — Хотя мы все же можем быть в ответе за то, что видим.

— Товарищ адмирал, — сказал Федоров. — Нужно определить наше положение во времени. Я думаю, можно с уверенностью сказать, что это не Галифакс 1941 года. Я предлагаю отправить на берег десантную группу. Мы могли бы найти что-то, что поможет определить нашу дату или, по крайней мере, получить лучшее представление о том, что здесь случилось.

— Верно, Федоров. Я думаю, у меня есть задание для сержанта Трояка. Давайте определимся здесь и сейчас.

— Если позволите, я бы хотел пойти с десантной группой.

Адмирал отдал приказ и Трояк с пятью морскими пехотинцами и Федоровым отправились на берег на моторной лодке. Они намеревались отыскать все, что могло пролить свет на ситуацию, но найти на берегу можно было не так уж много чего. Было очевидно, что весь регион подвергся сильному удару. Повсюду виднелись следы взрыва, ударной волны и огня. Почти все, что могло гореть, сгорело уже достаточно давно. От груд щебня, металла и бетона не исходило никакого остаточного тепла, которое должно было остаться после того, как это случилось. Трояк даже нашел камень, спекшийся до стекловидного состояния. Они вернулись обескураженными и подавленные новым опытом.

Федоров имел потерянный вид, его взгляд приобрел сломленное выражение.

— Там не было вообще ничего, адмирал. Никаких признаков жизни — даже костей, даже птиц или мух. Что бы там не случилось, оно было разрушительным и совершенно смертельным. Это не могла быть природная катастрофа. Никакое цунами или землетрясение не могли сделать того, что мы там увидели. Металл оплавился, а камни спеклись до состояния стекла! И все это случилось достаточно давно. Уровень радиации очень низок, хотя он становиться почти нормальным спустя сто дней после взрыва. Но это случилось гораздо раньше. Возможно, годы назад.

— Только ядерное оружие могло вызвать разрушения подобного масштаба, — сказал адмирал. — Таким образом, это уже что-то нам говорит. Мы не углубились в прошлое, верно? Галифакс был важным портовым и военно-морским центром. Если случилась война — а кто знает, что произошло — то он был вероятной целью. И мы находимся прямо в эпицентре взрыва, если целью удара было разрушение портовой инфраструктуры.

— Мы видели что-то вроде воронки, адмирал.

— Не удивительно, — сказал Вольский. — Вероятно, это был воздушный взрыв на низкой высоте, по моей оценке, мощностью не менее 150 килотонн. Возможно, две боеголовки. Они могли быть от МБР, возможно, выпущенных одной из наших подводных лодок.

— Наших?

— А чьих же еще? Я не думаю, что англичанам или французам могло зачем-то понадобиться уничтожать этот порт. Даже китайцам, если дело дошло бы до войны. Но он давно находится в списке целей для баллистических ракет наших подводных лодок. Это информация из первых рук… — Он угрюмо покачал головой. — Тип «Борей»… Мы назвали проклятые подводные лодки в честь северного ветра, Борея, и это этот северный ветер причинил все эти разрушения.

— Значит, вы полагаете, что разразилась другая война, адмирал? Что мы снова вернулись не в наше время?

— Понятно одно: северный ветер выдул нас из времен Второй Мировой войны и, похоже, забросил во времена Третьей! Я полагаю, однажды мы окончательно устанем пытаться что-то понять. Но это определенно последствия ядерного удара, и это мне многое объясняет.

Федоров смотрел куда-то вдаль с опустошенным выражением на лице. История изменилась! Он уже ни в чем не мог быть уверен. Ни на что не мог полагаться. Он виновато посмотрел на небольшую библиотеку над своим старым постом. Большая часть книг по истории была теперь не более, чем беллетристикой. Все изменилось, и вызвало какую-то войну. Война была тиканьем часов, подумал он, вспоминая стихотворение Кудрявицкого. Тик-тик-тик — и воздушная тревога застает вас врасплох посреди утра. «Лучше бы тебе слышать это…» — Произнес он вслух тихим, безучастным и покинутым тоном.

— Федоров? — Адмирал смотрел на него, подняв от удивления брови.

— Российский поэт, адмирал, — сказал Федоров, приводя отрывок полностью: — «Порой часы, отсчитывающее твое время, тихо тикают у дверей. Лучше бы тебе слышать это…»

Вольский кивнул.

— Некоторые люди никогда не хотят слушать… — Тихо и задумчиво сказал он. — Если этот город был разрушен в результате войны, я боюсь, что это был полномасштабный обмен ядерными ударами между Россией и Западом. Я полагаю, что если мы продолжим следовать вдоль американского побережья, мы увидим то же самое. Все эти города оказались бы поражены при массированном ракетно-ядерном ударе.

— Но почему, товарищ адмирал? — С побелевшим лицом спросил Самсонов.

— Почему? — Вольский смерил его взглядом. — Вы не смотрите дальше этого корабля, чтобы ответить на этот вопрос, Самсонов. Мы строим эти боевые машины, эти тикающие часы, и они делают свое дело со смертоносной эффективностью. Вспомните, как мы растерзали британские и американские силы — имея один-единственный корабль. И какой еще ущерб мы могли бы причинить, продолжи Карпов свое дело. А потом мы исчезли с места преступления, словно вор в ночи. Без всяких сомнений, нас искали еще очень долго, но все было напрасно. А мы оказались здесь, в каком-то черном будущем, о котором только начинаем получать представление — и это последствия того, что мы сделали, столь беспечно выйдя в море, загруженные ракетами и бомбами. Разве это не то, что вы обучены были делать? — Его взгляд несколько смягчился. — Нет, я не обвиняю вас, Самсонов. Но мы делали именно то, чему были обучены. Форма, приветствия, устав и ранги — все это лишь ширма, которой мы отгораживаемся от того, что мы делаем — от войны. В конечно счете, все сводится к ней, верно? И вот последствия. Кто знает, осталось ли в этом мире что-либо для нас?