– Выкидывать жалко, такие смачные на вид. И что я только с ними не делала! Варенье варила, пюре, в суп понемногу добавляла, в компот – все не то, все никуда!

Понимая, что эта алчность (скупость, бережливость) вовсе не постыдный порок, а психическая болезнь, после разрыва с Ириной я обратился к Фрейду – у меня несколько его книг – и, полистав их, узнал, что скупость и алчность, а также щедрость, их оборотная сторона – есть следствие определенного типа развития человека в младенчестве. Более убедительным для меня показалось утверждение, что скупость и алчность – обычный продукт неуверенности человека в завтрашнем дне, и я задумался. Когда же я потерял неуверенность в завтрашнем дне, когда стал скупым?

Когда узнал, что папа Олег мне не отец, и засомневался в том, что моя мать – это моя мать!

Это определенно. После этого скупость, дочь неуверенности, и вошла в меня. В чем она выражалась? Я копил монетки и хранил их в нашем садике, в жестяной коробочке из-под леденцов, закопанной меж помидорных кустов, которые посадил по своему разумению, потому что в краях моего детства томаты – повсеместно вырастающий сорняк, и мне было жаль, что такая полезная вещь пропадает попусту (сажать, строить и прокладывать – три мои мании). Чтобы клад прирастал, я выискивал монетки на улице, утаивал от матери сдачу, экономил на школьных завтраках и сдавал бутылки. Я выкапывал сокровище чуть ли не ежедневно, и считал, и рассматривал деньги, и мне приятно было это делать.

Но может быть, я не прав и неуверенность в завтрашнем дне тут не причем? Я ведь вырос в доме мамы Марии, в котором на счету был каждый кусочек сахара, что сахара – хлеба! В доме, в котором хлебные корки высушивались и долгие годы хранились в насквозь пропыленных мешках, сшитых из истлевших простыней?

Нет, дело не в том, что поголодавшая и поскитавшаяся мама-Мария собирала корки. Мама Лена, много повидавшая с родителями, никогда не скупилась, а вот моя дочь, хотя и живет в богатом доме, тоже копит, и не рублевые монетки, а купюры, вплоть до пятисотрублевых. И копить она принялась вскоре после распада нашей семьи, точнее, после того, как узнала от бабушки, что у мамы от дяди Вадима родится мальчик, которого они будут любить всей семьей. Мальчик не родился до сих пор, но Полина продолжает копить и все переводит на деньги. И бабушка использует эту ее страсть в педагогических целях, а именно за каждую пятерку платит внучке 5 (пять) рублей, а за пятерку по английскому 10 (десять).

А Юрий? Когда он увлекся копеечками? Их у него серебряное море – доверху заполненный ящик письменного стола из красного дерева. Он их стал собирать после того, как его двоюродный брат (и лучший друг) спрыгнул с балкона третьего этажа, и он почувствовал, что это нечто, толкнувшее брата в смерть, маячит и на его жизненном пути.

Клад – это потенция, спрятанная в земле. Это нечто, противоположное закопанному трупу. Это нечто, противоположное Смерти.

09.11.74. Кумарх. 23-30. Лежу в своей землянке, слушаю оркестр Поля Мориа. Все ушло и забылось. Это – счастье? Ничего не хотеть, ничего не иметь, ничего не делать, а просто отдаться музыке, просто слушать?

В поисковом отряде канавщики перессорились из-за сахара – двое бывших зеков насыпают в кружки столько, что и чай налить некуда – и решили не выставлять его на стол, а выдать весь в личный забор. Теперь все хотят с пробными мешочками, прикрепленными к поясам – в них сахар.

Перед сном достал мишку, коробку с туфельками, духи. Запах, ее запах, овладел квартирой и унес меня к ней.

