Однажды Наталья, пряча глаза, сказала, что у нее есть парень в армии и со мной она поняла, что любит только его. Я смотрел и понимал, что меня бросают из соображений, как дважды бросала мать, понимал, происходит что-то нехорошее, что-то такое, что направит мою жизнь и жизнь этой девушки в искусственно разрозненные, искривленные русла, ведущие не к тихому счастью оправданного существования, а в сыпучие пески, все поглощающие, и ничего живого не рождающие.

Отчасти я оказался прав.

Во-первых, русло, в которое направилась моя последующая жизнь, действительно оказалось искусственным. Прошло много лет, и я узнал – от иронически усмехавшейся Тамары, ставшей уже в меру располневшей добротной женщиной, – что никакого парня у Наташи не было. Просто Тома, узнав о наших встречах, устроила скандал, в ходе которого налила в стакан уксусной эссенции и пообещала его выпить, если встречи продолжаться.

А во-вторых, мое жизненное русло, искривленное Тамарой, действительно привело к пескам. Я влюблялся и женился, а когда приходила неизбежная пора жить мудро, жить, прощая и терпя, жить, увядая и для других, вспоминал Наташу и уходил. Уходил ее искать.

Еще о Тамаре.

“Тамара, Тамара, ты мне не пара... Я влюбился, женился и с супругой живу...” – пел под гитару Сашка Таиров, наш курсовой весельчак и сорвиголова... Пел, не сводя озорных глаз с нежного личика Тамары Сорокиной.

Однажды, на первом курсе, на лекции по палеонтологии, я провел конкурс "Мисс Первый курс". Подсчет голосов показал, что над предприятием посмеялись – первое место было отдано мне, Сорокина заняла второе. Видимо, дамы курса к тому времени уже разобрались с женихами, и я достался ей.

Перед очередным моим днем рождения мама сказала: "Почему бы тебе не пригласить Тамару?" На удивленный вопрос, откуда она вообще знает о ее существовании, мама ответила, что эта симпатичная девушка давно ходит к ней на работу и говорит обо мне только хорошее (ну, к примеру, что на учебной практике я стирал полотенце в одном тазике с носками и портянками).

На день рождения Тамара пришла в умопомрачительном обтягивающем черном платье. Подарила золотые запонки. Когда гости ушли (остался один Игорь Карнафель, школьный друг, воспылавший любовью к Тамаре после первого же танца), я очутился с ней в гостиной на диване. Во время затяжного поцелуя, приоткрылась дверь комнаты сестренки, и в проем вкралось любопытное ее личико...

Если бы в доме никого, кроме нас с Тамарой, не было, судьба моя (конечно, на определенном отрезке жизни) сложилась бы иначе.

Отрезок жизни. Представьте жизнь, порезанную на части – это моя жизнь.

Лишь только Тамара ушла в ванную комнату привести себя в порядок. Игорь подошел ко мне и, краснея, попросил уступить девушку ему. "Забирай", – ответил я, и он пошел ее провожать.

Большую подлость я совершил через месяц в загородной поездке. Поздним вечером, после ухи, шашлыков и прочего, мы лежали в палатке, и Тамара попыталось меня обнять. Я, чем-то раздраженный – вино, кажется, было плохим (впрочем, кажется, это я придумал потом), – выкрикнул оскорбительные слова, она выскочила из палатки и бросилась в раздувшуюся от недавних дождей реку. Ее вытащил Сапов, любуясь звездами, допивавший на берегу. Я принял эпизод довольно спокойно. Сочувствия не было, сердце безмолвствовало. Почему безмолвствовало? Было полно Наташей, только-только покинувшей меня?

Вряд ли. Тогда я не осознавал случившееся с ней так, как осознаю сейчас, и наш неудавшийся роман был для меня всего лишь эпизодом бескрайней жизни.

Может быть из-за "Рыб"? "Рыбы" не любят, когда их берут или пытаются взять в руки?

Заумь.

Это сестра Лена. Она бросалась ко мне, обнимала, целовала, и я чувствовал, что меня пытаются вытащить из моей жизни. Пытаются вытащить из одного аквариума, чтобы сунуть в другой.

