Иосиф Сомненья отбросив, На колыбель Смотрит Иосиф. Ангел свирель: «Понял ли, старче, Божию цель?» Молись жарче: Взойдет день Зари ярче. Гони тень, Что знал вначале, И с ней лень. Кого ждали, Тот спит Без печали, Пеленами повит. Возле – Мария Мирно стоит. О, Мессия! Конечно, я не святой, Но и на меня находит удивленье, И мне трудно сдержать волненье При мысли о Вас. Конечно, я не святой, Но и я не избежал скуки И ныл от ревнивой муки В былой час. Конечно, я не святой, Но и мне ангел открыл, Каким я глупым был, Не оберегая Вас. Я вижу настоящее и будущее (Еще более головокружительное) Сокровище, Чей я небрежный хранитель (Так часто теперь сам Делающийся хранимым). Я вижу еще никем не выраженную, Может быть, невыразимую Нежность, На которую так недостаточно, неумело (Не знаю, более любящий или любимый) Отвечаю. Я вижу исполненными Самые смелые желанья, Лелеемые мною с давних пор В скромном родительском доме Или в рассеяньи веселой и насмешливой жизни. Я вижу, немея, все, И еще больше, Чего вы и сами можете не видеть, И, как Иосиф Младенцу, Кланяюсь, И как голодный, Получивший краюху горячего белого хлеба, Благодарю в этот день небо За вас. Лермонтов Михаил Юрьевич (1814–1841 гг.)
«Есть речи – значенье…» Есть речи – значенье Темно иль ничтожно, Но им без волненья Внимать невозможно. Как полны их звуки Безумством желанья! В них слезы разлуки, В них трепет свиданья. Не встретит ответа Средь шума мирского Из пламя и света Рожденное слово; Но в храме, средь боя И где я ни буду, Услышав, его я Узнаю повсюду. Не кончив молитвы, На звук тот отвечу И брошусь из битвы Ему я навстречу. Молитва В минуту жизни трудную Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть. Есть сила благодатная В созвучьи слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них. С души как бремя скатится, Сомненье далеко – И верится, и плачется, И так легко, легко… «Сегодня будет Рождество…» Сегодня будет Рождество, весь город в ожиданьи тайны, он дремлет в инее хрустальном и ждет: свершится волшебство. Метели завладели им, похожие на сновиденье. В соборах трепет свеч и пенье, и ладана сребристый дым. Под перезвон колоколов забьется колоколом сердце. И от судьбы своей не деться – от рождества волшебных слов. Родник небес – тех слов исток, они из пламени и света. И в мире, и в душе поэта, и в слове возродится Бог. Колдуй же, вьюга-чародей, твоя волшебная стихия преобразит в миры иные всю землю, город, и людей. Встречаться будут чудеса, так запросто, в толпе прохожих, и вдруг на музыку похожи людские станут голоса. Льдов Константин (Витольд-Константин Николаевич Розенблюм) (1862–1937 гг.) Рождество Христово Пустыня спит. Горят светила На ризе ночи голубой. Чья мысль их властно превратила В завет, начертанный судьбой? Кто поспешает в мраке зыбком За звездным факелом во след? К каким восторгам и улыбкам? К каким виденьям юных лет? То мудрецы, цари Востока, Провидцы в жизни и во снах, Рожденье нового Пророка Прочли в небесных письменах. Они чеканные сосуды Везут с дарами… Путь далек. Идут, колеблются верблюды, Вздымая облаком песок… Святое всех роднит со всеми, – Как смерть, как совесть, как грехи. Под утро, в горном Вифлееме, Проснулись в страхе пастухи. Как озарилась их обитель! Само вещает Божество: «Рожден для смертных Искупитель, Идите – узрите Его!» Смиренных духом сочетало Преданье с мудрыми земли: Одно их чувство волновало, Одни надежды их влекли. Для них Избранник неизвестный Уже идет и в этот час На подвиг Свой – на подвиг Крестный Во искупление за нас! |
