Зато действие захватывало, и постепенно Варя привыкла к помехам, перестала обращать внимание на дефекты пленки. Фильм был про влюбленную пару, разлученную войной — он ушел на фронт, она осталась работать на заводе. Он ходил в атаки, мерз в окопах, брел через болота, проваливаясь по пояс в холодную грязь, лежал в госпитале, снова становился в строй. Она голодала, работала в две смены, спала у станка и снова поднималась, завтракала ломтиком хлеба, запивала кружкой кипятка и вытачивала снаряды. Там была отлично снятая сцена воздушного налета, когда воют сирены, темное небо полосуют лучи прожекторов, и люди бегут к бомбоубежищу, хватая самое ценное — документы и детей, поскольку не знают, будет ли куда вернуться. А как грозно ревели моторы самолетов, как страшно выли падающие бомбы! А убежище было на станции метро, под землей.

Себумы показались над Москвою вечером. Солнце уже село, запад пылал закатными красками, и вдруг со стороны Химок наплыл гигантский диск, черный сверху, а снизу окрашенный закатом в багровые тона. Его размеры не стыковались в сознании с понятием «артефакт» — десять верст в поперечнике как минимум! Д-космолеты тоже вытягивались в длину на шесть-восемь километров, Большой Склад и вовсе на сотню кэмэ, но это все было там, вверху, на орбите, и никогда не приближалось к Земле — притяжение просто развалило бы и Большой Склад, и Д-звездолет, уж больно они были хрупки. Но этот громадный блин, раскатанный в небе над всем Юго-Западом, проплывал совсем низко.

Увидев его, Варя замерла, скованная страхом. Все мысли как вымело, остались одни ощущения. И рефлексы. И впечатления от просмотренного фильма.

Когда обод диска сшиб шпиль МГУ и проломил купол Форума на Воробьевых горах, Варя промедлила еще секунду, наблюдая, как падает, пыля, острие со звездой в венке, как проламывается круглый свод, а потом развернулась, и побежала к станции метро «Проспект Вернадского».

За ее спиной разверзался ад, потемневшее небо озарялось лиловыми сполохами, неумолчный грохот бил в уши, нарастая и усиливаясь, а она бежала, бежала так, будто ставила рекорд. Ибо ее догоняла смерть.

Она ворвалась в павильон, скачками спустилась по ступеням, пробежала по перрону, лавируя между пассажирами, и запрыгнула в вагон.

— Осторожно, двери закрываются! — произнес бархатистый голос под потолком. — Следующая станция — «Университет»!

Наполовину прозрачные сигары метропоезда бесшумно заскользили над матовой дорожкой монорельса и нырнули во тьму туннеля.

Дрожа, Варя уселась на свободное сиденье, но усидеть не смогла, вскочила снова. Ее вдруг посетила страшная мысль: а если себумские бомбы пробьют пласт грунта и обрушат туннель?!

На станции «Университет» не было ни одного человека. Не горел свет, зато клубы дыма с улицы затягивало и стелило пеленой, застя золотые буквы, выложенные по белому кафелю: «УНИВЕРСИТЕТ».

— Пожар, что ли? — забеспокоился сосед, толстый дядька в дурацкой куртке из стереосинтетика, переливавшейся, как перо павлина.

— Это себумы напали, — сухо объяснила Варя.

— Шуточки у вас… — неуверенно проговорил дядька.

Варя только плечами пожала. На нее сошла тоска, страшная, космическая тоска. И сидело в душе, как заноза, величайшее сожаление. Ведь прав был Виктор, а она его прогнала… И кто она после этого?

Убийственный грохот прокатился по туннелю. Монорельс-антиграв поддал под днище вагона. Сосед ойкнул испуганно и вытаращился на Варю:

— Т-так это правда?!

— Что я вам, — буркнула Варя, — врать буду?

— Так надо же что-то делать! — фальцетом возопил сосед.

— Я и делаю! — отрезала Варя.

— Что?!

— Укрываюсь от опасности! Прячусь!

Автоматы незримо проверили путь, и поезд двинулся, укатываясь в темноту, тревожно подсвеченную красными огнями аварийных фонарей.

На метромосту в окна ударил рябиновый свет заката, а в уши — отчаянные крики людей, метавшихся по перрону.

— Станция «Воробьевы горы», — как ни в чем не бывало сообщил автомашинист.

Люди в едином порыве бросились по вагонам.

— Вон он! Вон он! — пробился крик. — Возвращается!