Тоже чепуха. Ни у кого со мной не вышло, потому что не могло выйти.

На стене висит черно-белая фотография – мы снялись перед возвращением в город.

Сергей Сапов, Ольга Гальцева, Тамара, Лазариди, я.

Лица сосредоточенные. Каждого изнутри что-то холодит.

Мне неприятно смотреть на это фото, но я смотрю.

На третьем курсе Тамара вышла замуж за первокурсника. Он меня ненавидит, полагая, что я лишил ее невинности.

Но не тогда, поступив так с Тамарой, я стал таким. Все началось после того, как мое "Мы" потеряло всякую надежность и вместо него явилось окончательное "Я".

Тогда, в палатке, я сказал: "Пошла ты в задницу, Тома".

06.12.73. Передо мной две Надины фотографии... На одной она пытается выйти серьезной, на другой – смеется, откинув голову. Когда сказала, что не девственна, я потерялся. Между нами появилось стекло, чистое стекло, я очутился в замкнутом аквариуме без воздуха и жизни. Она сидела в кресле, нога закинута на ногу, сигарета в руке, на лице выражение: "Я такая, какая есть. Хочешь – бери, хочешь – нет.

Люблю ее и ненавижу. Стремлюсь от нее прочь и хочу ее. Чувствую – лично я, человек, ей не нужен. Ей нужно то, что у меня есть.

Невозможно быть без нее. Я часто ее вижу, как в первый раз, и снова влюбляюсь. Дважды прослезился.

10.10.74. Семь дней как поднялся в горы. Днем нашел кое-что, и рад. Думаю о Наде. Живу в палатке, занесенной снегом и переполненной полевым барахлом – седлами, вьючными ящиками, связками пробных мешков. Много мышей, тепла мало. У керосиновой лампы разбито стекло – несколько сквозных отверстий, один осколок приклеен силикатным клеем. Верхняя часть сильно закопчена. В торце палатки прикреплена вырезка из «Вокруг света» – дакарская красавица, обернутая в желтую ткань. Головка повернута назад, во всем изящество и нежность. Каждый вечер Хачикян бесит стрельбой из ракетницы или нагана.

Стекла для ламп – ценная вещь. В переходах с места на место их носят за спиной на перевязи.

01.02.82. Карелия. Уукса. Кительская шахта. Ночью полезли с Надей в горячую еще баню, в форточку, хотя, как позже выяснилось, дверь была открыта. Разделись – и в парную. В ней на верхней полке спал в тулупе пьяный банщик.

Мир – это гармония гармонии и дисгармонии. Гегель.

22.01.82. Я не стремлюсь к вершинам. В маршрутах, взобравшись на пик, редко шел на самую верхушку. Вершина мне не нужна. Я не хочу ничего попирать. Я хочу быть добрым. А быть добрым можно лишь ничего не делая.

Днем, катаясь на лыжах, увидел березу и сосну. Они стояли бок об бок, как супружеская пара. Ветви-руки, когда-то тянувшиеся друг к другу, засохли и обломились, но с жадностью продолжают тянуться к миру внешние ветви.

11.01.85. Звонила Надежда, спрашивала, не передумал ли я возобновить семейную жизнь. Мать (моя) ей звонила и сказала, что поздно прихожу. Не знаю, что и делать. Жалко. Но знаю, что, в конце концов, приму. Ради сына. Странно, я так хотел ее возращения. Как все переменилось! Теперь она мучается – мне живется лучше, чем ей. Любви нет, дружбы нет, правды нет. Есть жадность.

Я бы отказался стереть душевные раны. Исчезнут эти раны, исчезнет и она, тогдашняя – часть моей жизни.

У Тамары чудный голос с хрипотцой, нежное лицо. Она из люберов. Матерится. На восемнадцать лет младше. Нравится так, что таю.

19.01.85. Тамара меня поцеловала. Завтра зовет к себе. Счастлив.

19.01.85. 11-00. Позвонила Надя. Приезжает в следующее воскресенье с Александром.

День проходит как сон. Я знаю, что проснусь от яви, и будут они. Будем мы.