— Мыши начинают чувствовать себя свободными без кота поблизости, — констатировал очевидное Орлов. Подобный афоризм мог выдать на его месте любой. — Вы понимаете, что говорите?

— Конечно, понимаю. Вольский будет разворачивать нас на каждом шагу, и в решающий момент уйдет, или, что еще хуже, наши враги соберут достаточно сил, чтобы убить нас всех.

— Но остаются младшие офицеры — и экипаж. Они относятся к этому жирному старику как к отцу. Если им поставить выбор между адмиралом и вами, капитан, я не сомневаюсь, на чью сторону встанет большая часть экипажа.

На лице Карпова отразилось раздражение, но он удержал эмоции под контролем. Орлов повторял все те же аргументы и опасения, которые он сам обдумывал в своей норе, все те же изводящие причины, по которым он должен был сидеть в вонючей норе жалкой мышью.

— Орлов, никто из нас не выиграет конкурс симпатий. Но я не думаю, что любой член экипажа подскакивает, когда вы начинаете рычать потому, что любит вас. Они подскакивают, потому что признают силу и волю. Они подскакивают потому, что в противном случае вы подбодрите их сапогом под зад. Вы знаете, почему занимаете эту должность, Орлов, вовсе не потому, что очень умны, верно? Это потому, что вы знаете, когда сжать кулак и знаете, как разбить человеку лицо, если он станет для вас проблемой.

Орлов улыбнулся и кивнул.

— Вольский будет проблемой, — сказал он все еще приглушенно. — Золкин, вероятно, тоже. — Он колебался, в его глазах отражалась неуверенность. Он видел силовые игры подобного рода в российском криминальном мире, полном головорезов, рыхлых союзов банд и боссов, и видел немало тех, кто потерял свое место и немало тех, кто был убит, пытаясь действовать, как Карпов. Но это был не криминальный мир, это был военный корабль. Это будет бунт… Да, для этого было специальное определение, и на российском флоте не случалось бунтов с тех пор, как Сабин попытался увести фрегат «Сторожевой» в Ленинград в 1975. Он был повешен за это[109], а его главный помощник получил восемь лет за соучастие. Орлов оценил то, что предлагал Карпов и понял, что его план требовал более чем одного участника.

— А что делать с ними? — Категорически спросил он. — Вы не можете убить их. Убейте Вольского, и вам придется оглядываться всю оставшуюся жизнь на этом корабле. Экипаж уважает его не просто так, Карпов. Он не просто начальник. Им это не понравиться, поверьте мне, и некоторые найдут в себе мужество, чтобы что-то сделать, когда поймут, что это сделали вы.

— Вот вы о чем? Кто поддержит нас, Орлов? Не беспокойтесь, с ними ничего не будет, конечно нет. Никто не говорит об убийстве — не считая англичан и американцев. Они враги, Орлов. Думайте о том, о чем нужно, а Вольского и Золкина просто оставьте мне, — он закончил дискуссию, решив не говорить о том, что сделал. Однако поняв, что Орлов все еще колеблется, он разыграл последнюю карту. — Я говорит с Трояком, — прошептал он. — Он и его люди будут готовы, когда я их вызову.

— Вы действительно добились этого от Трояка? — Орлов выдавил из себя наполовину искреннюю улыбку. — Он поддержит вас? Вы в этом уверены?

— Трояк не ребенок. Он знает, что такое приказ. Он будет исполнять свой долг. И я также говорил с Мартыновым. Он тоже с нами. — Капитан допустил натяжки в обоих случаях — всего лишь легкое vranyo, в котором он был великим мастером и допускал без каких-либо угрызений совести. В его понимании Мартынов был с ним, потому что он ему так приказал — как и Трояк. Они будут делать то, что он им сказал, если он каким-то образом сможет удалить со сцены Вольского на несколько важных дней или даже часов. После этого они смогут достичь какой-то договоренности, но к тому моменту дело будет сделано.

— Мартынов? Это лопочущее чмо? Он всего лишь занимается ракетами и боеголовками. Как он может быть нам полезен?