Варя кинулась к окну, нелюбезно подвинув толстую тетку, бледную, с перекошенным лицом, намертво вцепившуюся в маленькую сумочку. Вдалеке, за откосом, за куполами Славяно-греко-латинской академии, на полнеба выпирал диск пришельцев. С него срывались слепящие молнии и струйчатые потоки плазмы. Иногда темная поверхность Москвы-реки сверкала, как зеркало, отражая нестерпимый блеск аннигиляционных вспышек, подсвечивая бегущие тучи и серое днище диска. Диск медленно приближался.

— Скорее! Скорее! — слышались панические крики.

— Бабушка! — визжала девочка в оранжевом комбинезончике. — Едем с нами! Ну пожалуйста! Я боюсь!

Девочка прыгала на сиденье, забравшись на него с ногами, но никто не сделал ей замечания.

— Не бойся! — кричала бабушка с перрона. — Я покормлю Мурзика и приеду попозже!

«Старая дура!» — подумала Варя с ожесточением.

— Осторожно, двери закрываются! — промурлыкал автомат. — Следующая станция — «Лужники»!

— Скорее ж ты, ур-род! — рычал дядька.

Поезд тронулся и вовремя скрылся в туннеле — в выгнутом окне последнего вагона было видно, как ручьи плазмы сдувают и метромост, и бабушку. Судя по всему, Мурзик останется голодным — не судьба…

Варя сделала пересадку на «Охотном Ряду» и вышла на «Маяковской» — именно здесь пряталась героиня старинного фильма.

По перрону, между колоннами, отделанными сверкающим металлом, бродили люди, растрепанные, потерянные, испуганные. Варя огляделась, и в ней проснулась сметливость — надо было думать о ночлеге и еде. Первым делом она взяла в буфете-автомате две бутылки воды и пакет бутербродов и направилась к павильону распределителя, забитого вещами для туристов. Павильон не работал, остановленный на профилактику, но Варю вежливое объявление не задержало — девушка с силой ударила ногой по входной двери. Со второго раза она вышибла лист прозрачного силиколла из дребезжащей рамы и пролезла внутрь.

— Девушка, как вам не стыдно! — тут же нашёлся воспитатель из пассажиров.

— Ты что, дурак?! — разъярилась Варя. — Ты что, уже совсем ничего не понимаешь?! Война идет! Война! Понял, идиот?!

Ошарашенный «воспитатель» пошатнулся под таким напором. Варя, шипя от ярости, бросилась искать то, что ей было нужно. Первым делом она переоделась в походный комбинезон, взяла фонарь и запасные батарейки. Зажигалку, аккумулятор для нее. Пистолет-парализатор (вообще-то ПП предлагали для защиты от диких животных, но Кутейщикова была умной девочкой и понимала, что брутальность скоро распространится и на людей…). Надувной матрас с обоймой патронов, заряженных воздухом. Одеяло с электроподогревом.

Выйдя, она увидела целый отряд «воспитателей», приготовившихся читать ей мораль. Варя начала первой, с благодарностью припоминая старинные фильмы.

— Что встали? — грубо начала она. — Вон матрасы, одеяла, комбинезоны! Или вы собираетесь спать на полу? Валяйте! Только учтите, он твердый!

— Мы, — колыхнула бюстом важная дама, — собираемся спать у себя дома!

— Да ну?! — восхитилась Варя. — А где он, твой дом?

Дама открыла рот, чтобы достойно ответить молодой хамке, но в этот самый момент гул прокатился по станции, перрон вздрогнул, а с потолка посыпались кусочки пластмассовой облицовки. Испуганные визги и вскрики прошли волной.

— Это, случайно, не ваш дом рухнул? — хладнокровно спросила Варя и прошла в закуток у крайней колонны.

Вставив патрон в гнездо, она повернула его, и воздух с шипением хлынул в скатку матраса, раздувая его в тугой, пухлый квадрат. Нормально, оценила Варя. Мягко.

Свет под сводами станции мигнул и погас. Крики поднялись октавой выше. Словно послушавшись, затеплилось красное освещение.

До людей стало доходить…

С утра на станции «Маяковская» заработал огромный экран над застывшими эскалаторами. Передавали балет «Лебединое озеро». Когда постановка заканчивалась, ее транслировали по новой, с самого начала. К обеду Варя Кутейщикова насладилась танцем маленьких лебедей раза три подряд. Она уже подумывала, чем бы ей запустить в экран, как вдруг изображение балерины, крутящей фуэте, исказилось и пропало. Появилось громадное бледное лицо Председателя Экономического Совета Мира — лоб в поту, губы трясутся, в глазах плавает ужас.