Сначала пришла девочка. Люба. Спрятав глаза, взяла мишку. Села на пол, стала играть. Я принялся ждать. Задумавшись, что происходит, вспомнил, как Гаутама стал Буддой: «Его благословила всепронизывающая природа истины, открывшейся Буддам прошлого, настоящего и будущего, и он сконденсировал свою совершенную мудрость в форму белой женщины-Будды, и когда она соединилась с ним, их мужские и женские энергии, как и все существующие противоположности, слились в единое совершенство». Вот что со мной происходит – я ухожу в себя, ухожу в нирвану. И соединяюсь в ней с идеалами женщины, дочери, соединяюсь в попытке уйти, полностью уйти из мира, в котором мне не нашлось места. Не нашлось, потому что я не должен был родиться.

– Ты почему задумался? – услышал я голос Любы – она стояла, склонив голову набок, чертики в глазах. Мишка лежал позади нее на ковре.

– Потому что я – человек. А люди иногда думают. Ты на меня сердишься?

– Да.

– А мама? – спросил я, хотя уже знал, что Софья ей не мать.

Они – символы любимой и любящей женщины, любимой и любящей дочери.

– Она от этого заболела, и ее положили в больницу.

Потрясенный, я чуть было не проснулся.

– Но ее уже выписали... – заплясали чертики.

– Где она сейчас?

– Здесь...

Софья вошла. В купленных мною туфельках. И колготках с лайкрой. Духи были моими. На лице все читалось. Она стала ближе. Из-за меня попасть в больницу!

Я встал, подошел, обнял. Она прижалась, заплакала. Горячее тело чувствовалось родным. Моим. Тушь потекла.

Сейчас туши не текут.

Текут.

Девочка смотрела. Я понял – всегда кто-то должен смотреть. На вас с женщиной. На вас с ребенком. Должно смотреть Око.

Выплакалась. Посмотрела счастливо:

– Сейчас я приведу себя в порядок, и мы поедем в город, да?

– В парк, в парк! – захлопала в ладони Люба.

...Мы были везде и идем уже просто так. Я иду, обнимая Софью. Наши тела слились. Руку мою крепко держит Люба. Я чувствую – она хочет на шею. Она хочет, чтобы я провез ее хотя бы до того фонтана. Она знает, от Полины знает, как сладко сидеть на плечах отца. Она хочет, чтобы ей стало так же хорошо, как маме.

Что делать?! Кода я катал Полину, я не знал, что возбуждаю эрогенные зоны дочери.

– Возьми ее на шею, – шепнула она. – Ненадолго.

Я взял. Люба легла щекой мне на макушку. У фонтана я вернул ее на землю. Думая, что фонтан – символ. Господи, как все сложно. Может, некоторых вещей знать не нужно?

Нет, нужно. Пусть ее тянет к мужчине. Это нормально. Пусть тянет к мужчине, такому же единственному, как я.

Идем к метро. Они держат меня за руки. Маленькой ручкой и нежной рукой. Маленькая ручка иногда благодарно пожимает. Нежная – так проводит пальчиками, что замирает дыхание.

Ужин.

Сказка на ночь.

Постель.

Софья.

– Скажи: – «Ты первая моя женщина».

– Ты первая моя женщина. И последняя.

– А ты первый мой мужчина...

Засмеялся:

– А Люба?

– Глупый! Люба твоя дочь!

...Я вошел в нее. Господи, что это? Она девственна?!! Секунду назад была девственной?!

У меня не было девственниц.

Что это со мной?!! С нами?!!

"Их мужские и женские энергии, как и все существующие противоположности, слились в единое совершенство".

Утром я старался не думать о том, что произошло ночью.

Ожидая, пока компьютер войдет в режим, раскрыл "Человека, появившегося в эпоху голоцена". Взгляд уперся в одну из вырезок господина Гайзера.

Человек, лат. homo, греч. anthropos.

1) Особое положение Ч. Как можно судить по преданиям, человек воспринимал себя и свои условия существования как загадку; благодаря способностям противопоставлять себя миру, в котором он живет, он для себя неисчерпаемая тема. Это обособление от мира являет предпосылку к тому, чтобы овладеть им и тем самым обусловить исключительное место Ч. во вселенной.