— Не будьте дураком. Он имеет допуск к спецбоеприпасам, и у меня был разговор с ним во второй половине дня. В десятых установках передних батарей будут намного более зубастые средства.

— Вы приказали ему установить…?

Карпов поднял палец, прерывая Орлова, и они оба покосились на дверь. Начопер вдруг понял, что это было не просто обсуждение, Карпов уже начал действовать! Капитан перешагнул незримую красную линию, нарушив прямой приказ адмирала.

— Но Вольский отдал прямой приказ! — Прохрипел он.

— Если хотите рыбы, нужно залезть в воду, Орлов. Вольский болен. Я принял командование и отменяю этот приказ в рамках своих полномочий капитана корабля. Мне нужно знать, готовый ли вы идти за мной, когда все начнется, Орлов, потому что все начнется очень скоро. В противном случае нам с вами придется стоять по стойке смирно и говорить «да, товарищ адмирал» и «виноват, товарищ адмирал», когда Вольский снова примет командование. Как долго это будет продолжаться? Что мы будем делать, если он прикажет повернуть на восток? Мы в ключевом моменте истории. Следующие три дня будут им. Мы либо начнем действовать, либо упустим свой шанс. У нас есть Мартынов. У нас есть Трояк и его морпехи, и у нас есть многие другие. Не думайте, что я единственный, кому надоели шатания Вольского. На корабле есть и другие. Вы один из них?

Сейчас он лгал. Это было уже не легкое хвастливое vranyo. Это было не просто легкое искажение реальности. Нет, это была lozh, прямая и чистая, которую Карпов произнес со всем мастерством двуличия, которое оттачивал на протяжении многих лет.

— Мы можем разбить врага здесь и сейчас, раз и навсегда, и никто не сможет побеспокоить нас снова. Давайте, Орлов. Вы не сможете усидеть на двух стульях. Что случиться? Мы их разобьем! Вы готовы?

Начопер на мгновение задумался, глядя Карпову прямо в глаза, и ни один из них не моргнул. Затем он расстегнул китель и приподнял его край, чтобы показать капитану гладкий серый автоматический пистолет, засунутый за пояс.

— Да, я готов, босс, я и «товарищ Глок», — мрачно сказал он. Затем он опять прямо посмотрел на капитана. — Но ответьте мне, Карпов. Что вы намерены делать? Каков ваш план? Вы намерены посетить эту секретную встречу Черчилля и Рузвельта?

Карпов глубоко вздохнул. Что-то внутри его переменилось, он ощутил, как бремя, которое он тащит от одного поста на корабле к другому словно стало легче. Он был не один. Теперь это была не только его судьба. Орлов остался Орловым, как бы то ни было. Он видел надвигающуюся проблему и был готов. И почему он в нем сомневался?

Он ощутил ледяное спокойствие, заглушившее последний робкий внутренний голос. Да, он собирался кое-что разбить, и теперь у него был молоток в сильной руке его начальника оперативной части.

— Боюсь, что мы намерены сделать намного больше, — сказал Карпов. — Да, Вольский говорил об этой встрече Рузвельта и Черчилля. Возможно, он считает, что сможет явиться туда и вступить в переговоры, но это похоже на дележ шкуры не убитого медведя. Мы намерены сначала убить этого медведя, Орлов — вы, я, и «товарищ «Глок».

От завесы секретности вскоре мало что осталось. Слишком много людей видели удар по «Уоспу» или слышали о нем, или пострадали в результате него. Одним из них был гражданский репортер, находившийся на борту «Миссисипи» для освещения оккупации Исландии. Так или иначе, информация об атаке просочилась, передаваясь от пилота к матросу, а дальше по кабелям и через эфир, и, наконец, достигла США, где в тот же день, 7-го августа, «Нью-Йорк Таймс» вышла под заголовком, набранным жирным и резким шрифтом:

В статье были упомянуты некоторые события, однако имела место заметная нечеткость относительно того, где произошло это нападение, и что это был за немецкий рейдер. Еще более неясным оставалось то, когда президент намеревался созвать экстренную сессию Конгресса и даже то, где в действительности находился сейчас президент.